Татьяна Полякова - Капкан на спонсора
Если бы не убийство Аверина, я бы, наверное, не сомневалась в честности Николая Петровича. Уж очень искренним он выглядел. На ум пришли прежние сомнения: убийства Аверина и Колобка никак не напоминали работу киллера, может, действительно обошлось без Николая Петровича? Не сам же он втыкал ножи в спины, резал на куски жену и ее любовника, а потом огрел по голове Колобка? Нет, такой тип рук пачкать не будет. Но и его странное поведение в Сочи тоже настораживало. Выдавал человек свою любовницу за жену, невелика беда, а вот записать живую супругу в покойницы… В общем, к определенному выводу я так и не пришла. Козырев вдруг вспомнил про георгины.
— А почему труп вы искали именно в клумбе? Я почувствовала себя дурой, одно дело выдавать ценные идеи, сидя с Женькой в кухне, другое — объяснить здравомыслящему человеку, что да как.
— В романе труп спрятан именно там, ну мы и подумали: раз уж все так здорово сходится, может, и это сойдется?
Козырев смотрел молча и вроде бы чего-то ждал, наконец понял, что я уже все сказала, и кивнул с пониманием:
— Вот оно что.
Тут вернулась Женька и подтвердила, что рукописи среди многочисленных бумаг нет.
— Я ж говорил, — пожал плечами Козырев.
— Но ведь ее доставили в этот дом, — усомнилась я. — Кто ее мог взять?
— Понятия не имею. Знаю одно: я ее в глаза не видел. Тут мы переглянулись и стали думать, что делать дальше, то есть это мы с Женькой думали, и мыслительный процесс отчетливо отражался на наших лицах.
— Ты нас отпустишь? — не мудрствуя, спросила я, чтоб не тянуть кота за хвост и не мучиться, ожидая решения своей судьбы.
— Конечно, — удивился Козырев. — Не скрою, я бы хотел надеяться, что все сказанное нами здесь и останется.
— Само собой, — радостно кивнула Женька и вдруг брякнула такое, что у меня мороз пошел по коже: — А может, вы все-таки запамятовали и трупик-то того… в георгинах?
Козырев моргнул, приоткрыл рот, потом кашлянул и предложил:
— Если вам очень хочется, можете копаться в моем саду до самого снега, а жить в доме. Инвентарем и продуктами я вас обеспечу.
— Спасибо, — в два голоса ответили мы и через десять минут неслись на «шестисотом» по ночному городу. Из багажника торчала стремянка, а две лопаты и фонарик лежали с ней по соседству. Всю дорогу мы держались за руки, мысленно призывая на помощь Господа и всех известных нам святых, а оказавшись возле родного подъезда, едва не грохнулись в обморок. Невероятно, но факт: мафиози нас отпустил.
Утром Женька долго пила кофе, а потом лениво спросила:
— Ну, что теперь?
— В каком смысле? — поинтересовалась я.
— В смысле следствия. Прекращаем или пытаемся все это распутать?
— Не знаю, — ответила я честно. — Убийцы от нас вроде бы отвязались, может, не стоит вновь привлекать их внимание? — Тут я вспомнила Аверина с торчавшим из-под левой лопатки ножом и тяжело вздохнула. — Поимкой убийц должна заниматься милиция, но ты ведь на это не согласишься?
— Конечно, нет, — честно ответила Женька. — Козырев вчера нас отпустил, потому что прекрасно знал: ничего мы не докажем. Но если сунемся в милицию, он вполне может на всякий пожарный нас укокошить. Надо этого гада так обложить, чтоб…
— Ты считаешь, он вчера врал? — нахмурилась я.
— Говорил складно, — вздохнула Женька. — Одно в голове не укладывается, то, что он выдал труп Нины за труп жены, когда Стелла еще ходила в живых. Как-то это очень глупо. Хотя… Николай Петрович скорее всего недоговаривает, он мог послать человечка на Селигер с одной целью: от жены избавиться, а она оказалась умнее и сбежала от муженька.
— То есть сначала он обеспечил себе алиби, а потом убил жену?
— Мог и убить, почему нет? В общем, нам по-прежнему нужен труп этой самой Стеллы. Тогда и менты зашевелятся, и в россказни этого типа уже никто не поверит.
— И где же теперь этот труп искать? — затосковала я.
— Понятия не имею. Будем думать. А для начала тебе надо встретиться с Толиком, перетянуть парня на нашу сторону. Стелла его сестра, так что сделать это нетрудно.
На работе Толика не оказалось, женский голос сообщил, что он плохо себя чувствует и дня два его не будет. Я позвонила ему домой, но поговорить смогла только с автоответчиком.
— Может, сам объявится, — утешила Женька. Мы переглянулись и затосковали, не зная, чем себя занять. Была среда, и хоть Женьку на работе не ждали, сесть за очередной рассказ из жизни животных она категорически отказалась: не до того было. Чтобы придать хоть какой-то смысл своему существованию, я решила приготовить фруктовый салат, но осуществить задуманное не удалось. В дверь позвонили, я крикнула Женьке: «Открой!» и вскоре услышала подозрительное щебетание, доносившееся из прихожей. Таким дурацко-слащавым голосом Женька обычно начинает говорить, встретив очередного блондина своей мечты. Заинтригованная, я прошла в прихожую и от удивления вытаращила глаза. На двух квадратных метрах между вешалкой и дверью в ванную топтался Ярцев, мент и зануда, а Женька обворожительно ему улыбалась, болтая всякую чушь вроде «проходите-проходите» и «чувствуйте себя как дома». Я решила малость умерить ее энтузиазм, хмуро поздоровалась с ментом, а Женьке сказала:
— Знакомься, Евгения. Это Ярцев. Сергей Витальевич, если не ошибаюсь?
— Не ошибаетесь, — кивнул он. А я опять спросила:
— Чему обязана?
— Да ничему, если честно. Шел мимо, дай, думаю, зайду и извинюсь перед женщиной.
— За что? — не поняла я.
— Мне показалось, я вас обидел в прошлую встречу. Смотри, какой мент пошел. Ему показалось, и он притащился ко мне домой с утра пораньше. Занятые разговором, мы не сразу обратили внимание на Женьку, а между тем с подружкой произошли разительные перемены. Улыбаться и щебетать она перестала и теперь размазывалась по стенке, слегка закатив глаза. Только мы с Ярцевым решили испугаться за ее здоровье, как Женька слегка ожила, посмотрела на Сергея Витальевича с тоской и отчаянием и спросила:
— Скажите честно, вы шли мимо, и вас неудержимо потянуло зайти сюда?
Ярцев неожиданно покраснел и промямлил:
— Примерно так.
— Это судьба, — простонала Женька, но вдруг приободрилась, рявкнула, глядя на меня, но тыча пальцем в Ярцева: — Немедленно гони его в шею, ты что, смерти моей хочешь?
У гостя отпала челюсть, а Женька стремительно скрылась в комнате, так грохнув дверью, что треск пошел по всему дому.
— Извините, — сказала я, разводя руками. — Моя подруга только что пришла от гадалки, и та совершенно определенно сказала, что первый встреченный ею блондин навеки разобьет ей сердце. Вам просто не повезло.
Ярцев попробовал водворить челюсть на место и почти преуспел в этом, а я, ласково улыбаясь, распахнула входную дверь.
— Всего доброго.
— Всего… — ошалело ответил он и скрылся с глаз, потому что я хлопнула дверью. Если честно, Женькино поведение показалось мне исключительно разумным: во-первых, мента следовало проучить за вредность и занудство, во-вторых, подружка сильно опасалась за свою жизнь, а в-третьих, мне вовсе не хотелось за Ярцева замуж. Я прислушалась, ожидая, не позвонит ли он еще раз или как-то иначе себя проявит, и вскоре смогла различить шаги: весьма поспешные, надо сказать. Довольная, я заглянула в комнату: Женька сидела на диване и хмуро пялилась в одну точку.
— Он ушел, — сообщила я, хотя Женька, безусловно, сама догадалась об этом.
— Чертовщина какая-то, — покачала она головой. — Смотри, что делается.
— Он явился что-нибудь вынюхать…
— Нет, Анфиса. Не зря у меня сердце ноет, все ох как непросто. Я вот сижу и думаю: Козырев, возможно, темнит, но в этой дурацкой истории он точно не главное действующее лицо.
— А кто главное?
— Понятия не имею. Но этот человек рядом и вроде как дергает за ниточки.
— То есть ты предлагаешь вернуться к первоначальной идее: кто-то весьма успешно играет с нами в детектив?
— Вполне вероятно.
— Тогда искать надо среди психов, — убежденно заявила я.
Один из них встретился мне буквально через час. Я пошла за хлебом в магазин напротив и возле киоска нос к носу столкнулась с мужчиной.
— Анфиса Львовна, — невероятно обрадовался он, при этом мое имя произносил как «Афифа Фофна», а я по совершенно беззубой улыбке с легкостью узнала художника Аркадия Валахова, на выставке которого мы пытались подружиться с Аполлонским.
— Здравствуйте, — не выказывая бурной радости, кивнула я. — Как творчество?
— Нормально. Даже лучше. Продал четыре картины. — О содержании его реплик я скорее догадывалась, потому что для передачи информации он употреблял крайне ограниченное количество звуков, причем лидером среди них был звук "ф".
— Слушайте, вы бы зубы вставили, — не удержалась я. — Молодой мужчина все-таки, а говорите, как Баба Яга из мультфильма.
— Я боюсь, — хлопнув ресницами, сказал Валахов и загрустил. Глаза, очень похожие на телячьи, смотрели жалобно, а мне стало стыдно. Я кашлянула и сдуру брякнула:
