Джанет Иванович - Четверка сравнивает счет

Я вперила взгляд в Морелли:

— Ты мне позвонишь, ежели что произойдет?

— Конечно.

— У тебя есть мой номер пейджера?

— Знаю наизусть.

Я уже это проходила. Он не позвонит. Не раньше, чем все закончится.

Мы с Салли перешли улицу, вошли в дом Морелли, прошли его на проход и вышли через заднюю дверь. Я постояла секунду во дворе и подумала о Морелли, снова затерявшемся в тени. Улица его выглядела пустынной. От этого у меня побежал мороз по коже. Если Морелли мог спрятаться, то и Сахарок тоже.

Раз в неделю бабуля Мазур посещала салон красоты, где ей мыли голову шампунем и делали укладку. Иногда Долли использовала краску, и Бабуля приобретала волосы цвета анемичного абрикоса, но по большей части она ходила с натуральной сединой цвета стали. Бабуля делала стрижку и перманент, укладывая волосы в аккуратные ряды колбасок, марширующие через ее блестящий розовый череп. Завитки-колбаски чудесным образом оставались опрятными до конца недели, а потом начинали разглаживаться и спутываться вместе.

Я всегда удивлялась, как ухитряется Бабуля совершать сей подвиг. А сейчас я узнала. Бабуля свертывала валиком подушку и подкладывала под шею так, что голова едва касалась кровати. И потом Бабуля спала, как покойник в гробу. Руки сложены на груди, тело вытянуто как доска, рот отрыт. Ни один мускул не дрогнет, а храпела она как пьяный лесоруб.

Я выползла из кровати в шесть утра с затуманенными глазами и ошалевшая от прошедшей ночи. В общей сложности проспала я минут тридцать и то урывками. Я схватила какую-то одежонку и оделась в ванной. Потом сползла по лестнице и стала готовить кофе.

Спустя час наверху послышалось какое-то движение, и я узнала поступь матушки, спускавшейся с лестницы.

— Выглядишь ужасно, — сообщила она. — Ты себя нормально чувствуешь?

— Ты когда-нибудь пыталась спать в одной комнате с Бабулей?

— Она спит, как покойник.

— Ты меня поняла.

Наверху открылись и со стуком хлопнули двери, и Бабуля стала вопить на папашу, чтобы он выметался из ванной.

— Я старая женщина, — орала она. — И не могу ждать весь день. Что ты вообще там делаешь?

Снова захлопали двери, папаша протопал в кухню и занял место за столом, приготовившись позавтракать.

— Собираюсь сегодня утром вывести такси, — сообщил он. — Джонс уехал в Атлантик-Сити, и я пообещал прикрыть его смену.

Мои родители владели домом целиком и полностью, папаша получал приличную пенсию от почтового ведомства. Ему не нужны были эти заработки на такси. Просто ему требовалось выбраться из дома подальше от матушки и Бабули.

Заскрипели ступеньки, и мгновением позже в дверях показался силуэт Салли. Волосы его торчали дыбом на голове, глаза были полузакрыты, а сам он стоял, ссутулившийся и босой, волосатые руки болтались из моего чересчур короткого махрового розового халатика.

— Боже, — произнес он. — Сумасшедший дом какой-то. Я хочу сказать: типа который час, чуваки?

— О, Иисусе, — помрачнев, сказал папаша, — он снова надел женские тряпки.

— Это было в шкафу, — оправдался Салли. — Полагаю, одежонку оставила мне одежная фея.

Папаша было открыл рот, чтобы еще что-нибудь сказать, но матушка зыркнула на него взглядом, и он захлопнул рот.

— Что вы едите? — спросил Салли.

— Хлопья.

— Круто.

— Хочешь присоединиться?

Он прошаркал к кофеварке:

— Просто кофе.

В кухню пропихнулась бабуля Мазур:

— Что тут происходит? Я ничего не пропустила?

Я сидела за столом и тут почувствовала, как она дышит мне в затылок.

— Что-то не так?

— Просто смотрю на твою новую прическу. Никогда не видела ничего подобного. Что это за большие выстриженные куски сзади?

Я зажмурила глаза. Это все то яйцо.

— Как плохо? — спросила я матушку. Будто сама не знала.

— Если у тебя найдется свободная минутка, могла бы сходить в салон красоты.

— Я-то думал, что ты постриглась под панка, — заметил Салли. — Круто, если выкрасить в фиолетовый. Будет совсем зашибись.

После завтрака мы с Салли предприняли еще одну прогулку к дому Морелли. Мы встали в переулке позади здания, и я набрала номер Морелли на сотовом.

— Я у тебя во дворе, — сообщила я ему. — Не хочу войти в твою заднюю дверь и взлететь на воздух.

— Все нормально.

Морелли стоял у раковины и споласкивал кружку из-под кофе.

— Я только что собрался выходить, — заявил он. — Нашли машину Кунца на стоянке грузовиков у фермерского рынка.

— И?

— И вот.

— Кровь? Дырки от пуль?

— Ни черта, — сообщил Морелли. — В превосходном состоянии. При первичном осмотре даже не видно, что что-нибудь украли. Никакого вандализма. Никаких признаков борьбы.

— Машина была закрыта?

— Ага. По моим предположениям ее оставили там сегодня рано утром. Оставь ее чуть раньше, и ободрали бы дочиста.

— Здесь что-нибудь происходило прошлым вечером?

— Ничего. Все было тихо. Куда ты сегодня собралась?

Я прихватила прядь волос:

— В салон красоты.

Уголки рта Морелли растянулись в усмешке:

— Собираешься испортить мою ручную работу?

— Ты ведь не отхватил волос больше, чем следовало, верно?

— Верно, — подтвердил Морелли, но ухмылочка не исчезла.

Обычно я делаю прически у мистера Александера в пассаже. К несчастью мистер Александер не смог втиснуть меня сегодня в свое расписание, поэтому я остановила свой выбор на салоне Бабули «Стрижка и Завивка» в Гамильтоне. Мне было назначено на девять тридцать. Не то чтобы время имело значение. Мой рейтинг по части поставки слухов был столь высок, что двери салона были открыты для меня в любое время дня и ночи, без необходимости ждать очереди.

Мы вышли через переднюю дверь, и я заметила припаркованный на противоположной стороне улицы фургон.

— Гроссман, — пояснил Морелли.

— У него в фургоне «Дук»?

— Нет. У него там приёмно-передающая радиоустановка, журнал с кроссвордами и банка с джемом.

Я задержала взгляд на «порше» с его гладкими, как масло, кожаными сидениями. Я ведь знала, что выгляжу круто в «порше».

— Забудь, — предупредил Морелли. — Бери «бьюик». Если попадешь в передрягу, то «бьюик» выручит, как танк.

— Я собираюсь в салон красоты, — напомнила я. — И не планирую попадать в передряги.

— Кексик, твое второе имя — неприятность.

Салли стоял в задумчивости между «порше» и «бьюиком».

— Так, типа, что же взять? — спросил он.

— «Порше», — подсказала я. — Определенно «порше».

Салли пристегнул ремень.

— Эта тачка разгоняется от нуля до сотни миль за гребаную секунду.

Он повернул зажигание, и мы катапультировали от тротуара.

— Ой! — закричала я. — Здесь семейный район. Езжай тише!

Салли посмотрел на меня сквозь зеркальные очки.

— Я люблю скорость, мужик. Скорость — это круто.

Я вцепилась руками в приборную панель:

— Главная дорога! Главная дорога![38]

— Щас тормознем, — заверил Салли и вдарил по тормозам.

Меня швырнуло на ремень.

— Ух.

Салли нежно погладил руль.

— В этой машинке собран весь инженерный прогресс.

— Ты что, на наркотиках?

— Да ничуть. Еще только начало дня, — возмутился Салли. — Я что, похож на болвана?

Он свернул на Гамильтон и направил колеса в «Стрижку и Завивку». Там припарковался и воззрился на салон поверх очков.

— Ух ты, ретро.

Долли переоборудовала первый этаж своего двухэтажного дома в салон красоты. Маленькой девочкой я, вся возбужденная, приходила сюда стричься, и с той поры ничего не изменилось. Будь сейчас середина дня или суббота, салон был бы битком набит. Поскольку было раннее утро, то под сушилками сидели всего две женщины. Мирна Ольсен и Дорис Зейл.

— Обожежмой, — произнесла Мирна, перекрывая шум сушильного агрегата. — Я только что услышала новость, что ты вышла замуж за Джо Морелли. Поздравляю.

— Я всегда знала, что вам двоим суждено пожениться, — добавила Дорис, подняв колпак сушилки. — Вы просто созданы друг для друга.

— Эй, я не знал, что вы, чуваки, поженились, — вмешался Салли. — Так и надо!

Все уставились на Салли, разинув рты. В «Стрижку и Завивку» не ходили мужчины. А Салли сегодня как никогда походил на мужчину… возможно, за исключением, губной помады и двухдюймовых дурацких хрустальных подвесок в ушах.

— Это Салли, — обратилась я ко всем.

— Крутяк, — сказал Салли, он поздоровался с каждой кулаком, изобразив рэперское приветствие. — А не сделать ли мне маникюрчик? Ногти у меня типа негодные.

Они пораженно таращились.

— Салли голубой, — внесла я ясность.

— Разве это не что-то? — произнесла Мирна. — Воображаю себе.