Татьяна Луганцева - Сейф для любовных улик
– Ты знаешь, у меня тоже проблемы, – сказал Вацлав. – Как так совпало?
– Не язви! Все не закончилось!
– Пока живы мы? – уточнил Вацлав, прыгая на одной ноге и никак не попадая в штанину.
– И мы живы, и листок цел, и все вместе. Кстати, ко мне сегодня приходил разносчик пиццы.
– Очень хорошо. И где она? Я бы поел… А то последнее время только пил.
– Я удивилась, кто мне ее прислал, так как я не заказывала. А внутри вместо пиццы нашла вот что. – Ефросинья протянула своему напарнику записку.
– Что там? Прочти сама… Я говорю на русском хорошо, а вот читаю не очень.
Фрося взяла листок и прочла следующее: «Извините за конспирацию, при встрече все объясню. Приходите одна в пиццерию к Валентине, где были. Проследите, чтобы за вами никто не наблюдал».
Фрося подняла на собеседника глаза.
– Ну и что сие значит? Хотят добить последнего человека, знающего про листок?
– Трудно сказать. Но хорошие дела так не конспирируют… если только не опасаются за свою собственную жизнь, – ответил Вацлав. – Пойдешь?
– Конечно, если это поможет пролить хоть каплю света.
– Боишься?
– А ты как думаешь? Конечно! Вот к тебе за помощью пришла.
– «Подсадной уткой» хочешь поработать… Причем неизвестно, кого и чего ловим…
– Нет, Вацлав, я не могу сказать, что хочу работать «подсадной уткой»! Просто понимаю, что нет другого выхода, – поправила она его.
– Я в открытую с тобой пойти не смогу – заметят и не подойдут, – пояснил Вацлав. – Но, конечно, тебя подстрахую. Иначе и быть не может. Влад мне не простит, если с тобой что случится.
С надеждой в глазах Фрося посмотрела на него.
– А листок проклятый мне куда деть? С собой взять?
– Знаешь, Фрося, мне иногда хочется уничтожить его к чертовой матери, чтобы уже и не было. Но что-то подсказывает, надо его сохранить, хотя бы еще на чуть-чуть…
– И у меня такое же чувство, – призналась Фрося. – А то получится, что зря столько людей пострадало.
– Постой! – прервал ее Вацлав.
– Что?
– Ведь началось все давно, со смерти Розалинды, потом Людвига. А новый виток пошел с тобой.
– Я жива.
– Тебя обокрали в поезде не просто так!
– Хочешь сказать, не деньги и документы были главным, а листок?
– Вот именно! Те, что ограбили тебя, наверное, получили именно такое задание – главное, листок с цифрами, а деньги взять для отвода глаз.
– Только вот не нашла я больше того, что «для отвода глаз», – нахмурилась Фрося.
– Наверное, ребята-акробаты задали пару неподобающих вопросов об этом листке. Поняли, что он что-то значит, и потребовали денег больше. Или стали шантажировать, мол, расскажут кому… Да мало ли что там было! Вот их и убрали… Потом, почувствовав скорую добычу, то есть наживу, убийца стал зачищать всех, кто хоть каким-то боком был причастен к этому делу. – У Вацлава загорелись глаза.
– Но зачем? – прошептала Фрося.
– Чтобы потом лично владеть тем, что там содержится.
– Он убил всех, даже тех, кто на него работал, а у меня листок, и я жива. Почему? – Ефросинья стала слышать стук собственного сердца.
– Я думаю, убийца в курсе, что листок у тебя. Ему так удобно. Он в курсе, что ты иностранка и особо никого тут не знаешь… А те немногие, с кем ты общаешься, перед ним как на шахматном поле, и он убирает фигуры одну за другой…
– Меня оставил напоследок? – уже не слышала своего голоса Фрося.
– Думаю, да. Ты для него – как надежный сейф с его бумажкой. Когда все будут ликвидированы, он придет, откроет сейф и возьмет свое, – сказал и сам испугался своих слов Вацлав.
Глава 24
Как она существовала последние сутки, Ефросинья не понимала. Жила словно в бреду, в каком-то странном тумане.
В состоянии выжатого лимона, в темной одежде, с трясущимися руками и ногами, с воспаленными глазами она и заявилась в пиццерию Валентины под вечер. Посетителей было уже мало, так как Фрося пришла после ужина, почти под закрытие. Хозяйку ресторана заметила сразу и заняла столик на двоих, хотя была совершенно в гордом одиночестве. Вспоминая слова Вацлава, девушка ощущала себя сейфом, в котором ничего не осталось. И теперь просто ждала того, кто попросит у нее листок, а после пристрелит. Внутренне она была готова ко всему и даже мысленно торопила наступление развязки, лишь бы уже этот кошмар как-то закончился – хоть в ту, хоть в иную сторону. Мимо ее столика в длинном фартуке прошла сама Валентина и не обратила на нее никакого внимания. Затем она прошла назад и снова мимо.
«Что сие значит? Это знак? Не она ли меня вызвала сюда?» – недоумевала Фрося.
И она привлекла к себе внимание, откровенно позвав ее к своему столику:
– Валентина, здравствуйте! Вы не помните меня?
– Я? – Лицо пожилой женщины приняло землянистый оттенок.
– Я приходила сюда с Люсьен, вашей подругой, и с нами был парень Василий. Теперь вот… их нет. Я одна. Вы звали меня? Я пришла…
– Я? – снова переспросила Валентина. И обреченно проговорила, наклонившись к Фросе: – Пойдем, раз пришла…
Она провела ее служебным помещением мимо стерильной чистоты кухни, где что-то жарилось и парилось, а работало всего двое людей в поварских одеждах. Валентина что-то сказала им по-польски и стала спускаться вниз, в подвал. Там, в небольшой комнате с ослабленным рассеянным светом, предложила девушке остановиться и закрыла за собой дверь.
– К чему такие предосторожности? – спросила Кактусова.
Но Валентина не ответила. Зато прозвучал мужской голос:
– Ну, привет, Фрося.
Она всмотрелась в сидящего в вольготной позе мужчину и, удивившись, узнала директора цирка Валерия Горохова.
– Здравствуйте.
– Присаживайся, – улыбаясь, пригласил тот ее.
– Спасибо…
– Не за что! Садись.
Фрося подчинилась. Спросила:
– Что вы тут делаете?
– Жду тебя. Это я попросил Валентину пригласить тебя сюда. Да, Валя?
Женщина кивнула, не глядя на Фросю. А та только сейчас разглядела ее состояние – Валентина была буквально смертельно напугана и совсем не была похожа на веселую и жизнелюбивую женщину, «толстушку-веселушку», которая запомнилась ей в первую встречу.
Ефросинья посмотрела в наглые и самодовольные глаза Валерия.
– И зачем я вам понадобилась? Мы виделись в цирке.
– У тебя есть одна вещь, и я ее хочу взять. Да, Валя? – снова обратился директор к запуганной хозяйке.
– Прости меня, – шепнула та, – он сказал, что иначе убьет моих племянников…
– Ничего страшного, я все понимаю, – кивнула ей Фрося. – Только я не понимаю, к чему такой ажиотаж? К чему все это?
– А ты хочешь еще что-то понимать? – оживился Валерий.
– Он убьет нас, – пискнула Валентина и тихонько заплакала.
У Фроси не дернулся ни один мускул на лице.
– За что?
– В принципе, не за что, – ответил Валерий, – вы стали жертвами обстоятельств. Но мне не жалко вас нисколько. Обратного пути нет. Слишком много уже сделано и поставлено на карту.
– Мне тоже все равно теперь, – отвела глаза Ефросинья.
– Я понимаю, о чем ты, – приблизился к ней весьма доверительно Горохов. – Вроде как твоего любимого Влада вчера ночью пырнули ножом в камере.
– О, Святая Дева Мария! – перекрестилась Валентина, прижавшаяся всем своим пышным телом к стене, словно та могла уберечь или хотя бы отсрочить неизбежный конец.
– И, насколько мне известно, алкоголик полицейский в то же время попал под машину, – улыбался Валерий.
– О, господи! – снова перекрестилась Валентина.
– Да, все так. У меня никого не осталось, поэтому мне все равно, – глухо подтвердила Фрося. – Я не понимаю одного – за что?
– А ты многого не понимаешь, избалованная профессорская дочка! – зло зыркнул на нее директор цирка. – Ты даже не вспомнила меня, а я ведь был учеником твоего папаши. О сколько надежд возлагали на меня и моего учителя мои родственники, точнее, моя любимая мама! Она просто спала и видела, что ее единственный сынок станет ученым, как когда-то и ее горячо любимый и рано ушедший муженек. Когда я волей случая попал к профессору Кактусову, она решила, что это – судьба. Моя мать работала на трех работах, две из которых были связаны с тяжелым физическим трудом, надрывая свое здоровье, чтобы я смог стать тем, кем она хотела. А профессор Кактусов безжалостно заявил, что ничего серьезного из меня не получится, что я – прирожденный клоун, и выгнал меня из аспирантуры. Неужели не помнишь меня? Ты ведь приходила к нам на факультет! Ах, ну да, ты же видела только Влада, самого умного и неповторимого… Как же я вас ненавидел! А я подходил к тебе, просил поговорить с отцом, чтобы он не отчислял меня. Что, тоже не помнишь?
– Нет, – рассеянно прошептала Фрося.
– Правильно! Кто мы для вас были? Так, ничто и никто. А моя мать надорвала сердце и умерла. Хороший расклад? И тогда я воспылал жуткой ненавистью к профессору Кактусову. Я понял, что он отнял у меня самое главное – мою жизнь, и поэтому просто обязан был компенсировать ее мне. Я следил за ним долгие годы, понимая, что месть должна быть мучительной, полной. Узнал, что он путается с дочерью своего друга. Выяснил, что Влад ходил, как рогатый олень, и очень радовался этому обстоятельству. Лично познакомился с Розалиндой, подстроив все так, чтобы та ничего не заподозрила. Это был мой человек, так сказать, находка для шпиона – она много болтала, спать ложилась со всеми подряд и пила. Я тоже с ней спал. Как-то по пьяни красотка и рассказала мне о каком-то открытии своего безумного отца, пожаловалась, что старый осел препятствует ее счастью. Я тогда заинтересовался, но… Розалинда вскоре погибла, а Людвиг умер, и листок канул вместе с ним. Самым интересным было то, что сам же Людвиг и испортил тормоза и еще что-то в автомобиле своей дочери. Я лично видел это, наблюдая за его манипуляциями из окна ее спальни, а она в это время принимала душ. Я понял, что старик задумал, ведь его отношения с дочерью достигли пика, а открытие было для него важнее ее жизни. Что ты так смотришь на меня? Думаешь, что я чудовище? Почему я не остановил ее и дал уехать на сломанной машине в ее последний путь? Да мне на нее было наплевать, она мне стала не нужна, даже надоела. А чудовищем я стал, когда моя мать умерла, так и не дождавшись, чтобы я стал ученым. Понятно? Кстати, я понял, что о преступлении Людвига догадался и Влад, он и приставил к нему свою любовницу-докторшу, которая утешала его после смерти дочери. Блудливые людишки! Молодой сноб не хотел, чтобы о поступке старика узнали массы, иначе бы имя ученого, очень много сделавшего для страны и народа, навсегда было бы замазано грязью. А Людвиг уже болел раком, и жить ему оставалось немного. Вот Влад и скрыл факт убийства им Розалинды, дав тестю возможность умереть на воле… Тем более что точно-то он не знал, только догадывался…
