Лариса Соболева - Седьмое небо в рассрочку
Лучшая тактика в подобных случаях – ва-банк, Люка, не раздумывая, взяла крутой тон:
– Встречаемся завтра на террасе ресторана «Айна» в семь вечера…
– В семь не могу, только позже, – более уверенно сказал мужчина под кодовым названием «П». Может, буква означает Пухово? – В десять вечера. Возможно, опоздаю, я не в городе.
– С удовольствием вас подожду, – заверила Люка многозначительным тоном, обещающим крупные разборки. – И давайте договоримся обойтись без сюрпризов, я буду одна, но… не одна, вы понимаете? Меня узнаете по синему шарфику на голове и длинным черным серьгам. До завтра.
Она обернулась к мужчинам, колдовавшим у печки, и, потрясая кулаком, рассмеялась. День заканчивался удачей, а это значило, что на черной полосе поставлена жирная точка.
– Леня, ты это зря, – разочарованно покачал головой Гиреев. – Дубенич отдает за бесценок…
Никого не удивляло, когда к Шатунову приезжали поздней ночью, дела не терпят отлагательств, а некоторые требуют немедленного решения. Гиреев приехал в половине одиннадцатого, даже не присел, остался стоять посреди кабинета, рассчитывал быстренько изложить суть, обрадовать, получить согласие и – домой, к жене и котлетам. А Шатунов прямой своей выгоды не увидел, он, покручиваясь в кресле, индифферентно фыркнул:
– Ничего себе – бесценок.
– Леха… ты посчитай…
– Не буду. Совладелец предприятия Генка Белик…
– Так он согласен, чтоб ты занял место Дубенича.
– Еще бы, – криво усмехнулся Шатунов. – Но, видишь ли, если Юрка бежит с предприятия, то оно выжато им до последней капли.
Гиреев свыкся с мыслью об удачной покупке, вероятно, присмотрел для себя должность в новом проекте, но приходится уйти, несолоно хлебавши. Открыв дверь, он оглянулся, набрал полную грудь воздуха и… шумно выдохнул, махнув рукой.
– А что с фурами было? – вернулся к давнишним событиям Марин, ведь до Гиреева шеф совершил очередное путешествие назад.
– Их вернули на завод, правда, без вымпелов…
– Каких вымпелов?
– Для стимуляции. У меня ведь водилы в то время и менеджерами были, правда, слова такого не знали, и грузчиками. Желтый вымпел – удовлетворительная работа и содержание машины. Красный – переход в отличную категорию, в этом случае шла прибавка к зарплате. Зеленый – прибавка пять процентов, синий – десять. Я не жадный, люди мне эти деньги возвращали с лихвой. Но вымпелы еще служили и пропуском на дорогах для ГАИ, что было основной их задачей.
– А убийства расследовали?
– Ребят застрелили в мертвой зоне, вдали от трассы – какие там свидетели, откуда?
– Подозреваете Белика?
Шатунов сделал паузу. Не для того, чтоб взвесить степень вины Белика. Принятые внутрь градусы, а пил он постоянно, с той же постоянностью склоняли его в сторону красивых рассуждений:
– Иногда люди, сами того не желая, ходят по одной орбите. На этой стороне ты, на другой он – человек, которого хотелось бы забыть, потому что с ним связаны неприятные моменты. Вы и не приближаетесь, и не отдаляетесь, но мешаете уже тем, что на виду друг у друга. Это как раз и не дает мне ответить однозначно – Белик или не Белик…
– У него был мотив, – прозаично сказал Марин. – А есть еще кто с мотивом? Ну хотя бы… враги-то должны быть у вас.
– Врагов не бывает только у мертвецов. Не исключаю, что о нашей связи с Ксенией узнал муж… и его брат…
– Извините, почему Ксения, любившая секс с вами, не бросила мужа и не ушла к вам? Вы же не учитель, живущий на зарплату, чтоб очутиться перед дилеммой: любовь или бабки.
– Сложные обстоятельства были у Ксюши…
– Круто. А если эти обстоятельства – ее выдумка, отмазка? Не хотела вас терять, мужа тоже. Не смотрите на меня как на врага вашего завода, такое на каждом шагу случается.
Но у Шатунова имелся самый веский козырь:
– А Пашка, он может сочетаться с отмазкой?
– Пашка? Ах, Па… – Марин вытаращился, словно увидел чудо-юдо, вынырнувшее из пучины морской. Нет, он настолько обалдел, что забыл, кого стал отчитывать: – Ну, дяди-тети, и заигрались же вы! Выходит, Павлик рос без матери? А она была все это время рядом! Ну, знаете… И как ваша Ксения умудрилась родить при живом муже вам ребенка? Он не догадывался о рогах?
– Никто не знал.
– А куда она дела живот? Утягивалась? Или Пашка каким-нибудь другим способом рожден?
– Обычным. – Шатунов залпом выпил коньяк, налил еще. – Скрыть было гораздо проще, чем ты думаешь.
– Как?! Во-от такой живот! – наглядно изобразил Марин руками величину живота беременной. – Я на этом свете нахожусь, или мы в другом измерении живем?
Кого другого Шатунов уже прогнал бы, но и тайн никому другому он не открывал. Потребность говорить об этом возникла не вдруг, не спиртное подтолкнуло. Просто порвались границы, державшие напор несправедливости, которая сопровождала его, считай, всю жизнь. В сущности, он мог обойтись без ушей, однако уши оказались рядом, и, проговаривая вслух свою биографию, Шатунов спрашивал себя: что еще зависело от него, но не было им сделано? Вина-то его давила.
Штрихи к портрету
Конечно, он надеялся, что Ксения уйдет к нему, они станут жить-поживать, да добра наживать, как в старой доброй сказке. Каково же ему было слышать категоричное «нет»? Оно доводило до бешенства, Шатунов затевал скандалы, дулся, требовал объяснений, а Ксения молчала и была терпеливой, как послушница в монастыре. При всем при том ставшие регулярными расставания давались ей все тяжелей, он же не слепой, видел, что уходить от него ей не хотелось. Но она уходила.
А сколько версий выстроил! Самых невероятных и фантастичных, детективных и нелепых. Но в том-то и дело, что выражение «проза жизни» возникло не зря, это ничуть не поэтический образ, не метафора, а суровая, неприглядная, иногда патологичная правда. Именно эта правда, некрасивая проза жизни, и вылезла, а причиной тому стала беременность Ксении.
Если сказать, что Шатунов в первую минуту от счастья едва в обморок не упал, – это будет ложь. Разумеется, он задумался, чей ребенок, и все его страсти читались на лице, собственно, одна страсть – ревность… Дремучее чувство, отупляющее, пережиток, бессмысленная трата нервов и здоровья, но с этой страстью мало кому удается справиться. Он боялся, что чужой ребенок навсегда заберет Ксению, обрубит их связь, а она была настолько умна и проницательна, что опередила сакраментальный вопрос: «Чей?»
– От Левы у меня не может быть детей, – утешила Ксения, после чего Шатуна пот прошиб от радости. – Первый раз я с тобой спала из любопытства, чувствовала, что с Левой у нас не то, не так… А как должно быть? Расспрашивать тех же подруг было неловко, это как раздеться на улице в час пик догола. Второй раз я тебя искала, потому что застала Льва с молодым человеком…
– Ууу, как у вас все запущенно… – протянул Шатунов, решив, что ему впервые по-настоящему повезло.
– Я хотела развестись, мне запретил его брат. Тогда я нашла тебя.
– Брат?! – Снова скрутила ревность, к счастью, мысль насчет порочных отношений Ксении и брата мужа оказалась неверной.
Деньги! Они могут как дать много, так и забрать столько же. Когда человек соприкасается вплотную с очень большими деньгами, он должен быть готов терять и терять. А ведь ему, наивному, казалось, что будет наоборот: придет свобода, власть, слава, покой, счастье. В сущности, все и приходит, кроме двух пунктов: покоя и счастья. Дело не в количестве денег, которых чем больше – тем лучше, а в шлейфе, который за ними тянется.
Большие деньги идут рука об руку с преступлениями – экономическими и уголовными, уж кто-кто, а Ксения в этом разбиралась. С Левой она вела душеспасительные беседы, но мужа можно с полным основанием считать совершенством безволия и неспособности к противостоянию. Анатолию он нужен был как дополнительный сейф, в принципе это дело братьев, но таким же сейфом стали родители Ксении, о чем она не подозревала.
Они были открытыми, доверчивыми, в переменах ничего не понимали и не догадывались, что мошенниками могут оказаться родственники. Это свойственно людям – думать о других так, каковы они сами, кстати, негодяи ни о ком не подумают хорошо. У Толика харизма с обаянием, язык подвешен, он услужлив и внимателен, стал им чуть ли не сыном! Результатом этой дружбы стали счета-однодневки, которые он открывал на имена мамы с папой Ксении, так называемые «пропускные счета», когда деньги проходят через конкретное лицо и уходят в неизвестном направлении. Родители подписывали договоры, якобы совершали сделки…
Когда Ксения решила уйти от мужа (с бабами еще как-то можно смириться, а с мужиками – уж извините), тут-то и узнала, что родители попали в преступный синдикат, не меньше. С Толика слетела маска обаяшки, оказалось, под ней таилась омерзительная харя.
– Убью! – прохрипел он. – Я не шучу. Еще раз заикнешься о разводе…
– Да кто ты такой, что приказываешь… – попробовала отстоять независимость Ксения.
