Маргарита Малинина - Первая мрачная ночь
– Когда они приходили?
– Не знаю.
– Как это? Неделю назад? Раньше, позже? Какого числа? Во сколько?
– Да не знаю я! – разозлился старик. – Календарь и часы – детища людей тьмы.
Как по нему Кащенко плачет! Ой как плачет!
– Понятно. А как вы с ними столкнулись? На площадку выходили?
– Да нет же, никуда я не выхожу, – раздраженно изрек Михал Иваныч. – Я в глазок наблюдаю. Надо готовым быть к приходу посланников подземелья! Я знал, что они за ней придут, она ведь была проституткой!
– Подождите, – попыталась утихомирить разошедшегося донельзя Козенко дипломатичная Катерина. – Лица-то вы хорошо разглядели?
– У людей тьмы нет лиц, ибо лица присущи лишь детям света!
Ой как пла-ачет!
– Ладно, пошли, – сказала мне подруга. – Интересно получается: пол у детей подземелья есть, а лиц – нет.
– Стойте, – испуганно прошептал Козенко. – Так меня зачислят в детей света?
– Обязательно.
– Ага, спасибо вам. Только в секту не забудьте сообщить, хорошо?
– Обязательно, – не сговариваясь, повторили мы хором и вышли наконец на освещенную площадку.
Привыкнув к свету лампочки и перестав жмуриться, я повернулась к сумасшедшему:
– А почему вы назвали погибшую проституткой?
– А к ней постоянно мужики шлялись, – равнодушно-спокойным голосом ответил Козенко. Дверь захлопнулась.
– Может, он ее и кончил? – предположила Катька. – От зависти или ревности. А теперь умело под шизика косит. Третьих лиц выдумывает. Приколись, как в этом случае он сейчас над нами потешается?
Глава 18
Дома меня поджидал приятный сюрприз: Танька подметала полы. Сперва эта картина повергла меня в неописуемый ужас.
– Ты что?! – завопила я. – Ковер испортишь!
Но когда Грачева, надувшись, пояснила, что умеет это делать достаточно неплохо, просто-напросто ленится иногда, я успокоилась и порадовалась.
– Слушай, Юль, ты мне подруга? – Вспомнив тапочки и помойку, я мгновенно закивала, точно китайский болванчик. – Сходи ты к своему следователю, расскажи ему про «Тэмпо». Ну пожалуйста! Ведь это несправедливо!
– Нет проблем. Только пообедаю.
Акунинский выглядел уставшим, под глазами синяки виднелись. Заработался, бедный.
– А, Образцова, – совсем он мне не обрадовался, впрочем, правильно сделал. – Что, есть новости под конец рабочего дня?
– Ага. Насчет убитой Колесниковой.
– Ну выкладывай.
Я и выложила. Аккуратненько, двумя пальцами, трогая лишь за самый край – тот край, где не было пятен крови, разумеется.
– Что это? – Я передала всю историю с мусором и сумочками точь-в-точь, как мы сочинили сегодня с Хрякиным. – А с чего ты взяла, что платок, валявшийся в горе мусора, принадлежал покойной? Никак не пойму!
Вот те раз. Я тоже не пойму. А утром ведь казалось, что все так складно…
– Вы опять меня плохо слушали! – накинулась я на ни в чем не повинного следователя. – Этот великолепный шифоновый шарфик был зажат у трупа в руках! Наверняка она схватилась за него, когда ее выталкивали из окна, из чего следует вывод, что шарф принадлежит преступнику. Я, конечно, не оперуполномоченный, – скромно развела я руками, – и не имею права выражать свое мнение, так что судить вам…
– Подожди-подожди-подожди! – заголосил Бориска. – Та-а-ак… Ты сказала, что сунула сей атрибут в мешок для мусора, найдя возле холодильника, в том же месте, где была первая тапочка.
– Не совсем. Сначала была первая тапочка, потом вторая, прижатая холодильником. А с другой стороны из-под холодильника торчал шарф. Пока я ждала, когда явятся ребята и сдвинут его, я шарфик этот подобрала, ну то есть выдернула его из-под металлической громадины. И сунула в пакет. А потом уже, покинув то место, я и заключила, что он был у нее в руках.
– Допустим, – с подозрением в уголках маленьких глаз строго изрек Акунинский. – Но видишь ли, женщину сперва убили, а затем уже сбросили. Почему тогда преступник, которому, по-твоему, принадлежит шарф, не забрал его, а так и скинул вниз вместе с убитой?
Ой, засыпалась…
– Откуда же мне знать? – пожала я плечами. – Может, он и не имеет отношения к убийце. Мое дело – отдать, ваше дело – проверить.
– Ну хорошо, – вздохнул следователь и упаковал шарф в прозрачный пакет с зип-локом. – Это все?
Я покачала головой сперва утвердительно, затем, вспомнив о Грачевой, отрицательно.
– Ты уж определись. Эх, как опостылела эта работа! – вдруг поделился он наболевшим.
– Увольтесь, – предложила я разумный, на свой взгляд, выход.
– Да. А семью кормить кто будет? – Ой. Почему-то мне никогда не приходила в голову мысль о том, что у следователя есть семья. – Тебе легко говорить, ты не работала еще. Да и устроишься после школы – если что, родители всегда подстрахуют, и ты будешь об этом знать, принимая решение об увольнении с работы. А меня куда возьмут? И страховки у меня за спиной никакой нет. Извини, это все так, лирическое отступление от нещадной реальности. Ну рассказывай, что там еще у тебя.
Рассказывать, честно говоря, расхотелось. Я ведь совсем об этом не думала! Что будет с Колей, если его банк прикроют? Куда он пойдет? Он привык к роскоши, к большому достатку. Конечно, и работая на заводе, можно прокормиться, только помянет ли он меня после этого добрым словом?
– Юля, что с тобой? Третий раз спрашиваю, а ты молчишь. О чем задумалась?
– Я вспоминаю, – буркнул мой язык.
– Что?
– Э… Приметы.
– Какие еще приметы?
– Приметы важного свидетеля! Он присутствовал во время убийства! – Ну понеслась… О чем я вообще говорю? Но отступать было поздно.
– Кто присутствовал? А, тот, что предлагал подвезти? Ну какие еще приметы добавишь к высокому, сто пятьдесят два сантиметра, красивому, со шрамом через все лицо, темноволосому с зелеными волосами и лысому. И что-то там еще интересное такое было…
– Хвост, – подсказала я и скромненько кашлянула. – Иногда.
– А! Ну-ну! – развеселился следователь. Хоть настроение человеку подняла, и то слава богу.
– Так что ты там еще вспомнила интересненького?
Изобразив мимикой приступ небывалой грусти, ответила:
– Ничего! То есть я вроде что-то вспомнила, но как шарф нашла в сумке – сразу все забыла. Так обидно, вы себе не представляете!
– А мне-то как обидно! – явно издевался он. – Я только вознамерился добавить в копилку новую примету!
– В копилку? – не поняла я.
– Ну да. Мы собираем за весь год самые смешные показания, а потом первого апреля в День смеха устраиваем концерт и зачитываем их со сцены. Победитель получает приз. В новом году им, безусловно, стану я. Так что неси новые приметы сразу, как вспомнишь.
– Ну разумеется! – протянула я, слегка обидевшись.
Родители уехали по делам, так что я их не застала.
Грачева на кухне жарила котлеты… Что делала???
– Тань, что стряслось? – вбежала я на кухню. – Ты что, влюбилась?
Она покраснела.
– Слегка. Живет этажом ниже. Лапочка! – края ее губ растянулись аж до ушей. Вот почему она у нас все околачивается! А я-то поверила в астму! – Почует запах котлет и поймет, что я прекрасная хозяйка!
Единственная мысль, что утешает, когда считаешь себя полной дурой, – это то, что есть кто-то еще дурее. Впрочем, влюбленность – это неплохо. Ох, что-то я по своему уже соскучилась. И это за несколько часов! Интересно, позвонит сегодня?
– Звонил уже.
Да когда я прекращу говорить вслух?!
– Вот уж не знаю.
– Ты о чем? Кто звонил?
– Твой принц. – Она иронически хихикнула. – Час назад. Трубку твой отец взял. И понес!
– Кто понес? Кого понес? Куда понес? Зачем понес?
– Ну, мягко выражаясь, попросил больше сюда не звонить и забыть о твоем существовании. Иначе он порубит твоего хахаля на куски топором, зажарит и съест. Прикинь, так и сказал. Хочешь котлетку?
Я попыталась сесть, однако шлепнулась мимо табуретки. Как он мог? Как мог?
Слезы потекли обильным ручьем, залив впоследствии соседей снизу. В их числе был Танькин возлюбленный.
Как он мог?! Как мог?!
– Эй, ну ладно тебе! – присела Танька на корточки рядом со мной. – Что, так сильно любишь? – Я кивнула, утираясь рукавом красивой зеленой кофточки. Как мог?! – Ну прям как Ромео с Джульеттой! Даже не знаю, как тебе… Может, вы выпьете яда? – Я хотела обозвать ее козой, но меня прервал звонок в дверь. – Пойду открою, а ты сходи умойся.
Я послушно зашла в ванную. Холодная вода постепенно привела меня в чувство. Господи, ну почему так? Впервые посетила такая большая любовь – и на тебе. Бандит он, видите ли. Да кто смолол такую чушь?
Как это кто? А то не знаешь кто! Володя Лещенко, вот кто. Вот кто отнял у меня любовь. Вот кто сломал мне жизнь. Вот кто.
Татьяна ужом просочилась в слегка приоткрытую дверь и, находясь под огромным впечатлением, горячо зашептала:
