Наталья Александрова - Рассмешить Бога
Дорога была долгая, но они не скучали.
Особенно после того, как познакомились с двумя мальчиками из соседнего вагона. Мальчики были года на два старше их и ехали тоже в Петербург. Таня Ермакова, кажется, даже успела влюбиться в одного из них… как же его звали? Юра! А второй – Сережа… вот и имена всплыли в памяти…
Пятнадцать лет отмотались назад, как выцветшая пленка кинохроники, и Настя узнала это лицо. Сквозь взрослые, самоуверенные черты проступила мальчишеская растерянность, неуверенный, беспомощный взгляд…
– Сережа! – удивленно проговорила Настя. – Это… это ты?
– Узнала! – проговорил он с тяжелым вздохом. – Этого-то я и боялся! Ну, что поделаешь! Ты сама во всем виновата…
– В чем виновата, Сережа? – удивленно проговорила девушка. – Что ты делаешь? Зачем… зачем ты это делаешь?
– Я не Сережа! – выдохнул он с ненавистью. – Я Юра! Понятно? Юра!
Он и сам уже верил в это. Ему казалось, что он действительно стал Юрой Магницким.
Собственно, он ничего не сделал. Судьба сама сыграла с ним эту шутку.
Сережа Калганов жил с матерью в небольшом сибирском городке.
Мать его, пожалуй, любила. Но только еще больше она любила пить дешевую водку или портвейн с работягами-строителями. Сколько раз Сережа видел ее на лавочке в соседнем дворе в компании трех-четырех небритых мужиков в робах и ватниках. Потом ее приводили домой, иногда приносили. Иногда она сама спускалась по шатким ступенькам в их полуподвальную комнату, размазывала по щекам пьяные слезы и бормотала:
– Сереженька, сыночек, прости мамку!
Это пьяное жалостливое настроение неожиданно сменялось злобным раздражением, и она вопила тонким истеричным голосом:
– Щенок! Паршивец! Ты как на мать смотришь? Я тебя, сучонка, не для того родила, чтобы ты так на меня смотрел! Ты куда бутылку задевал? У меня тут бутылка была припрятана, почти полная!
Сережа чувствовал растущую в душе тоскливую, щемящую злобу.
И когда однажды утром мать не проснулась, он почувствовал почти облегчение.
– Куда ты теперь? – с безразличным любопытством спросила его соседка, Мартыниха.
– К отцу, – ответил Сергей.
Еще минуту назад он и не думал о своем отце, но когда соседка спросила, ответ всплыл сам собой.
Отец жил рядом с Петербургом, в поселке городского типа Оредеж. Адрес его Сережа прочитал на конверте, который мать как-то получила по почте. Письмо она сыну не показала, но напилась по-черному и повторяла, обливаясь пьяными слезами:
– Никому мы с тобой не нужны, сыночка! И папка твой про тебя слышать не хочет!
Так что Сережа не рассчитывал на сердечный прием. Но внушал себе, что родной отец все же примет его и лучше жить с ним неподалеку от большого города, чем пропадать одному в сибирской глуши.
Он продал все, что еще не успела пропить мать, и купил билет в общий вагон до Петербурга.
Поезд шел долго, в общем вагоне царила духота, пахло немытым телом, чесноком и подгнивающими фруктами, которые везли на верхних полках разговорчивые таджики.
Сережа вышел в тамбур и столкнулся там с мальчиком своих лет.
Его звали Юра. Они разговорились – обоим было скучно, впереди ждала еще долгая дорога.
Юра тоже ехал в Петербург, только ехал он с родителями в удобном купе.
Поняв, что Сережа голоден, он повел его к своим родителям.
Те принялись кормить незнакомого пацана, предложили ему отдохнуть в своем купе.
Сережа ел их еду и думал: правда они такие добрые или только прикидываются? А зачем им прикидываться – от него, бездомного сироты, им точно ничего не нужно…
Раньше он не встречал добрых людей, а если кто-то и попадался на его пути – все говорили, что это просто дурак. Но Юрины родители вовсе не казались дураками.
Вскоре Юра рассказал новому приятелю, что они едут в Петербург только для того, чтобы там оформить какие-то бумаги и отправиться дальше – в Канаду, где у них обнаружились богатые родственники.
Сережа смотрел на него с завистью: все-то у этого Юрки есть – и добрые родители, и богатые родственники в какой-то сказочной стране за океаном, и будущее…
Эта зависть переходила в скрытую, тайную злобу: почему у одних есть все, а у других – ничего? Чем он, Сережа, хуже Юрки?
Шляясь по поезду, они познакомились с девочками из четвертого вагона. Симпатичные веселые девчонки возвращались в Петербург с какого-то фестиваля. Их сопровождала пожилая тетка, Варвара Степановна. По дороге они должны были сойти в городе Саратове, где у них было запланировано еще одно выступление, но до того Саратова было еще далеко.
Так сложилась компания, в которой все они готовы были ехать сколько угодно, не замечая жары и неудобств. Девчонки здорово пели, Юрка классно рассказывал всякие истории, и среди них Сережа тоже не чувствовал себя одиноким.
Так, в веселой компании, они ехали два дня, а потом поезд остановился в Саратове, девчонки вышли. Одна из них, Таня Ермакова, долго прощалась с Юркой на подножке поезда, дала ему на всякий случай свой питерский телефон.
Поезд пошел дальше, но Сереже вдруг стало очень плохо. То ли он отравился немытыми фруктами, то ли его доконала поездная жара, а может быть, его сломала поджидающая в конце пути неизвестность.
Юрины родители забеспокоились, уложили Сережу в своем купе, сам Юра вместе с отцом отправился к начальнику поезда, чтобы разузнать насчет медицинской помощи.
Обратно они не вернулись.
На пустынном перегоне в сорока километрах от Ртищева поезд потерпел крушение. Погибли очень многие, из Юриной семьи не выжил никто.
Сережу нашли в их купе, обгорелого, израненного, без сознания.
По документам выяснили, кто ехал в этом купе, и записали его среди выживших в катастрофе как Юру Магницкого.
Когда он пришел в сознание, говорить ему еще долго не разрешали – лицо было сильно повреждено. И так, лежа в больничной палате, он постепенно понял, что произошло.
Врачи называли его Юрой, сочувственно говорили о потере всех родных. Вскоре сообщили, что должна приехать его канадская родственница.
И он принял неожиданный дар судьбы.
Решил, что по праву займет освободившееся место.
Канадская родственница оказалась сухой и костлявой старухой, похожей на огромную хищную птицу. Она вцепилась в руку мальчика длинными костлявыми пальцами, похожими на птичьи когти, склонила набок носатую костистую голову, посмотрела на него выпуклым коричневатым глазом и проскрипела, проклекотала, как голодный гриф:
– Не похож! Ни на кого из нашей семьи не похож! Однако что делать – свой, свой!
Она требовала, чтобы Юра называл ее по имени – Лорой.
Лора увезла его в Канаду, определила в хорошую закрытую школу.
Она была богатая и черствая старуха, и если Юра (или Сережа?) рассчитывал на родственное тепло – он просчитался. Однако Лора оплачивала его образование, и вообще у него было все, о чем только мог мечтать мальчик из нищей семьи. Точнее, он даже мечтать о таком не мог, потому что не знал, что все это существует на свете – дорогие спортивные залы и бассейны, поля для гольфа, уроки верховой езды и сшитые на заказ костюмы…
Он взрослел, а Лора, казалось, не менялась, она была все той же черствой богатой старухой, похожей на старого грифа. Правда, теперь она чаще общалась с ним. Он узнал, что ее интересует Россия, что она инвестирует деньги в различные проекты, связанные с исторической родиной. И когда он окончил престижный университет, защитил степень доктора философии и приобрел некоторый опыт в сфере средств массовой информации – Лора раскрыла перед ним свои планы.
Она приобрела значительный пакет акций одного из российских телеканалов и теперь хотела, чтобы он отправился в Петербург, где этот канал базировался, и принял непосредственное участие в его работе.
– Ты должен стать лицом канала и понемногу придать ему европейский блеск и современную интонацию, – говорила Лора, напутствуя его. – Ты хорошо знаешь местные реалии, а теперь можешь взглянуть на все это с высоты своего образования…
С этого канала Лора хотела начать создание новой медиаимперии. И он, Юрий, несомненно, должен был эту империю унаследовать. Как должен был унаследовать и все ее миллионы.
Сколько он ее помнил, Лора совершенно не менялась, и в глубине души он подозревал, что она бессмертна. Однако, когда он уже собрался в дорогу, ее неожиданно хватил удар.
Лора приняла его, полулежа на высоких подушках. Костлявое лицо старухи было перекошено, но она не утратила сходства со старым грифом и сухого, черствого, несгибаемого характера.
– Отправляйся в Петербург! – приказала она. – Личные дела не должны мешать бизнесу! Это относится и к моей смерти! Не вздумай из-за нее менять планы, иначе я лишу тебя наследства!
И он отправился в Петербург.
Уже прибыв на место, он узнал, что Лора умерла.
Но не поменял из-за этого своих планов – именно этого хотела от него покойная. Вообще она многому его научила, и в первую очередь – черствости и равнодушию, которые очень полезны в делах.
