Дарья Донцова - Урожай ядовитых ягодок
Туся попала в приют раньше. Она тоже была портнихой, оказавшейся на пенсии по инвалидности, в свое время ей неудачно удалили желчный пузырь. У нее тоже скончался муж, и она осталась с ребенком, с дочерью. Потом в доме появился зять, затем сразу двое близнецов.
– Не хотите, мама, поправить здоровье в санатории, – предложил ласково муж дочери.
Кто же откажется от хорошего? Туся отбыла в августе в пансионат. Зять не пожадничал, приобрел путевку аж на сорок восемь дней, решил уважить тещу. Туся гуляла по лесу, наслаждалась природой, отдыхала. Но когда 30 сентября вернулась домой, ее ожидал сокрушительный сюрприз.
Дверь открыла посторонняя женщина. Не пустив Тусю даже в прихожую, она заявила:
– Квартира продана, тут теперь мы живем.
Сначала Туся обалдела. Как зять и дочь сумели продать квартиру, не поставив об этом в известность прописанную в ней по закону мать и тещу, осталось загадкой. Но потом, общаясь с такими же, как она, выброшенными и ненужными людьми, Туся поняла, что афера проста, как плевок. Просто ее родственники подкупили кого надо в домоуправлении и нашли не слишком честного нотариуса.
Первое время она, как и Света, скиталась по знакомым. В милицию не обращалась, в суд не подавала, просто мыкалась у людей, работала домработницей «с проживанием», потом няней, ну а затем пришла в приют. Тусю тоже посадили шить.
Их поселили в одной комнате на десять человек. Кровати женщин стояли почти рядом, через одну. Вот на той, «серединной», койке женщины менялись постоянно, и однажды там очутилась худая, изможденная, по виду очень больная женщина, бывшая зэчка Коломийцева Светлана Алексеевна. Она мучилась бессонницей и по ночам рассказывала Свете и Тусе о своей непутевой жизни. О брошенной в младенчестве дочке Виоле, о муже со странным и смешным именем Ленинид, о посадках, пьянстве, замужестве, рожденных детях…
– Эх, – хрипела Света, уставясь в незанавешенное окно. – Мне бы только сил набрать. Отъемся чуток и поеду к Лениниду, мы с ним официально не разводились, Виола-то выросла, уж не бросит меня, возьмет к себе! Другие-то дети на Украине, за границей теперь, а Виола тут, рукой подать.
Света и Туся молчали, у них было собственное мнение о благодарности детей, но ведь не отнимать же у несчастной последнюю надежду!
А Коломийцева каждую ночь все более подробно рассказывала о первой семье. Из ее слов выходило, что Ленинид просто святой, этакая помесь матери Терезы с князем Мышкиным.
– Он не способен никого обидеть, – сообщала несчастная больная, – а Виола просто отличная девка, она меня обожает. Вот только чуть в себя приду – и в путь, адрес-то я точно знаю, на прежнем месте Ленинид, мне в справочной сказали.
Словно молитву, она шептала название улицы, номер дома и квартиры, и постепенно Туся со Светой начали ей завидовать. Им-то идти было некуда, а соседку по комнате ждала семья. Света и Туся как-то забыли, что Коломийцева видела свою дочь в последний раз давно, более тридцати лет назад. Виола была несмышленым младенцем, да и Ленинид небось давным-давно позабыл про непутевую женушку. Эта простая мысль не пришла швеям в голову, если честно, их обуревала черная зависть.
Коломийцева пережила зиму, она скончалась в первый день весны. А тридцатого марта директриса приюта вызвала к себе Свету и объявила той, что больше держать женщину у себя не может.
– Наш центр всего лишь временное пристанище, – объясняла она.
– И куда мне, – безнадежно спросила Света, – вновь на улицу?
– Нет, конечно, оформим документы в дом престарелых, – пояснила директриса.
Света вернулась в комнату в подавленном настроении. Дом престарелых! Муниципальная темница для несчастных стариков, где обслуживающий персонал распоряжается бедолагами, как хочет. Но альтернативы нет. Жить на улице она больше не сможет.
Ночь пролетала без сна. В какой-то момент, переворачиваясь в очередной раз с боку на бок, Света наткнулась глазами на койку Коломийцевой. Там теперь вовсю храпела грузная старуха.
Внезапно в голову пришло решение. Надо поехать к этой Виоле и постараться у нее остаться. Из рассказов Коломийцевой следовало, что она добрая.
Сказано – сделано. Наврав начальнице, что хочет сдать за деньги кровь в Боткинской больнице, Света получила паспорт и отправилась по адресу, который, слушая долгими ночами бесконечные рассказы Коломийцевой, выучила наизусть. Разоблачения она не боялась, за три десятилетия люди меняются коренным образом.
Представляете теперь ее изумление, когда в квартире появилась Туся, которой в голову пришла та же идея!
Светлана замолчала и затеребила полотенце.
– Ты нас того, не это…, – забубнила Туся, – ну, в общем… Сейчас замуж выйдем, ну и…
– Где похоронили Коломийцеву? – отмерла я.
– Кто ж знает, – развела руками Света, – бомжей попросту успокаивают, сожгут в крематории, и все – ни могилки, ни памятника, словно и не жил человек совсем.
– Ты нас не гони, – прошептала Туся, – мы поможем во всем, сейчас Никитка подрастет, станем с ним по очереди сидеть. Ты как, Светка?
– Я за милую душу, – с жаром воскликнула женщина, – буду ему и Кристе бабкой, а Вилке с Томкой теткой!
Они замолчали. Я попыталась встать с биде, но не смогла, в ноги словно кто-то налил минеральную воду. Пузырьки бегали от щиколоток к коленкам, а ступней словно не было.
– Но Света так подробно рассказывала о зоне, – ошарашенно пробормотала я, – столько деталей: шитье, условно-досрочное освобождение… Откуда она про это знает?
– Убедительной я хотела казаться, – вздохнула Света, – боялась, догадаешься, что я самозванка.
– В приюте девяносто процентов бывших зэчек, – отмахнулась Туся, – поговоришь с ними, и словно сама срок мотала, все расскажут, с деталями и мелкими подробностями.
– Эй, Вилка, – тихо спросила Туся, – ты чего?
Я пыталась справиться с собой. Терпеть не могу плакать, последние лет тридцать рыдаю только от злости, но сейчас к горлу подступил комок, а в глазах стало горячо. Никогда я не думала о своей матери, а вот теперь нет и могилы, некуда прийти и сказать:
– Здравствуй, это я.
Не знаю, отчего мне было так плохо, я ведь давно считала ее умершей и особо не переживала по этому поводу, и вот теперь выясняется, что мы жили в одном городе, ходили по тем же улицам, может, даже сталкивались в магазинах, но расходились в разные стороны, не узнав друг друга, не поняв, не почувствовав, не вздрогнув…
Света и Туся смотрели на меня глазами, полными слез. Внезапно в моей груди будто что-то лопнуло. Что ж, я не сумела сделать ничего хорошего для своей матери, но в моих силах помочь двум обездоленным теткам.
Я вскочила на ноги.
– Чего стоите, дайте умыться.
– Ага, – закивали женщины, но не двинулись с места.
– Вы решили наконец, кто с кем распишется? – чуть ли не с кулаками налетела я на них.
– С Николаем, – хором ответили бабы.
– Обе сразу?!
– Эх, видать, придется монетку кидать, – вздохнула Светка, – так не решить.
– Они сами хороши, – наябедничала Туся, – то оба ко мне женихаются, то к Свете.
Из коридора донесся вопль Никитки и недовольный голос Ленинида:
– Вы там чего, утопли?
Женщины выскочили за дверь. Я тщательно умылась, уставясь на себя в зеркало, и тихо сказала:
– Вот что, Виола Ленинидовна, вы сейчас прекратите истерику и займетесь делом. Семен ждет не дождется статью, осталось совсем чуть-чуть, отыскать этого внука Клавдии Васильевны, он-то точно знает, чей телефончик.
Решительным шагом я направилась на кухню. Сейчас выпью кофе и вновь двинусь на улицу Красные Поля. Следует признать, в четверг я поступила очень глупо. Скорей всего, Клавдия Васильевна живет в бараке давно. У нее полно соседей, знающих о парне всю подноготную. Вот хотя бы та говорливая бабка на скамейке.
На этот раз путь до нужного дома показался намного короче. А может, я просто уже знала дорогу и не плутала.
Наученная горьким опытом, я прихватила зонтик и нацепила теплую кофту. Естественно, на небе не оказалось ни облачка, а градусник зашкалил за плюс двадцать пять.
Во дворе на этот раз не было никого. Мне это показалось странным. Отличная погода, выходной день, где дети, старухи и мужики с домино? Внезапно до слуха долетело нестройное пение, скорее пьяный крик. «Ой, мороз, мороз, не морозь меня, не морозь меня, моего коня», – выводил хор голосов, нещадно фальшивя. Самая подходящая песенка для жаркого дня.
Я обогнула дом и увидела еще один дворик, внутренний. Он был заставлен столами, вытащенными из комнат. На разномастных клеенках стояли бутылки с водкой, миски с солеными огурцами, тарелки с нарезанной колбасой и кастрюли с «Оливье». У обитателей барака случилась массовая гулянка, ради которой они забыли о распрях и коммунальных скандалах. Вот только непонятно, по какому поводу ликование. Если это свадьба, то где невеста в белом платье и жених в черном костюме. А если день рождения, то кто именинник? Я оглядела поющую толпу, приметила в самом конце стола говорливую старушонку, с которой славно поболтала в четверг, подошла к ней и сказала:
