Кофе по-венски - Валентина Дмитриевна Гутчина
Когда все более-менее встало на свои места, а я с облегчением вздохнул, благополучно припомнив, что я – Ален Муар-Петрухин, нахожусь в Вене, что сегодня – последний день кофейного фестиваля и ровно в двенадцать я должен проводить маму и Томаса на самолет. Тут я цапнул свой телефон и, убедившись, что еще нет и восьми, времени до отлета – более чем предостаточно, слабо улыбнулся. И в тот же самый момент в неуправляемой памяти всплыли отдельные моменты вчерашней пьянки с Тедди и тот факт, что о вине Моха в смерти Моники, похоже, стало известно едва ли не всей Цветочной площади.
Я вздохнул. Бог мой, безусловно, вся эта молниеносно распространившаяся информация – мамина работа. Но с другой стороны, я ведь прекрасно знал мамину потрясающую общительность (назовем это так), а потому в том, что опасная информация засветилась, есть солидная доля и моей вины, наравне с маминой. Что я могу ей сказать? «Дорогая мама, зачем ты проболталась о том, что Монику отравил Мох?» Она тут же поклянется, что сообщила это одному-единственному человеку, и тот человек поклялся сохранить тайну, но, возможно, эту беседу услышал некто третий…
Что ж, слово – не воробей, вылетело – не поймаешь. Будем надеяться на то, что инспектор Паулс вчера не тусовался на Цветочной площади и что ему не придет в голову вновь открыть закрытое «дело о самоубийстве», чтобы арестовать Моха, который, будем молиться, успеет улететь в свой туманный Альбион. Я потянулся, встал и отправился в душ.
Время в этот день стремительно бежало, словно хотело побыстрее развести всех по своим местам, вернув священную рутину бытия. Не успел я принять душ, как ко мне в номер заглянула мама и, убедившись, что я жив-здоров, выяснив, с кем и где пропадал вчера до самой ночи, вдруг крепко обняла меня, проговорив: «Мой дорогой, как бы я хотела, чтобы фестиваль начался сначала!». Сами понимаете, начинать расспросы об утечке информации в тот момент было не слишком кстати.
Позавтракав в компании мамы и Томаса в ресторане отеля, мы разбежались на короткое время собрать свои вещички, а уже через полчаса все вместе отправились в аэропорт, где, избавившись от багажа, удобно устроились в кафе, заказав все тот же кофе с пирожными. И вот тут я наконец-то задал свой вопрос.
– Мама, признайся честно и откровенно: зачем ты рассказала всем, что убийца Моники – бедняга Мох?
Разумеется, мама немедленно гневно нахмурилась, воинственно скрестив на груди руки. При этом Томас так скромно потупил глаза, что стало ясно: он был укоряющим свидетелем того, как мама «по секрету» сообщала новость как минимум паре-тройке фестивальных знакомых.
– Ален, кто тебе сказал такую глупость?
Мама смотрела на меня серыми честными глазами. Что тут скажешь; я откашлялся и тоже скрестил руки на груди.
– Лично мне сказал Тедди – тот самый поляк, родственник первооснователя всех венских кафе. А ему о благородном убийце сообщил какой-то кофейник с Буркино-Фасо. Неплохо, да? Это дало мне основание предположить, что информация стремительно распространялась по всей Цветочной площади. Ну, а поскольку я сообщил ее только тебе и никому больше, то, сама понимаешь…
Мама слегка порозовела. Она пожала плечами и вновь взяла в руки ложечку, отправляя порцию пирожного в рот.
– Я же не заложила Моха в полицию! Ну, рассказала паре человек, признаюсь и каюсь. Понтия не имела, что они расскажут кому-то еще …
– Я думаю, Мох от этого нисколько не пострадает, – поспешил заступиться за маму Томас. – Вчера я слышал, уже не помню от кого, что дело закрыто, полиция пришла к выводу, что Моника сама решила покончить жизнь самоубийством.
– Я тоже об этом слышал, – кивнул я. – И все-таки ощущаю свою вину перед Мохом. Только представьте, если кто-нибудь из тех, кому стала известна наша версия, подойдет к нему и скажет…
Мама в своей манере небрежно прервала меня на полуслове.
– Если к нему кто и подойдет то лишь для того, чтобы пожать руку и поблагодарить. Перестань мусолить ту тему! Все просто отлично. Видел бы ты, как вчера все поднимали бокалы вина за Моха, смеялись и танцевали…
– «Все»? – выразительно приподнял я бровь. – Ты же сказала, что сообщила наш секрет только паре человек…
– Перестань! – махнула рукой, немного нервно хохотнув, мама. – Я действительно сообщила это только Виге из Мексики и ее соседу, не помню как его зовут. Но к концу вечера к нам подходили один за другим самые разные люди, даже те, с кем мы так и не успели познакомиться, и все радостным шепотом сообщали…
Что ж, все это можно было легко себе представить: школьная игра «Передай другому»! И мы с мамой могли бы до вечера спорить о том, нужно или нельзя было делиться нашим секретом, если бы стрелки часов не подошли ко времени расставания, и голос диктора не объявил на нескольких языках о начале регистрации на мамин рейс. Тут уж пришлось закрыть эту тему, направившись в нужный зал и приступив к прощанию.
– Мой дорогой Ален, – торжественно произнесла мама, ухватив меня за пуговицу моей рубахи. – Полагаю, ты взял какую-нибудь книгу, чтобы почитать в оставшиеся до начала регистрации на твой самолет часы?
Я помотал головой.
– Не взял. Я буду просто бесконечно пить кофе и делать отзвоны с подробными отзывами о фестивале отцу, потом Ольге, Соне…
Мама крепко обняла меня.
– Передай всем привет от меня, а Ольге скажи, что, как и договаривались, мы ждем ее в Аруше. Ну все – пока, мой дорогой. Будь умницей!
– Буду.
Объятия, поцелуи, прощальные жесты рук – и нас разделила стеклянная стена. Чтобы окончательно не дать разгуляться собственной сентиментальности, я резко развернулся и энергично направился в сторону зала прилетов.
… – Ален!
Поначалу я не понял, кто позвал меня, голос донесся откуда-то из-за моей спины. Я обернулся и сквозь спины и лица снующих мимо людей неожиданно увидел Моха, приветливо взмахнувшего рукой. Парень одиноко сидел за столиком кафе с компании единственной белоснежной чашки кофе, с огромным чемоданом справа от него.
Чертовски неудобно, скажу я вам, вот так вот, без предупреждения, вдруг оказаться лицом к лицу с человеком, которого вольно-невольно ославил убийцей, пусть и благородным. Я подошел к столику и пару секунд стоял, не зная, что сказать, пока Мох сам, мягко и приветливо, не произнес:
– Здравствуйте, Ален. Прошу вас, присаживайтесь!
Пришлось занять место напротив него, уставившись на, по-видимому, забытую чашку кофе
