Теория бобра - Туомайнен Антти
Моя задача — выяснить местонахождение Туукки.
Темнота сгущается с каждой минутой. Она поторапливает Туукку и заставляет его действовать быстрее. Через короткое время на стене конюшни загорается фонарь, и почти тут же я замечаю на другой стороне двора движение. От гостя меня отделяет примерно сто тридцать метров, но я без труда его узнаю — и по фигуре, и по походке. Туукка несколько раз останавливается: прислушивается и оглядывается по сторонам. Еще до того, как он выходит на открытое пространство, я вижу, что на голове у него балаклава.
Прячась под елками, я следую его примеру, то есть тоже натягиваю на голову балаклаву, а поверх нее — обнаруженную в ящике для забытых в парке вещей вязаную шапку с логотипом «Думле». В шапке с рекламой шоколада я выгляжу идиотом, а не грабителем, но так и задумано. Я не собираюсь себя раскрывать. Достаю из кармана телефон и читаю последние сообщения от Эсы.
Я первый, кто готов признать, что мой план далек от совершенства — как выяснилось, его тайминг не так точен, как я думал. Поэтому так важна моя роль в корректировке времени. Похоже, мне придется в чем-то ускоряться, а в чем-то притормаживать. Однако сообщения от Эсы дают надежду, что все не так плохо. Погрешность моего графика укладывается в минуты.
Туукка выходит на край двора. Я не знаком во всех подробностях с технологией кражи лошадей, но полагаю, что это весьма трудоемкий процесс, сопровождающийся многими логистическими проблемами. Поэтому пока остаюсь на своем наблюдательном посту. Время у меня еще есть.
Туукка направляется к конюшне, чем подтверждает мои предположения. Доходит до угла и продолжает путь вдоль стены, пока не добирается до главного входа. Здесь он останавливается, оглядывается назад, потом смотрит в направлении жилого дома. Наконец, открывает дверь и проскальзывает внутрь. Дверь закрывается, и дальше следует трогательная сцена встречи Туукки с любимой лошадью. Впрочем, это лишь моя фантазия.
Снова смотрю в телефон — минуту, две — и под покровом темноты иду к дому. Мне удается беспрепятственно проделать этот путь. Затем я пытаюсь слепить из сухого морозного снега снежок. Разумеется, у меня ничего не получается. Отступаю к соснам, поднимаю упавшую ветку — теперь у меня есть короткая палка. Жду дальше.
Наконец слышу с дороги звук машины. Звук двигателя такой, какой нужно, — если судить по нему, автомобиль едет быстро. Я догадываюсь, что это за машина, и узнал бы ее где угодно по манере езды, частым разгонам и торможениям. Действую по плану: бросаю палку в окно дома. Удар получается гораздо сильнее, чем я предполагал. Кажется, от него содрогнулся весь дом. Грохот должен разбудить того, кто в сгустившихся сумерках дремлет в доме. Во всяком случае я на это рассчитываю.
Я не свожу глаз с окна. Любой человек пойдет посмотреть в окно, со стороны которого раздался удар, — простая логика. Это часть моего плана, позволяющая выиграть время для реализации следующего этапа. Но в окне никто не появляется. А вот шум автомобиля меняется: сначала звучит тише, потом водитель газует. Машина стремительно приближается. Я пытаюсь быстро сообразить, в чем я допустил ошибку.
Тот факт, что машина Эльсы стоит во дворе, должен означать, что и Эльса дома. «А если Эльса дома, — задаю я себе вопрос, — то почему она не выглядывает в окно?»
Во двор влетает и резко тормозит белый «БМВ». Из машины выскакивают Ластумяки и Салми, на ходу доставая из-под пуховиков пистолеты. Они бросаются к конюшне, где внутри загорается свет.
В следующий момент я понимаю, почему Эльса не выглянула в окно.
Дверь в доме распахивается. На пороге стоит Эльса. В руках у нее предмет, в котором нетрудно узнать охотничье ружье.
Я поворачиваюсь и бросаюсь прочь.
За долю секунды я успеваю понять, что все мои расчеты рухнули и теперь мне придется импровизировать. Моя первоначальная идея использовать разговор Ластумяки, Салми и Эльсы для доказательства их преступной связи идет прахом, и это самое плохое. Я надеялся, что такая беседа состоится, едва в лапы этой троице попадется конокрад и убийца Туукка — он же козел отпущения.
Однако ничего подобного не произошло.
Значит, произойдет что-то другое.
Ластумяки и Салми подходят к воротам конюшни и толкают их, но безуспешно — ворота заперты. Конечно, Туукка закрылся изнутри. Ход мыслей Эльсы понять несложно, когда она видит в конюшне яркий свет, хотя она сама его недавно погасила, а ненавистные ей вооруженные полицейские-вымогатели выламывают двери в конюшню, ее святая святых.
Раздается крик Эльсы.
— Конокрады! Ворюги! — Я никогда еще не слышал таких диких и страшных воплей. — Прочь от моей лошади!
Грохот дробовика.
Белый «БМВ» как будто взрывается; во всяком случае из окон летит фонтан осколков. Полицейские плюхаются животом на землю и почти одновременно начинают палить в сторону дома. Эльса снова стреляет и кричит. Ластумяки и Салми стреляют и кричат.
Стреляют и кричат все, кроме меня; лично я улепетываю с такой скоростью, с какой не бегал никогда в жизни, и даже глубокий снег под ногами мне не помеха.
Мне приходится сделать небольшой крюк, чтобы укрыться за домом. Дальше идет плавный уклон к ельнику, из которого я вышел, но от его надежного укрытия меня все еще отделяет сотня метров. Наконец я ныряю в свои елочки.
То, что я слышу, не оставляет сомнений: Эльса умеет обращаться с дробовиком. Выстрелы звучат один за другим, через краткие промежутки, необходимые для перезарядки оружия. Крики не стихают ни на секунду. По сравнению с пушечной канонадой, производимой ружьем Эльсы, пистолеты Ластумяки и Салми издают пронзительный визг.
Свет в конюшне по-прежнему ярко горит — я вижу ее окна в просвет между еловыми ветками. Низко пригибаясь к земле, я устремляюсь вперед. Досконально разработанного плана у меня больше нет, с ним случилось примерно то же, что и со спортивной машиной моложавых полицейских. Я слышу, как Эльса продолжает лупить по автомобилю Ластумяки и Салми, и делаю вывод, что полицейские все еще принимают освежающие ванны, глубоко закопавшись в снег.
Наконец я добегаю до нужного мне места, и снова ныряю под еловые лапы. Одновременно я слышу шум подъезжающей машины и вижу вдали какие-то синие всполохи, а ближе ко мне — торец здания конюшни и распахнутую дверь.
— Полиция, — раздается знакомый голос. — Бросай оружие!
Пистолетные выстрелы прекращаются практически сразу. Судя по всему, пистолеты падают туда же, где лежат их владельцы, — в снег.
Однако Эльса со своей базукой и не думает сдаваться.
Она орет и продолжает стрелять.
Осмала повторяет свое требование и настойчиво предлагает Эльсе перестать вопить. Эльса что-то кричит в ответ, и снова грохочет дробовик.
— Ну все, хватит. Возьмите себя в руки, — говорит Осмала. — Сейчас разберемся, что тут происходит.
Его голос, усиленный громкоговорителем, невозмутимо спокоен. Осмала, как всегда, уверен в себе. Скорее всего, именно это укрощает Эльсу. Хотя, может быть, причина в целой волне синих сполохов, которые движутся в сторону фермы. Слышен рев приближающихся автомобилей.
Атмосфера сельского зимнего вечера заметно меняется, едва стихают ружейная и пистолетная пальба и истеричные вопли.
Я молча благодарю Осмалу. Он сделал все так, как я рассчитывал, полностью, на сто процентов. Но одновременно меня посещает мысль, что он единственный, кто действовал по моему плану.
Я слышу, как подъезжают машины, водители заглушают двигатели, хлопают дверцы. До меня доносятся громкие мужские и женские голоса; они отдают приказы, задают вопросы, предупреждают об ответственности. Даже не видя происходящее своими глазами, я понимаю, что во дворе проходят задержания, обыск задержанных, осмотр территории. Скоро они доберутся и до меня. Пора отсюда сваливать.
Но прежде все-таки надо кое в чем убедиться.
Осторожно подкрадываюсь к воротам конюшни и заглядываю внутрь. Людей здесь нет. Захожу. В конюшне сильно пахнет животными, навозом и сеном. В сочетании этих ароматов есть что-то уютное.
