Татьяна Луганцева - Гад в сапогах
Возвращаясь домой, Зина сразу же врубала весь свет в квартире, телевизор и кондиционеры. При этом могла пойти на кухню или в ванную на час. Таким образом она забивала пустоту и одиночество.
Она до глубокой ночи сидела за компьютером, книжкой, телевизором. Затем плашмя падала на свою большую круглую кровать, устремив взгляд в небо, и мгновенно засыпала, словно летя к звездам.
Вернулась в этот день Зинаида поздно, впрочем, как всегда. Сегодня Зинаиде явно не спалось, она лежала на спине, раздумывая о своей женской доле. «Может, Лерка права? Годы идут, я еще молода, но уже сложилась психология старой девы. А Лерка… Вот молодец! Живет на полную катушку! Но я так не смогу. Что тогда жаловаться? Я бы вот ребенка хотела, а мужа не обязательно. Что-то так тоскливо стало на душе… Всю жизнь окружают толпы мужчин… И почему же, черт побери, ни один из них не смог заинтересовать меня настолько, чтобы я потеряла голову и захотела бы погрузиться в быт нормальной семейной жизни»?
Зинаида присела на кровати. Нет, сон действительно не шел. Она с тоской оглядела свою огромную, несуразную квартиру. Ни детской комнаты, ни уютной гостиной. Такое эксцентричное жилье холостячки.
Зинаида встала, прошаркала тапочками к барной стойке, плеснула в бокал приличную порцию коньяка, что позволяла себе крайне редко, и выпила.
«Вот уже и сон потеряла, неврастеничка», – подумала она, вздохнув, и снова наполнила бокал. Спиртное Зина не жаловала, так как перед глазами все время стояла картина застолий отца и мачех. В данный момент коньяк попал явно на благодатную почву. Голова у нее закружилась, перед глазами все поплыло, на душе потеплело.
«Ведь могла же я выйти замуж много раз, и чего не вышла, дура? Сейчас бы дети бегали по квартире и не страдала бы в одиночестве. Лера права, все какую-то любовь ждала… А ведь согласно теории бесконечности я могу ее ждать вечно. Может, мой холодный аналитический ум вовсе не способен на безумства страстей? А уж приличных, порядочных людей рядом было предостаточно, что же я, идиотка, не пригляделась к ним повнимательнее?»
Зина на нетвердых ногах продефилировала к зеркальному шкафу и, вытащив ящик с нижним бельем, начала судорожно в нем рыться. Белье у нее было французского и итальянского производства и отличного качества, но Зина осталась недовольна.
«Ничего прозрачного и провакационного! Эх! Только вот эти целомудренные бюстгальтеры и трусики. Ну ты посмотри! А у Лерки, как это… стринги. Почему не ношу? Фигура позволяет, геморроя нет, чтобы ущемить… Тьфу! Что за гадкие мысли в голову лезут?»
– Какой геморрой? – спросила вслух Зинаида и громко на всю пустую квартиру ответила: – Большой такой геморрой от сидячей работы! Сгорбит меня, скосоглазит, геморрой выйдет, слух пропадет, и буду тут сидеть, вставной челюстью щелкать!
«Ого! Что это? Черный маленький эластичный бюстгальтер и хорошенькие трусики с лейблом «Плейбой»! Откуда они у меня? Что за порнография? Ну конечно же! Это подарок Валерии на позапрошлый Новый год с сердечными пожеланиями найти свою половинку. А еще подруга называется! А я сразу засунула этот подарочек подальше, сейчас уже и не влезу, наверное… – Зина натянула гарнитур. – Надо же, влезла, и даже очень ничего».
Она начала вертеться перед зеркалом в соблазнительном белье, надев еще и туфли на шпильках, и красное боа, так как приличный размер своего бюста смущал даже ее. Зинаида начала дефилировать по комнате туда-сюда с бокалом коньяка, покачивая бедрами и посматривая на себя в зеркала. Себе она явно нравилась.
«Еще ничего… очень даже… двадцатилетним фору дам! Конечно, по лицу видно, что не восемнадцать, но зато фигура как у девочки, – хвалила она себя, но другой, вредный, внутренний голос зло нашептывал: – А что ей, фигуре, будет-то? Фигура – дура! Не рожала же еще, нашла чем хвастаться! А взгляд сразу выдает все твои годы! Такой тяжелый, холодный и чертовски умный. Как говорит Лера? Сделай лицо попроще! Точно! Ей-то легко рассуждать! Гениальная актриса, что хочет, то и сыграет. Любит прикидываться беззащитной дурочкой, хлопая ресницами и глупо улыбаясь. Я-то вообще прикидываться не могу! Вся гамма чувств на лице! Такая умная собака Павлова!»
Зинаида закружилась в медленном вальсе, положив руки на невидимые плечи партнера, как она себе его представляла.
– Что это меня на разврат потянуло? Девочка созрела? – сама себя спросила Зинаида. – Или зависть гложет, что Лерка сейчас отключила голову и наслаждается чувствами? Как бы и мне голову отключить тоже? Алкоголь помогает, говорят, – снова потянулась Зина к бутылке. – Может, соблазнить кого и забеременеть? Хотя бы это алгебраическое уравнение решить в свою пользу… А польза ли это: остаться одной с ребенком и вечно выдумывать истории про героически сгинувшего папу? – задумалась она, нащупывая в коробке из-под эротического белья, подаренного подругой, что-то пушистое и в то же время невесомое. Она достала этот предмет из коробки и с удивлением уставилась на него.
«Мохнатые наручники с настоящими цепями… А это еще зачем? Что за извращение? Почему здесь, вместе с бельевым комплектом? Что я еще не знаю в этой жизни? Намного я отстала в эротическом развитии? Скорее всего, на целую вечность», – вздохнула Зина и машинально взяла наручники с собой, направляясь к бутылке коньяка.
Тут ее и застал телефонный звонок.
– Слушаю, – сказала Зинаида каким-то не своим, хриплым голосом.
– Зина! Эврика! Я наконец нашел нестыковку в диссертации этого балбеса! – раздался радостный, по-мальчишески чистый голос.
Только один человек в целом мире мог позвонить в два часа ночи, чтобы поделиться какой-нибудь радостной новостью. Это был друг Зинаиды, Рафик Олегович Костин, ученый с мировым именем, ставший профессором уже в тридцать лет. Они вместе с Зинаидой работали в научно-исследовательском институте. Внимание Рафика Олеговича всецело поглощали физика и математика. А ведь Рафик сватался к ней, вернее, не он, а его мама, женщина старой закваски, на лбу которой было ясно написано: «Любящая мать до гроба и та еще свекровь». Руфь Рамзесовна заявилась к Зине однажды весенним утречком ни свет ни заря.
– Ну, здравствуй, Зинаида! Какая ты высокая и интересная! Породистая! – произнесла Руфь Рамзесовна таким тоном, что Зине сразу захотелось стать пониже ростом и подурнее лицом, но против природы не пойдешь, и ей пришлось просто извиниться. – Я все свои силы, здоровье и любовь отдала своим сыновьям, – сразу же предупредила Зинаиду Руфь Рамзесовна.
Зинаиде ужасно не нравилась эта дама с оплывшими телесами и таким же самомнением, но она уважала Рафика и поэтому не выставила ее за порог.
– Угостите меня, Зина, чайком, разговор у нас будет долгим, – неделикатно потребовала Руфь Рамзесовна и тут же скривилась: – Что за имя такое Зина? Зи-и-на! Зи-и-н-на! – принялась неприятно произносить ее имя. – Словно кто-то пилит дрова бензопилой или лопнула резинка от трусов, извините! – выдала она под конец, сразу настроив Зину на враждебный лад.
– А вы, собственно… – попыталась было воспротивиться ее давлению Зина, но была грубо прервана.
– Старший мой сынок был очень рано околпачен, одурманен, обведен вокруг пальца одной развратной женщиной. А вот Рафик – мой мальчик, солнышко мамино, я в него всю душу вложила. Рос тихим, спокойным, одаренным, на скрипке играл, в шахматы. А голова-то какая! Да вы вместе работаете, все знаете! И ему решила я сама найти достойную женщину, ведь пора уже… Негоже мне находить у него под диваном журналы с голыми тетками, прости господи! – перекрестилась Руфь Рамзесовна. – Ведь, чай, не пятнадцать лет, а уж тридцать!
Зинаида от таких откровений даже покраснела. Она догадывалась, что мамаша Рафика с приветом, если, будучи русской женщиной, назвала одного сына Рафиком, а другого Елисеем. А если учесть, что ее саму звали Руфь Рамзесовна, то эта любовь к странным именам шла у них, видимо, из поколения в поколение. Теперь становилось понятно, почему имя Зина произвело на Руфь Рамзесовну такое негативное впечатление.
Зинаида расстроенно вздохнула и села напротив своей незваной гостьи, готовясь выслушать эротический триллер, как помочь Рафику встретить порядочную женщину. Видимо, она должна быть ниже Руфи ростом, еще безобразнее, немая, глухая, а интеллекта столько, чтобы хватило постирать носки Рафику и сварить борщ. А уж в постели Руфь как-нибудь подсобит любимому сынуле и научит невестку, что делать, чтобы мальчик почувствовал себя мужчиной. От такой картины Зинаиду даже передернуло, но она сделала умное лицо, давая понять, что с вниманием слушает Рамзесовну, желающую пристроить сынка в хорошие руки.
– Итак, зачем я все это говорю вам, Зинаида? Ой, не могу я произносить ваше имя… Можно, я буду звать вас Руфина или Аида?
– Лучше Аида, – быстро согласилась Зина.
– Так вот, Аида… Да, так значительно лучше ложится на слух. Моя невестка – Аида, звучит? А как ваше отчество?
