Лоуренс Блок - Вор в роли Богарта

— Редкость и диковина, вроде как у рыбы зонтик, — заметил Царнов. — И так же нужна серьезным коллекционерам.

— Надежды Анатрурии рухнули в Версале, — продолжил я, — когда Уилсон и Клемансо договорились перекроить карту Европы. Гипотетическую Анатрурию разделили между Румынией, Болгарией и Югославией. Королю Владу и королеве Лилиане суждено было провести остаток дней своих в изгнании, однако они по-прежнему служили средоточием надежд для всех продолжавших верить в возрождение Анатрурии. Однако в целом движение угасло.

— Угольки остались, — тихонько произнесла Илона. — Они никогда до конца не угасали.

— Может, и нет, — согласился я. — Однако бывают времена, когда для того, чтобы даже вскипятить на них чайник, требуется изрядное терпение. А вот во время Второй мировой войны партизанское движение в Анатрурии заметно оживилось.

— Все они были оппортунистами, — вставил Царнов, — только и глядели, на чью сторону переметнуться. То сражались бок о бок с Анте Павеличем и его хорватскими усташами, убивали сербов, то вдруг переходили на сторону сербов и вырезали целые хорватские деревни. Я до сих пор не пойму, были они за Гитлера или против него. Всякий раз по обстоятельствам.

— Они были за Анатрурию, — сказала Илона. — Сражались за нее каждый день, каждый час, каждую минуту.

— Они были сами за себя, — заметил Тиглат Расмолиан. — Да и кто, скажите мне, нет?

— Когда война закончилась, — продолжил я, — государственные границы в этой части света в основном остались неизменными, но в составе и форме правления произошли существенные перестановки. Советский Союз быстро распространял свое влияние на всю Восточную Европу, и Трумэну стоило немалых усилий отстоять Грецию и Турцию, которые остались по эту сторону железного занавеса. Несколько американских разведывательных служб, в частности УСС, старались выправить баланс сил в этой стратегически важной части земного шара. — Я нахмурился, раздраженный собственным тоном. Несмотря на все фильмы, просмотренные мной позже, мой голос звучал как закадровый дикторский текст к документальным репортажам послевоенных времен в исполнении знаменитого Эдварда Р. Мэрроу. — Среди множества нелегальных групп, заброшенных в этот регион… — черт, я все равно продолжал говорить точь-в-точь как Мэрроу, — там весьма активно действовал отряд из пяти американских агентов.

Тут я на секунду запнулся, но Чарли Уикс прочитал мои мысли.

— О да, все они были американцами. Стопроцентными американцами, родными племянниками своего Дядюшки Сэма. Знаменитый десант, знаменитое шоу «Боб и Чарли».

— Да, пятеро американцев, — торопливо подхватил я. — Роберт Бейтмен и Роберт Ренник, Чарльз Хоберман и Чарльз Вуд и, разумеется, Чарли Уикс.

— Чарли Уикс? — переспросил Рэй. — Так это он и есть тот парень?

— Да, тот самый парень, — ответил Уикс.

Тут я для разнообразия решил объяснить, что Роберты стали Бобом и Робом, Чарльзы — Кэппи, Чаком и Чарли.

— И еще, — сказал я, — у всех у них были клички по названиям животных.

Маугли удивился:

— Животных? Извини, Берни, что перебиваю. Просто хотел убедиться, что не ослышался.

— Да, животных, — подтвердил я. — Ты не ослышался. Кодовые подпольные клички. Бейтмен был Кошкой, а Ренник — Кроликом.

— Вообще-то, — встрял Уикс, — это он так, к слову. С тех пор прошла куча времени, и никакого значения это теперь не имеет.

— Замечание принимается. Хоберман был Бараном, Чарли Уикс — Мышью.

— Пи-пи… — пропищал Чарли Уикс.

— Ну а тотемом Чака Вуда, что само по себе уже достаточно символично, стал Вудчак. Случай единственный в своем роде, потому как кличка основана на чистой игре слов, а не на личном сходстве со зверем. Но она ему очень подходила. Кстати, теперь мне кажется, что Вуд придумал ее себе сам.

— Ха! — воскликнул Уикс. Потом задумчиво возвел глаза к потолку, словно стараясь припомнить что-то. — А знаешь, — сказал он наконец, — думаю, ты прав, Ласка.

— Ласка? — с удивлением переспросила Кэролайн.

Я пропустил это мимо ушей.

— Итак, — продолжил я, — пять американцев, и все с подпольными кличками. Занимались они подрывной деятельностью на Балканах. Работали вместе с партизанами, диссидентами самого разного толка, и все это с целью дестабилизировать обстановку… в Югославии? Румынии? Болгарии?..

— В любой из этих стран, — подсказал мне Уикс. — Или во всех вместе взятых. Славно, не правда ли? И каждый был гордостью нашего зоопарка, именуемого «Зверинцем Ганнибала»… — Он подмигнул мне. — Кстати, еще одна кличка, бывшая у нас в ходу. Я вам не рассказывал, нет? Так звали Адамса Моргана, старину Моргана, который нас курировал. Его подпольная кличка была Ганнибал, а мы между собой прозвали его Слоном. — Он молитвенно сложил ладони. — Все, Ласка, больше не буду мешать. Ты хозяин, тебе и слово.

И я сказал так:

— Им удалось нащупать одно из возможных средств воздействия на движение за независимость Анатрурии. Недовольство в этой части света никогда не умирало, просто порой дремало на протяжении жизни одного-двух поколений. Королю Владу было уже за семьдесят, овдовев, он проживал на Коста-де-Нада с чередой сменявших одна другую экономок, а вся его светская жизнь сводилась к бесконечным выпивкам и карточным играм с другими бывшими коронованными особами, поддерживавшими его на протяжении сорока лет. Он являлся весьма важным символом былого величия Анатрурии, но вряд ли согласился бы присоединиться ко вновь ожившему патриотическому движению. Последнее, чего бы ему хотелось в жизни, так это променять солнечную Испанию на убогое прозябание на задворках Европы, где-нибудь в безлюдных анатрурийских холмах.

— Горах, — поправила меня Илона.

— Но у Влада с Лилианой был сын. L’aiglon,[27] как сказали бы французы. Кронпринц, наследник трона.

— Жеребенок, — вставил Уикс. — Самого старика мы называли Жеребцом, между собой, конечно. У него были такие длинные лошадиные зубы, и ведь потом, к концу дней своих, он удалился в стойло, на покой. А потому сына его прозвали Жеребенком.

— Звали его Тодор. Тодор Владов, именно так принято в Анатрурии. Сперва имя, потом отчество. Отца звали Влад, а потому фамилия у сына получилась Владов. Ну вот как в твоем случае тоже. — Я обернулся к Илоне. — Илона Маркова. А это значит, что отца ее должны были звать Марко.

— Не понял, — перебил меня Тиглат Расмолиан. — Почему вы сказали, что его должны были звать Марко? Что же помешало ему быть Марко? И как его звали на самом деле?

— Но его и зовут Марко! — возмутилась Илона. — Марко Стоичков. И он никогда не менял имени. Он никогда не пошел бы на такое.

Итак, с этим мы разобрались, хотя как это удалось, сам до сих пор не пойму.

— Тодор Владов был еще ребенком, когда отец его принял корону Анатрурии. Ему было за тридцать, когда независимостью Анатрурии вплотную занялись люди из шоу «Боб и Чарли».

— Время, сэр, — многозначительно заметил Царнов. — Оно никого не щадит, и колокол звонит по всем по нам…

— Что он хочет этим сказать? — насторожился Расмолиан. — Чего это он там плетет, специально чтоб никто ничего не понимал, а?

— Если бы твое умственное развитие не остановилось на той же ранней стадии, что и физическое, — ядовито заметил толстяк, — тогда, возможно, ты бы понял смысл этого достаточно простого высказывания.

— Обжора! — огрызнулся Расмолиан. — Жирная черкесская свинья!

— Грязная подстилка, единственное оправдание турецкого геноцида!

— На какой подстилке лежала твоя мамаша, когда зачинала тебя с верблюдом?

— А твоя в вонючей луже с хряком валялась, когда ее муженек снес эту подстилку на базар…

Они обменялись еще несколькими любезностями, смысл которых остался для меня тайной. Похоже, каждый из них говорил на каком-то своем языке, и я вовсе не уверен, что один понимал другого. Но суть, очевидно, была им вполне ясна, потому как рука Расмолиана снова скользнула в карман плаща, а головорез Царнова вновь полез в карман своей бейсбольной куртки.

— Давайте-ка лучше на этом остановимся, — заявил Рэй, и будь я неладен, если в руке у него не возник неведомо откуда табельный полицейский револьвер, старый добрый «смит-вессон». Не уверен, что сам Рэй помнил, когда в последний раз стрелял из этого чудовища — в гневе или просто так, для тренировки; и еще мне показалось, что эта дура может запросто бабахнуть, стоит ему только нажать на спуск, но остальным это было невдомек. Тигги втянул голову в плечи и еще глубже погрузился в свой макинтош, однако руку из кармана вынул. Уилфред тоже извлек на свет божий пустую ладонь, но в остальном сохранял все то же характерное для его очаровательной физиономии отсутствующее выражение.

— Вернемся к Анатрурии, — бодро начал я. — Старый король Влад давно распрощался с мечтами о балканском королевстве, но его сын Тодор захвачен этой идеей. Ему удалось вступить в контакт с американскими агентами и, воспользовавшись их помощью, нелегально проникнуть на территорию Анатрурии, где он провел несколько встреч со своими потенциальными сторонниками… Семена народного бунта были посеяны…