Андрей Кивинов - Пурга
— О, никакой секрет… У меня есть друг. Француз. Анри. Он, как это — благотворитель… Помогает музей, театр. У вас есть музей… Анри попросить составить ему компания… Он приехаль раньше на день…
— Анри Перье?
— О, да! Ви его знать?
— В газетах писали.
— Я, я, он очень хороший человек… Помогаль много музей…
— Еще один вопрос, Питер… Вы случайно не имеете родственного отношения к Генриху Вольфу?
По мгновенно изменившемуся выражению лица собеседника Михаил Геннадьевич сделал вывод, что имеет.
Питер опустился на незаправленную кровать и голосом фрица, попавшего к партизанам, спросил:
— Ви… Ви из КГБ?
— Нет, не волнуйтесь. Я же сказал, что частное лицо. А КГБ уже нет. Вернее, есть, но это уже не тот КГБ. Он теперь добрый и пушистый. Просто Генриха Вольфа знал мой дед. Он же погиб, если я не ошибаюсь? В этих краях.
— Да… Это мой… Тоже дед. Я хотеть найти его могила.
— Только могилу?
— А что еще? — Житель объединенной Германии побелел, как снег за окном.
— Да мало ли что можно найти у нас в России? Например, обоз принца Евгения Богарне…
К белизне добавились красные пятна. Нет, не служить вам, Питер, в гестапо или Абвере. Не умеете скрывать эмоции.
— Я не понимать совсем… Энтшульдиген…
— Не бойтесь, Питер… Я хотел показать вам одну вещь.
Михаил Геннадьевич расстегнул свой потертый портфель и извлек черную картонную папку. Положил ее на журнальный столик, раскрыл и бережно достал пожелтевший ватман.
— Узнаете?
Это была карта, переданная Шурупову дедом. Не ксерокопия.
Вольф застыл, словно сосулька, затем полез в карман за очками.
— У вас ведь есть вторая половина?
— Ви за мной следить, да?.. Меня посадить в тюрьма? — обреченно, как на Нюрнбергском процессе, спросил иностранец, не ответив на вопрос гостя.
— Послушайте, Питер… Я вам в сотый раз объясняю, что никакого отношения к органам я не имею. Карту передал мне дед. Он же рассказал про Генриха и обоз принца. Когда я нашел паспорт — вспомнил и про карту. Вот и все.
— Вы нашель паспорт случайно?
— Разумеется. Случай играет в жизни огромную роль. Впрочем, никакого случая нет. Мы все равно бы встретились в музее. Я его директор. Это ко мне приехал Перье. Вернее, «как бы» ко мне. Теперь я понимаю, зачем на самом деле.
Не рассказывать же немцу про купание, ванильного маньяка и милицейскую камеру. Полный бред.
— Да, случаи бывать… Верно, ми иметь другая половина, — признался немец, — но она не со мной. Там, дома.
— Не сомневаюсь. Но мне это и не важно… Я не собираюсь искать обоз.
— Ми… Тоже.
— Для чего же вы приехали? Наших белочек посмотреть?
— Ну, я, — окончательно смутился Вольф. — Просто… Могила деда…
— Понятно. На разведку. Ну, Бог в помощь. Копайте.
Михаил Геннадьевич поднялся и застегнул портфель, оставив карту на журнальном столике.
— Погодите… Ви оставлять мне карта?
— Да, — просто ответил Шурупов.
— Но… Какая доля ви хотеть?
— Долю?.. Хм… По нынешним нашим законам вы не получите даже двадцати пяти процентов. А попытаете присвоить — сядете. Вот и вся доля. Желаю удачи.
— Но… Я не хотеть присваивать… Это ученая ценность… Можно стать знаменитость…
— А что дальше? Любоваться по утрам перед зеркалом? Или требовать льгот? Попасть в учебники? Может быть, знаменитость — это и неплохо. Только она пока никому не заменила счастья. Призрачно все в этом мире бушующем, как поется в одной песне. Всего доброго, Питер. Привет вашему другу Анри. Передайте, что музею его помощь пока не нужна.
Шурупов быстро вышел, оставив в номере ошалевшего немца.
Он немного слукавил. От доли он бы не отказался. Но…
Тогда в парке, прыгнув в снег, он загадал, что хотел бы вернуться в девяносто пятый и исправить ошибку, сделав иной выбор.
И кто-то там, наверху, его услышал. Назад не вернул, но попытаться исправить ошибку позволил. Вот — Арина, вот — клад. Выбирай.
Рисковать Михаил Геннадьевич больше не решился.
А сокрытую правду жизни он найдет и без всяких кладов.
* * *Начальнику Юго-Западного районного управления внутренних дел,
подполковнику милиции Е. А. Никифорову
РАПОРТ
Настоящим докладываю, что в результате проведенных поисковых мероприятий в Южном лесопарке г. Великобельска мною был обнаружен пистолет Макарова, таб. № ТА-456, с восемью патронами. Пистолет осмотрен и доставлен в дежурную часть районного Управления внутренних дел.
Начальник криминальной милиции Юго-Западного РУВД,
майор милиции С. Д. Касаткин
Поскриптум
— Ты, Кефир Александрович, — благополучный человек.
— Почему?
— Чем человек благополучнее, тем мельче неприятности, которые его расстраивают. Это не моя мысль, но Шопенгауэра.
— Ни черта себе мелочь! Шопенгауэру легко говорить. У него служебный автомобиль с секретными документами и жетоном не угоняли.
Евгений Александрович — шериф Юго-Западного округа, подполковник полиции плеснул себе кальвадоса и поднес бутылку к рюмке Панфилова.
— Мне хватит, — остановил его Родион, — я готовлюсь стать отцом третьего ребенка.
— Ты еще на сохранение ляг.
— Мне тоже не наливай, — предупредил третий участник застолья Михаил Геннадьевич Шурупов.
— А ты кем готовишься стать? Матерью?
— Бабушкой… Завтра москвичи приезжают, надо быть в форме.
— Какие москвичи?
— Из центрального археологического музея. Бригада. На наш камень со скрижалями глаз положили. Дескать, это достояние всего народа, и место ему — в столице.
— Тот самый? — уточнил Родион.
— Да… Если не отдадим — пришлют приставов. Прямо рейдеры какие-то…
— Кому в Москве понадобился твой булыжник? У них своих некуда девать. — Шериф Никифоров в одиночку маханул рюмку кальвадоса и довольно крякнул.
— В том-то и дело, что москвичам он не нужен. Это нашего Семиструева идея. Он в Госдуму баллотируется, причем в четырех партиях сразу. Вот и нашел повод для пиара, жук. Смотрите, какой борец за народное достояние! Переправляет в столицу провинциальные реликвии, чтоб весь рассейский народ мог любоваться. Заботливый! А какая в нашем Великобельске реликвия? Камень с письменами!
— Так пускай забирает, чего ты переживаешь? — хитро усмехнулся телеведущий. — А я еще в Москву позвоню, на пару центральных каналов, чтоб осветили. А потом разоблачим. В прессу просочится инфа, что камень поддельный, а раздуть из искры пламя никакой журналист не откажется.
— Да нынче журналисты не в авторитете. Замочить их — что в сугроб высморкаться, — мрачно констатировал Евгений Александрович, — вон, опять кому-то по голове настучали. Третий день в коме. Нам депеша пришла — ориентировать личный состав на розыск преступника. Ага. В Москве настучали, а мы должны искать. Ну, конечно… Великобельск — криминальная столица.
— А что за журналист? — спросил Михаил Геннадьевич. — Я просто не в курсе.
— Ну, ты даешь. Телевизор включай хоть иногда. Этот… Бородин. «Бремя славы» который ведет. Он тут на власти не по-детски накатил в эфире, а через пару дней огреб в подъезде. Запад опять на ушах — мочим демократию накануне выборов. Даже Обама с заявлением выступил — когда вы, наконец, прекратите расправляться с оппозицией?
— Ой, хорошо, что напомнил, а то я все забываю позвонить. Скажи-ка, — с интонацией интригана, готовящего дворцовый переворот, спросил Панфилов, — если, к примеру, ты выйдешь на заказчиков данного злодейства, тебе простят утрату служебного авто?
— Вряд ли. Его угнали не для того чтобы покататься. А чтобы меня убрать.
— Пистолет тоже украли не для того чтобы стрелять.
— Ну, если найду заказчиков… Может, Москва и заступится… Министр каждый день президенту докладывает о ходе расследования, а дело на нуле.
— Тогда после банкета поговорим в спокойной обстановке. Есть у меня для тебя кое-какая информашка. За умеренную плату готов продать.
К друзьям, сидевшим в отдельном кабинете харчевни «Крепкий орешек», заглянула официантка, наряженная в форму американского полицейского. Жетон, фуражка, дубинка, наручники — все без дураков. Правда, с совсем неформенным декольте. Перед ужином даже права зачитывала — вы имеете право взять первое, второе, третье и напиться… Сама харчевня, к слову, цинично использовала модный нынче тренд — полицию. Антураж американских полицейских участков был передан с максимальной реалистичностью: столики, разделенные пластиковыми перегородками, школьные доски со схемами мест преступлений, стенды с приколотыми фото разных подонков. И портрет Брюса Уиллиса вместо президента.
— Ой, Родион… А можно с вами сфотографироваться? Моя дочка вас так любит, так любит…
