Ольга Степнова - Моя шоколадная беби
– Это правда!
– Кит!
– Ну что?
– А когда ты спасёшь её, и она с благодарностью простит тебе всё, что между вами когда-то произошло, ты… уйдёшь от меня?
– Не знаю.
А он и правда не знал, что сделает, если Катька простит его.
Сытов закрыл глаза и представил себе её новую: дерзкую, взрослую и потрясающе красивую – в красном платье, на красном «Мустанге».
Наверное, на животе у неё шрам.
Наверное, она стала жёстче, умнее, циничнее.
Он примет её любую.
Что-то там Март говорил, что она любит обрабатывать богатеньких старичков. Эх, если бы Март только знал, что Катька имеет на это право! И это право – добиваться любыми путями своей выгоды, любой ценой выживать, – дал ей он, Сытов, когда бросил умирать на сухой осенней траве.
Нет, конечно, он знал, как поведёт себя, если Катька его простит. Он бросит свою жизнь к её тёмным ногам, и пусть она распоряжается ей как хочет. Лике придётся с этим смириться.
Сытов не заметил, как заснул. Всё-таки, он совершенно не умел находиться в отпуске.
Его разбудил телефонный звонок. Он проснулся и с ужасом понял, что уже вечер.
– Лика! – заорал он, но Лика не отзывалась.
Телефон назойливо пиликал.
– Алло! – крикнул он в трубку.
– Кит! Ты что там, с беговой дорожки не слезаешь? – удивилась Лика его сбившемуся дыханию.
– Я спал. Ты меня разбудила.
– Я всё узнала, Кит!
– Что?
– Про этого твоего Робинзона!
– Говори!
– Только один человек может носить такую кличку – Алексей Викторович Антонов. В криминальном мире он хорошо известен как волк-одиночка, потому и получил такое прозвище – Робинзон. Одно время он занимался тем, что ездил по городам, открывал фирмы-однодневки и собирал с населения взносы под якобы строящиеся квартиры. В последний момент он исчезал вместе с деньгами. Естественно, он бегал, менял адреса, паспорта, имена, но пару раз всё же попался на своих афёрах и сидел, но недолго, выходил по амнистии. Сейчас он осел в Москве, чем живёт, неизвестно, где – тоже неизвестно, но иногда появляется в клубе «Графские развалины», играет в рулетку. У него действительно татуировка на среднем пальце, у него действительно очень неприметная, незапоминающаяся внешность!
И тут Сытова словно кувалдой по голове огрели.
Или это называется правильным словом – «озарение»? Он подскочил с кровати, головой влетел в абажур торшера, и, потеряв равновесие, рухнул опять на кровать в оранжевом, тканевом колпаке. Он взвыл от собственной тупости, тупости, тупости!
– Кит, что за шум? – заорала трубка Ликиным голосом. – Эй!
Сытов снял с головы абажур, пристроил его на торшер и треснул себя кулаком по голове.
– Эй, Кит! Я тебе помогла? Это стоило мне двух годовых абонементов в мои салоны! Ещё немножко таких расследований, и я разорюсь!
– Идиот! – сам себе сказал Сытов.
Он жил этим столько лет, он столько раз прокручивал ситуацию, поломавшую его жизнь чувством вины, и вдруг, когда услышал слова, рефреном звучавшие в его голове годами – забыл их!
«А никакой! – сказала тринадцать лет назад в Волынчиково Попелыха, когда он решил расспросить её про родственника, приезжавшего к бабе Шуре. – Никакой! Говнистый такой, щурится только всё время».
«Да, приходил мужик, лет тридцать пять, – сказала тогда продавщица в сельском магазине, – невзрачный такой, и татуировка у него на пальце была, распятие вроде…»
«Среднестатистический, – сказала девка в общаге, описывая этого Робинзона. – Внешне – говно, а не мужик. Подслеповатенький, щурится всегда. Татуировка у него на среднем пальце – крест!»
Идиот, Сытов, мучился, вспоминая, что напоминали ему девкины слова!
Таких совпадений быть не может.
– Кит! – кричал телефонная трубка. – Где ты?
– Извини, – пробормотал Сытов в трубку и нажал на отбой.
Теперь у него есть, с чем идти к Катьке. И с чем идти к Марту. Пусть Март работает, расследует, какая связь между тем шабашником Лёшей, нагрянувшим к его бабке новоявленным родственником и этим Алексеем Викторовичем Антоновым, решившим вырядиться под Катьку. Так и быть, чтобы спасти Катьку, он расскажет Марту ту давнюю историю. Так и быть, понесёт наказание, если таковое ему полагается.
Он схватил телефон и снова набрал Катерину. Ему снова никто не ответил.
Сытов натянул джинсы и выбрал почему-то яркую, гавайскую рубаху, которую как-то привезла ему Лика из отпуска, чтобы разнообразить его консервативный гардероб.
Одевшись, он опять схватил телефон и набрал домашний номер Марта, который знал ещё с детства. Опять послышались гудки, буравящие мозг, и опять никакого ответа.
Сытов заметался по комнате. Что делать? Куда бежать? Сидеть дома с таким «открытием» он не мог. Нужно подумать, какой шаг будет верным.
Он побежал на кухню, открыл холодильник, нашёл там палку копчёной колбасы, отмахнул здоровый кусок и попеременно стал откусывать с наслаждением то от него, то от огромной сдобной булки. Надо действительно лопать больше жиров и углеводов! Он запил трапезу глотком коньяка прямо из бутылки и утёр рот рукой широким, размашистым жестом – от локтя к запястью. С каких это пор он не стесняет себя ни в словах, ни в жестах?..
Колбаса с булкой сделали своё дело: он принял твёрдое решение.
Сейчас он поедет к Катьке. Даже если её нет дома, он сядет под дверью, и будет сидеть до тех пор, пока она не придёт. Переодетому гаду в парике, который вертится вокруг неё, он набьёт морду. Такая сволочь не может быть его соперником. Интересно, откуда тот знает, что он – Сытов? Ведь спросил же он: «Сытов?». Значит, Катька рассказывала ему про свою давнюю любовь. Значит, Катька помнит его, а может даже ещё и любит? Она увидит его, узнает, что он для неё сделал за эти дни и… простит. Она поцелует его своими тёплыми, по-негритянски пухлыми родными губами и они поженятся.
И нарожают темнокожих детей. И он уйдёт с опостылевшего телевидения и устроится… в Большой театр! Рабочим сцены. Катька теперь богатая – проживут!!!
Он нацепил ботинки и выскочил за дверь. Где-то в глубине квартиры надрывался телефон. Наверное, Лика пыталась до него дозвониться.
Голова болела так, что в глазах то вспыхивали, то гасли яркие пятна странных конфигураций. Иногда пятен было сразу несколько, и они складывались в причудливые картинки, подобные тем, которые Март рассматривал в детстве, крутя перед глазом игрушку «Калейдоскоп».
Голова начала болеть в то похмельное утро, когда он очнулся после устроенного Сытовым «праздника детства» и продолжала болеть уже двое суток, не сдаваясь ни таблеткам аспирина, ни холодным компрессам, ни массажу, который делала мать, приговаривая:
– В нашей семье алкоголиков не было! И разгильдяев в нашей семье тоже не было!
Март каждый раз открывал рот, чтобы возразить, что старший следователь прокуратуры не может быть ни алкоголиком, ни разгильдяем, но каждый раз закрывал его, так ничего и не сказав. Он понимал: будь он хоть генеральным прокурором, для матушки он был и останется непутёвым сыночком, выбравшим неправильный вуз.
День он провёл на работе, так и не сдвинувшись с места в этом дрянном Пригожинском деле. Март вызвал к себе и долго пытал охранника элитного дома, где проживал теперь Сытов. Как мог человек в красном беспрепятственно проникнуть в дом?! Охранник бычился, хмурился и бурчал:
– Я в который раз говорю, не спрашивал я у Катерины Ивановны пропуск никогда! Во-первых, её ни с кем не спутаешь, она… негра, и ходит всё время в красном, во-вторых, стеснялась она и шкерилась, видно, неудобно ей было, что к такому пожилому человеку бегает. Вот я лишний раз её и не смущал! Мне за корректность тоже платят. А тут вижу – идёт, шляпой лицо прикрывает. Удивился, что не на машине, но пропустил её. Вот и всё. Вина моя есть, но небольшая.
– Войти-то вошёл тот тип в красном, а вышел как? Видел?
– Не видел, – в сотый раз отвечал охранник.
– Значит, он где-то переоделся, краску с себя тёмную смыл, тряпки куда-то запрятал, и спокойненько вышел?! – терял терпение Март.
– Никто чужой в тот день не заходил и не выходил, на камере это прекрасно видно, – терял терпение и охранник.
– Значит, что, кто-то «свой»? – психовал Март. – Чушь! Весь дом опрошен, все приличные люди, у всех отличные алиби! Чушь! И потом, куда могли деться эти красные тряпки? Шляпу за батарею в подъезде не заткнёшь!
– Да, блин, гражданин начальник, если в мусоропровод шмотки засунуть, то никто не найдёт! Машина вечером приедет и заберёт! Никто ничего и не заметит!
– Да, блин, не заметит, – вынужден был согласиться Март. – А ты что, предлагаешь мне по помойкам Москвы самому побегать, шляпу поискать?
– Не, блин, не предлагаю, – испугался охранник. – Отпускайте меня! Я и так чуть работы из-за этого убийства не лишился, штраф за невнимательность заплатил! Отпускайте, начальник! Кто ещё за такие деньги туда работать сутки через двое пойдёт?
