Людмила Милевская - Пять рассерженных жён
— Домой, у меня ещё есть дела, — вынуждена была пояснить я.
— Как это домой?! — завопила Тамарка.
— Как это домой?! — поддержали её жены, растерянно глядя на опустевший стол.
— Не сидеть же мне здесь вечно, — оправдывалась я, в глубине души уже ругая себя за жадность.
Живот мой был словно барабан, по этой причине долго стоять я не могла. Пришлось вернуться в своё кресло.
— Чего вы от меня хотите? — чтобы поскорей избавиться от надоевших жён, сразу перешла я к делу, с трудом сдерживая отрыжку.
— Вот, — подсунула Тамарка свои бумаги, — подпиши. Подпиши и пировать начнём.
«Я уже попировала,» — подумала я и, икнув, спросила:
— Что это?
— Это твой отказ от управления акциями Прокопыча, — честно призналась Тамарка. — Если ты откажешься, акциями по-прежнему буду управлять я.
«Фрол Прокофьевич жив, — подумала я, — и в этой бумаге нет никакого смысла, но из вредности сразу не подпишу. Слишком легко в этой жизни все достаётся Тамарке. Там она от налогов запросто уходит, тут она акции прикарманивает. И все беспрепятственно. Должен же хоть кто-то, если все это и не пресечь, то хотя бы создать ей сложности.»
— Где завещание моего драгоценного Фрысика? — спросила я и по тому, как забегали глаза Тамарки, поняла, что попала в цвет.
— Завещания у меня нет, — сказала она протягивая бумагу, которую я уже читала. — Завещание выдадут тебе, но лишь тогда, когда труп найдётся.
Я вырвала у неё бумагу и принялась читать, там действительно говорилось о том, что я стала наследницей и управительницей акций Фрысика…
Я тщательно рассмотрела бумагу, покрутила её со всех сторон, даже понюхала. Ну да, так и есть. Ни одной печати. Куда смотрели мои глаза?
— И что это значит? — строго поинтересовалась я у Тамарки. — По-твоему это документ?
— Я и не говорила, что это документ, — принялась оправдываться она. — Это всего лишь письмо моей подруги, в котором она ставит меня в известность, что Прокопыч сделал следующие завещание и поручение. Подруга нотариус, она самолично заверяла эти документы.
— Противоправные действия, — сказала я. — Она не имела права давать тебе текст завещания, пока не умрёт тот, кто его оставил. И после его смерти, тоже не имела права показывать этот текст тебе. Наследница-то я, вот мне она завещание и должна была показать. И где эта доверенность, по которой я могу управлять акциями? Почему она не передала её мне? Почему об этом ты узнаешь раньше меня? Противоправные действия. Я твою подругу засажу!
Тамарка побледнела. Такого поворота она никак не ожидала и загнанно посмотрела на бумагу, которую просила меня подписать. Уж кому-кому, а Тамарке лучше других было ясно, что теперь я хозяйка положения, если, конечно, ей не безразлична судьба подруги. Тамарке не была безразлична её судьба. Ей с ней ещё дела делать…
Мне же было безразлично все. Я плотно поела и пребывала в полнейшем благодушии. Мне лишь было обидно, что Тамарка всеми взялась командовать.
— Ладно, — насладившись властью, сжалилась я, — давай ручку. Так и быть, откажусь. На кой фиг мне эти акции? На собрания я не люблю ходить, так что подавитесь, — и я поставила свою подпись там, где указала Тамарка, радуясь бесполезности своих действий.
Жены, насторожённо наблюдавшие за нашими прениями, оживились.
— И что теперь? — спросила Полина.
— А ничего, — сказала я. — Живите себе, как жили, на собрания ходите, а я умываю руки.
В воздухе повис вопрос.
Он так низко повис, что даже я его учуяла. Этот вопрос был в глазах всех, не исключая Тамарки, потому что сделано было последнее дело, которое связывало жён с их Фролом Прокофьевичем. Нерастраченную часть ненависти они попытались было перенести на меня, но очень быстро поняли, что все это не то, суррогат. Да и я сразу же сдалась.
— А для чего же нам теперь жить? — огласила вопрос Полина.
— Что нам теперь с этих собраний? — разрыдалась Изабелла.
— Какого черта он сдох, зараза?! — возмутилась Татьяна.
Тамарка молчала, но я видела, что она-то страдала больше всех, потому что душа у неё была шире и ненависти туда помещалось бесконечно много.
Было тягостно смотреть на эту картину, на горе попавших в силки тёмных страстей женщин.
— Господи, да кого же я буду теперь ненавидеть?! — с истеричным напором воскликнула Полина и горько-горько заплакала.
Передать не могу, какой поднялся там вой. Сердце моё рвалось на части, очень жалко было жён. Ещё немного, и я, не устояв, проболталась бы о чудесном воскрешении Фрола Прокофьевича.
Но я не проболталась. Я поглядывала на часы и с тревогой думала о том, что уже скоро он мне позвонит, а я все ещё тут, среди его, страдающих от ненависти и любви жён.
Тамарка, заметив мою тревогу, подошла ко мне и грустно спросила:
— Мама, ты очень спешишь?
— Конечно, — заверила я.
— Мама, но что же нам делать?
Я изумилась:
— Ты о чем?
— Не о чем, а о ком. Нам даже некуда к нему придти. У него даже нет могилы. Жизнь прожил беспутно и умер не как человек. Мама, ты же можешь, — схватив меня за руку, с жаром воскликнула Тамарка. — Найди нам его труп, Мама!
Дверь распахнулась и вошёл официант, снова впустил звуки «негра».
«Мама осталась одна, мама привела колдуна, ну и что, что зомби, зато он встал и пошёл,» — пели «Запрещённые барабанщики».
— Найдёшь, Мама? — спросила Тамарка, знаком приказывая официанту ждать.
— Куда я денусь, — со вздохом ответила я.
— Найди, Мама, умоляю.
— Машину, Тома, дашь? Сегодня мне может очень понадобиться.
— Дам, дам, Мама, что хочешь дам, только найди… Найдёшь?
— Если машину дашь, постараюсь, — заверила я, поспешно покидая безутешных жён.
«Ай-яй-яй-яй-яй, ай-яй убили негра! Убили негра, убили, ай-яй-яй-яй-яй, ни за что ни про что суки замочили! Ай-яй-яй-яй-яй, ай-яй убили негра! Убили негра…» — провожали меня ростовские ребята.
«Какой же чудак так полюбил эту песню?» — подивилась я.
Глава 28
У выхода Тамарка догнала меня и, пытливо вглядываясь в мои глаза, ещё раз спросила:
— Нет, правда, Мама, сможешь? Сможешь найти Прокопыча?
— Думаю, смогу, — успокоила я подругу.
— Мама, миленькая, — оживилась Тамарка. — Постарайся, найди ты этот чёртов труп. Он мне и для сердца и для дела нужен.
— Труп не труп, — замялась я, — но найду. Обязательно. Обещаю.
— Скоро?
— Ну, дорогая моя, придётся немного подождать. Кстати, — кивнула я на её машину, — отдай водителю приказ, что он поступает в моё распоряжение.
Тамарка нехотя выполнила эту просьбу и, ещё раз десять повторив про жутко необходимый ей труп, наконец со мной простилась.
Я села в автомобиль и скомандовала:
— Домой.
Водитель сорвался с места, а я с грустью смотрела на одинокую Тамаркину фигуру, медленно бредущую в чрево ресторана. Плохой ей без своей ненависти.
Но мне уже было не до этого. Признаться, я была полна нетерпения. Меня терзали всевозможные мысли, из которых на первый план вырывались мои отношения с Евгением.
Я была уверена, что Фрол Прокофьевич не в Москве и знала, что он попросит меня срочно к нему приехать. Или в крайнем случае что-то поручит сделать, ведь не зря же он звонил, не для того же, чтобы порадовать меня своим чудесным воскрешением.
В любом случае я была уверена, что мне придётся отлучаться из дома, а Евгений вот-вот вернётся из деревни. Как-то он посмотрит на это? Очень хотелось знать, велик ли запас прочности его терпения?
Подумав, решила написать Евгению записку, а для этого надо было подняться домой.
Предупредив водителя, что скоро вернусь, я помчалась в свою квартиру. Не собираясь там задерживаться надолго и очень опасаясь столкнуться с Евгением, я вырвала из блокнота листок и написала первое, что в голову пришло. Глупое, конечно, враньё: что вынуждена была отлучиться по делам Маруси, что подробности потом, что целую и все как в таких случаях полагается.
Я положила записку на видное место: на тумбочку рядом с телефоном, и собралась уже уходить, но зазвонил мой мобильный. Поспешно выхватив из кармана трубку, я прижала её к уху — это был Фрол Прокофьевич.
— Соня, вы никому не сказали о том, что я жив? — первым делом поинтересовался он.
— Нет, не сказала, — успокоила я его.
— Спасибо, Соня. Мне срочно надо вас видеть. Сможете приехать?
— Смогу, — не раздумывая, ответила я.
Моя поспешность его смутила.
— Это не в Москве, — замялся он.
— Предвидела это и взяла машину, — крикнула я. — Быстрей говорите куда ехать.
— Ручка и бумага у вас есть под рукой?
И вот тут-то я повела себя как настоящая дура — я перевернула блокнотный листок, тот, на котором написала записку Евгению и, приготовившись писать, крикнула:
— Бумага есть, записываю!
И Фрол Прокофьевич продиктовал:
— Рязань, улица Рязанская, дом шестнадцать, Талейкина Галина. Адрес простой, легко запоминается, — добавил он.
