Иоанна Хмелевская - Всё красное (пер. В. Селивановой)
– Алиция!!! На помощь!!!
В дверях соседней комнаты появилась Алиция – живая, в прекрасном состоянии, абсолютно здоровая и абсолютно ничего не понимающая. Отчаянный крик застрял у меня в горле, я отпустила Зосю и, чувствуя, что вот-вот упаду, оперлась о стену.
Абсолютное непонимание на Алицином лице сменилось ужасом. Со сдавленным криком она кинулась ко мне:
– Матерь божия! Что с тобой? Зося! Павел! На помощь!
– Все красное!!! – не переставая выла Зося.
– Павел! Воды!
Адская суета поднялась в только что тихом доме. К моему изумлению, все бросились ко мне с явным намерением спасать, как будто я собиралась вот-вот испустить дух. Меня силой затащили на диван, невзирая на мое отчаянное сопротивление и попытки рассказать о том, что я обнаружила в комнате Алиции. Чей же труп там лежит?! Мой активный протест убедил их в конце концов, что я вовсе не собираюсь умирать сию минуту и вообще держусь неплохо.
– Вы что, спятили? – орала я. – Да отпустите же меня! Делать вам нечего?
С непонятной для меня радостью все трое в упоении восклицали:
– Она жива! Иоанна жива!
Спятили они, что ли?
– Жива, конечно! С чего это мне помирать? Вы что, с ума посходили? Не меня ведь убили, а Алицию! То есть и не Алицию, а опять кого-то постороннего!
– Она жива! Иоанна жива!
Накричавшись, мы все малость сбавили темп и притихли.
– Так что же такое приключилось? – я уже отчаялась получить вразумительный ответ. – Почему, разрази меня гром, я не могу жить?
– О боже, и она еще спрашивает! – возмутилась Зося. – Да ты посмотри на себя в зеркало!
– Иди, иди, посмотри! – поддержала ее Алиция. – Сразу перестанешь удивляться.
Она оказалась права. Посмотрев в зеркало, я сразу же перестала удивляться и вообще с трудом поверила, что это я. С ног до головы вымазанная в чем-то темно-красном, с перекошенным лицом, с раскроенной надвое головой, я и в самом деле производила впечатление человека, нуждающегося в срочной медицинской помощи.
– И к тому же ты орала во всю глотку «На помощь!» – с упреком сказала Алиция. – Я вообще не понимаю, как ты в таком состоянии можешь еще жить! Голова разбита, столько крови потеряла. В таком состоянии человек не может ни двигаться, ни говорить, разве что он уже не человек, а привидение.
– Это я не понимаю, как ты можешь быть жива! – обиделась я. – А если не ты, то кто же убитый лежит в твоей комнате?
– Ты была в моей комнате? Ну, тогда все понятно. Никто не лежит, ловушка сработала.
– Что?!
– Ловушка! Сработала! Тут на Павла напал припадок смеха.
– Ловушка! Мы поставили ловушку на убийцу! Значит, она слетела с полки!
– Павел! Немедленно успокойся!
– Не могу! Мировую ловушку мы смастерили!
Мы зажгли свет в комнате Алиции, и перед нами во всем безобразии предстало ужасное зрелище. Пол и кровать были залиты толстым слоем густой красной краски, в которую влипли черепки битой посуды, мятые картонные коробки, кисти, тряпки и множество других предметов. Я угодила головой в лужу краски с черепками и тряпками, часть которых очень прочно прилипла к моей голове.
– И в самом деле, все красное! – не удержалась я. – А это смывается?
– Должно бы, – не очень уверенно ответила Алиция. – Хотя, кто его знает… Я еще не пробовала смывать, потому как ловушка слетела с полки, когда Зося с Павлом уже легли, и я боялась их разбудить. Как только я вошла в комнату, так ловушка и грохнулась. Моя ночная рубашка оказалась вся в краске. И халат тоже. Постель вся залита, не могла же я в ней спать! Поэтому сюда положила куклу, а сама перебралась на кровать в последней комнате. А когда ты, вся в крови, с разбитой головой ворвалась к нам, я совсем забыла про ловушку…
Зося пришла в ужас:
– Ты с ума сошла! Ведь это надо сразу же смывать! Когда засохнет, ни за что не отмоется! Павел, попробуй собрать с пола это безобразие. Возьми газеты. Да прекрати же дурацкий смех!
– Нет, давайте сначала с Иоанны счистим…
Уже через четверть часа мы убедились: никакое мыло, никакой стиральный порошок, никакой кипяток не справятся с проклятой краской. Они просто на нее не действовали. Чистый бензин действовал – от него краска размазывалась еще сильнее. Ладно, черт с ним, с костюмом, но очень хотелось смыть краску с рук, с ног, а особенно с лица. Вся надежда осталась на какой-то особый растворитель, купленный в свое время вместе с краской.
– А как же, покупала! – гордо сказала Алиция. – И даже помню, куда его засунула. Вон на ту антресоль. Павел, надо влезть на какую-нибудь табуретку.
Пока Павел ходил за табуреткой, Зося испытывала на мне молоко, спирт, ацетон и даже сок из одного лимона. Все напрасно.
– Скорее шкура слезет, чем эта проклятая краска! Зосенька, давай сначала пробовать на туфлях…
Зося стащила с меня вторую туфлю, первую уже держала в руке Алиция. Босой ногой я тут же размазала лужицу, которая успела натечь с туфель. Чего не коснусь, всюду оставляю за собой кровавые следы!
– О, и в самом деле все красное! – с удовлетворением констатировал Павел с высот табуретки.
– Не время сейчас заниматься колористикой! Доставай растворитель!
– Легко сказать! А как я открою эту антресоль? Ухватить не за что.
И в самом деле, дверцы антресолей были плотно закрыты, ни ручки, ни колечка, ни даже ключа, за который можно было бы потянуть, не было. Только у самого потолка что-то торчало в щели.
– Была на дверцах такая штуковина, за которую их можно было тянуть, да оторвалась, – задрав голову, сказала Алиция. – А потом они стали все время распахиваться, пришлось в щель засунуть бумагу и как следует захлопнуть. Теперь не открываются. Попробуй потянуть за кусочек закладки, вон он в щели торчит!
– Никак не ухвачу, больно маленький.
– А ты клещами или плоскогубцами ухвати, – посоветовала я. – Зося, дай ему клещи, я не могу.
– Да нет, можно ножом поддеть или вилкой. В щель влезут.
Задравши головы, мы все трое принялись советовать парню, чем лучше открыть дверцы. Не выпуская из руки моей туфли, другой рукой Зося подавала всевозможный инструмент. С помощью клещей и вилки Павел открыл наконец дверцу, выдернув торчащий в щели закрепляющий элемент.
О чудо! Растворитель во всей красе стоял на переднем плане, Алиция не перепутала. И какой замечательный растворитель! Он легко, безо всякого труда смыл проклятую краску. Только вонял сильно. Вскоре вонять начала я.
– Алиция, а там не написано, как долго выветривается этот запах? – с беспокойством спросила я.
– И с туфель смывает! – радостно ответила Алиция. – Нет, это теперь на долгие месяцы. Я потому и держу его на антресолях, а не в комнате. Так что сама выбирай – останешься в краске или будешь вонять.
– Сама не знаю. В темноте так можно и красной оставаться.
– Зося, ну как, с одежды сходит?
– Сходит, но мало этой бутылки, на всю постель не хватит. Да и в самом деле, смердит ужасно, больше не выдержу. Аж в носу щекочет…
Павел под потолком чихнул. Он все еще стоял на табуретке и рассматривал то, что вытянул из щели клещами.
– Крепко сидело! Сложено в несколько раз… Вонь всегда поверху идет.
Он опять издал чих, такой мощный, что чуть не слетел с табуретки.
– А ты слезай оттуда! Сколько можно торчать без дела. Я просила тебя с пола собрать краску, – кипятилась Зося. – Завтра званый ужин, Херберт придет со своей женой, а тут и краска, и этот запах.
– О господи! – ужаснулась Алиция. – И в самом деле, Херберт! К черту мою комнату, оставьте все, как есть, тут бы навести порядок!
Павел попытался закрыть дверцы антресолей, но у него ничего не получилось. Как он их ни захлопывал, они тут же распахивались и покачивались, издевательски поскрипывая.
– Ну что ты там возишься! Воткни снова в щель то, что их держало.
– Не влезает, слишком толстое.
– Так разверни пополам, будет потоньше.
Павел послушно развернул, но теперь оказалось слишком тонко. Павел попытался сложить по-другому.
– Алиция! – сказал он вдруг со странной интонацией в голосе. – А ты знаешь, что это?
– Не знаю и знать не хочу, – нетерпеливо ответила Алиция. – Видно же, что какая-то бумажка. Может, кусок газеты.
– Нет. Это конверт. Какое-то письмо. Нераспечатанное.
Алиции было не до того, она как раз заканчивала очистку подошвы моей туфли.
– Чего пристал? Видишь, некогда. Сложи втрое, если вчетверо слишком толсто, и закрой, наконец, дверцы, меня раздражает их скрип. Иоанна, ты не возражаешь, если вот тут, по канту, останется немного красного?
– На туфле пусть остается, – я отобрала у Зоси кусок ваты. – Разреши, кожу с собственного лица я сама себе сдеру.
– Алиция! – заорал Павел, видя, что до нас не доходят его слова. – Это письмо тебе! Нераспечатанное!
До Алиции наконец дошло.
