Елена Логунова - 12 невест миллионера
– Умная, – тихо сказал он.
– Умная, умная, а дура! – еще тише, так, что услышала только я, проворчала Тяпа.
– В общем, дело у тебя важное, дело у тебя срочное, – я подвела итог.
– Кстати, об историях с географией! – я вспомнила, о чем давно хотела спросить. – Ты же на самом деле не немецкий турок, правда? Ты русский, да? Так на кого же ты работаешь?
– На нерусских, – Мик усмехнулся краем губ, которые неожиданно сурово сжались, и я поняла, что развернутого ответа не получу. – Я давно уже не гражданин России, милая.
Он замолчал. Я, не дождавшись продолжения, дипломатично сказала:
– Интересная у тебя, должно быть, биография. Если как-нибудь напишешь мемуары, дай почитать.
– Многие захотят почитать, – Мик снова усмехнулся.
– В общем, теперь тебе надо на Кипр, и дело у тебя важное, дело у тебя срочное, – я подвела итог.
Пауза затягивалась.
– Неужели вы так и расстанетесь?! – отчаянно взвыли мои внутренние голоса.
И тогда я аккуратно спихнула с колен Мика компьютер и взгромоздилась на его место сама.
– А разве можно? – шепотом спросил он, весьма охотно меня обнимая.
– Если не на асфальте, то можно. Ты же слышал, тетя доктор разрешила, – ответила я и закрыла ему рот поцелуем.
Кот с нажимом вытер мохнатым боком мою левую лодыжку, развернулся и повторил процедуру с правой.
– Сейчас, сейчас, – пробормотала я, не отрывая взгляд от экрана, а руки от клавиатуры.
– Ма! – сказал кот скандальным голосом. – Ма, ма!
– Тамбовский волк тебе мама, – пробормотала я и с треском поставила точку в конце длинного сложноподчиненного предложения. – Идем! Я накормлю тебя своей сайрой, и не говори потом, что я плохая хозяйка.
Кот потрусил в кухню и сел над миской.
Он ничего не говорил, но «Таня Иванова – плохая кошачья хозяйка» было написано у него на лбу черным по белому. То есть, наоборот, потому что кота зовут Черный Пиар, и масти он соответствующей.
Эмма принесла мне его на следующий день после моего возвращения со словами: «Таня, тебе надо кого-то кормить, чтобы самой не помереть от голода!» – и я согласилась приютить четвероногого сироту в память об Афанасии Журавлеве. Кот подал мне хороший пример, Эмма нашла его через несколько дней после гибели Афони, на коврике, под дверью его квартиры.
Верность – прекрасное качество. Я всегда очень ценю его, хотя нечасто проявляю.
Впрочем, верность своим обещаниям я храню, Нюня следит за этим.
Так, обещанную статью для журнала «Респект» я сдала точно в срок и получила предложение продолжить сотрудничество, но еще не ответила на него. У меня было много интересных предложений: к примеру, Оскар, который подхватил кормило «Фигни Продакшн» после смерти Афони, очень настойчиво звал меня в штат.
Работы в агентстве прибавилось – косяком пошли ВИП-клиенты. Очевидно, кто-то в ближайшем окружении Супермужика сделал «ФП» хорошую рекламу. Я, однако, попросила творческий отпуск. Мне нужно было закончить роман, который я начала сочинять еще в самолете, по дороге домой, и выгодно продала приличному издательству на стадии очень сырого наброска.
Тема «Детей Евы» все еще была горяча и интересовала многих. Только вчера в новостях прозвучало сообщение, что группа британских ученых отцифровала исходные изображения, обработала их, просчитала и составила вероятный портрет Евы. Сегодня он уже появился в Интернете.
Я его посмотрела и нашла, что я похожа на Еву британских ученых, даже очень похожа! Разница между этим портретом и тем, который использовал как образец маэстро Ля Бин, была незначительной. Существенное отличие имелось одно: родинка на щеке. Британские ученые по поводу данной родинки высказались однозначно, заявив, что это чья-то отсебятина. Старые мастера никакую родинку библейской героине нарисовать не могли в принципе, потому что в непросвещенные времена этот косметический дефект считался чуть ли не меткой дьявола.
А современным мужчинам моя родинка нравилась! Совсем недавно кое-кто говорил мне, что ее хочется целовать.
– Моу? – позвал с кухни кот, намекая, что хочет добавки.
– Дзиииинь! – нервно взвизгнул телефон.
– А мне что, разорваться? – огрызнулась я и сняла трубку.
– Танечка, мы перевели вам денежки, – сказала бухгалтер издательства.
– Много? – нахально осведомилась я по наущению жадной Тяпы.
– Тысячу, но это только аванс. Вы же сдадите рукопись к концу недели?
– Да, моя тысяча долларов! Слушаюсь, моя тысяча долларов! – просуфлировала мне довольная Тяпа.
Я закончила разговор с щедрой бухгалтершей, прочитала нотацию проглоту-коту и просмотрела готовый кусок романа.
– А сделать резервную копию? – напомнила мне предусмотрительная Нюня.
Новая флешка – прощальный подарок Афони – давно уже пылилась на столе. Я открыла ее и с удивлением обнаружила, что она не пуста. На диске уже хранился довольно-таки увесистый файл.
– Похоже, компьютерная графика, – предположила я, оценив его вес и формат.
И открыла файл.
Девичье лицо на экране таяло и плавилось: фас, три четверти, профиль, снова три четверти… В этом была вполне убедительная иллюзия жизни.
Девушка на фото была не столько красива, сколько мила. Смотреть на нее было очень приятно. Правильные черты и спокойное выражение лица радовали глаз, но не вызывали той мучительной жажды обладания, которая возникает при созерцании красоток на разворотах «Плейбоя».
Девушка на фото была похожа на Еву с полотен Дюрера, Гольциуса, Кранаха, Микеланджело, Ван Эйков и Босха, на Катерину Максимову из Рязани, на ту рыжую, которую мы окрестили Афродитой, но больше всех – на меня. И у нее была такая же родинка на щеке.
– Журавлев, – глядя на экран сквозь горючие слезы, прошептала я. – Афоня, дурак ты романтичный, так это была твоя работа?! Теперь понятно, кто и зачем тебя убил. Чертовы «Дети»! Они получили от тебя образцово-показательный портрет Новой Евы, а потом убили, чтобы ты не рассказал об этом заказе, когда начнется череда смертей и воскрешений.
– И откуда у Евы эта чертова родинка, теперь тоже понятно, – тихо подсказала Тяпа.
Я кивнула, соглашаясь. Теперь понятно: Афанасий Журавлев создал свою Еву из снов великих живописцев и собственных фантазий.
Он имел на это право – он тоже был гениален.
Нюня растроганно всхлипывала. Я терзалась раскаянием.
Значит, Афоня и вправду любил меня! Видел во мне воплощение женственности, живую Еву! А я-то, я… Не любила, не ценила, проворонила свое женское счастье, дуреха…
А Мик мне даже не звонит… Молчит!
– Да ладно! – не выдержала моих страданий циничная Тяпа. – Посмотри на это с другой стороны. Если один влюбленный мужчина годами молчал о своих чувствах к тебе, значит, то же самое могут делать и другие. Любить и молчать. Молчать, но любить!
– Ты хочешь сказать, что…
Я не успела закончить фразу – опять завизжал телефон.
Звонил дед. С недавних пор они с бабушкой попытались вернуться к устаревшей модели отношений с любимой внучкой, начав чрезмерно меня опекать. Я пока терпела, но уже созревала для бунта.
– Нюнечка, как ты себя чувствуешь? Ты хорошо спала? Что покушала?
– Самочувствие в норме, спала хорошо, на обед была сайра, – последовательно ответила я, не уточнив, что рыбу съел кот, самочувствием которого старики интересуются только тогда, когда слышат в трубке особенно громкий кошачий ор. – Дед, я работаю! Поговорим при встрече, ладно?
– Нюня, ты слишком много работаешь! – сказала переходящая трубка голосом бабушки.
– Ба, я закончу книжку и поеду отдыхать, – пообещала я.
– Правда? – обрадовались Тяпа и Нюня.
– Правда, – сказала я, внезапно осознав, что это воистину прекрасная идея.
Ведь всего через несколько дней я буду не только свободна, но еще и при деньгах!
– Куда же ты поедешь? – разумеется, спросила бабушка.
Она бы предпочла, чтобы я поехала к ним и провела отпуск на кухонном балконе, где много свежего воздуха, совсем рядом запасы еды и нет никаких опасностей, кроме риска быть укушенной шальным комаром. Хотя и от этой напасти старики постараются меня спасти, вооружившись мухобойками.
– Я поеду на море, – твердо сказала я.
– На какое еще море?!
– Ты спрашиваешь, на какое именно? – схитрила я. – Не могу тебе сейчас сказать, еще не знаю. Пока, бабуль!
Я положила трубку.
– Мо-о-о! – гневно проорал ненасытный кот.
– Подожди, а? – попросила я, торопливо открывая в Интернете карту Европы.
Мне нужно было вспомнить, какое именно море омывает северное побережье острова Кипр.
