Иоанна Хмелевская - Смерть беспозвоночным
— Ладно, не буду, извини, пожалуйста. Но если бы ты только представила, как там все бурлит! И все начинают отказываться от всего, они ничего не видели, ничего не знают, они друг друга не знают. Паника страшная! И почти забыли, что все началось с Вайхенманна. Да, кстати, Вальдек Кшицкий чудом отделался легким испугом.
Я порадовалась за него и поспешила выбросить из головы гадость, которую он мне подстроил — не спросись, воткнул меня в рекламу какого‑то продукта. И попросила объяснить, каким же чудесным образом он отделался от полиции. Ведь вроде бы состоял в подозреваемых.
Магда растроганно вздохнула.
— А все любовь, моя дорогая, все любовь. Одного равнодушного секса наверняка бы не хватило. Он договорился о встрече с Вайхенманном на определенный утренний час и позабыл обо всем на свете. Был не в состоянии оставить свою девушку. Это самая новенькая из его невест, возможно, она не сразу на все соглашалась, так что это заняло время. Их мотель находился далеко от Варшавы, я забыла его название, но там подают шампанское, может, ты знаешь? Ну, и достигнув согласия, они не могли оторваться друг от дружки аж до полудня. Вальдус потом засомневался, садиться ли ему за руль, ходили слухи, что как раз на этом участке шоссе свирепствуют гаишники, но тут подвернулся знакомый с женой, они как раз разводятся, ну и забрал их… Этот знакомый всю дорогу ссорился с супругой и ехал, как хворая корова, тащился так, что гаишники их занимали за малую скорость, ну просто цирк, а главное, до Найхенманна добрался с кошмарным опозданием, одновременно с приездом полиции.
— Ты хочешь сказать, что сто километров он ехал четыре часа?
— Часов я не считала, слишком уж многого ты хочешь от меня. Во–первых, это будет немного больше ста, может, даже сто сорок, а во–вторых, в Магдаленке они увязли в какой‑то грандиозной пробке. Приехали, а их всех и задержали, они не успели сбежать. А у Вальдека не было ну никакой возможности пристукнуть шефа два часа назад, сама видишь, какое у парня замечательное алиби, и даже гаишники на шоссе подтвердили.
— Ну и замечательно, а то я за него немного переживала, такая уж у меня чувствительная душа, ничего не поделаю. А что еще говорила пани Данута? Что еще у нее забрал контрольный полицейский?
— Общественность считает — кассеты с Эвой Марш.
Не понравилось мне это. Я сама охотилась за кассетами Эвы Марш. Но если это правда и наслаждается ими полиция, а не убийца, возможно, мне удастся как‑то заполучить их через Гурского.
— Может, хотят просмотреть, — проворчала я. — А на кой? Бедняги, еще разболеются…
— И пускай, это будет наказание Господне за то, что на меня давили, — злобствовала Магда.
— И все равно радуйся, что ты не знала того, о чем я теперь знаю, иначе так легко не отцепились бы от тебя.
— А что?
— Тебе свалился бы на голову еще и последний труп.
Вздрогнув, Магда уронила вилку.
— Ну, зачем пугаешь меня? Ты имеешь в виду того, Мартусиного? Поренча? А он при чем? Ага, а что ты знаешь теперь?
— Перейдем в гостиную, там приятней общаться. И вид приятнее. Да и надо проверить, что слопали кошки, наверняка начали с рыбы. А знаю вот что, причем безо всякого сомнения: Яворский только то повторял, что ему велел говорить Поренч.
Затаив дыхание, слушала Магда несколько видоизмененное сообщение пани Вишневской. Мне пришлось следить за собой, чтобы не слишком выставлять на первый план папочку, ведь личная геенна огненная Эвы Марш — ее сугубо личное дело, незачем разглашать ее на весь свет. Да и вообще, Поренч мог распускать язык без удержу, не обязательно сплетничать лишь Яворчику и папочке.
— А все зависть! — верно заметила Магда. — И не скроешь, во все стороны стреляет новогодними фейерверками! Ты посоветовалась уже с каким‑нибудь умным человеком? С Петриком, например? Да и с Островским не мешало бы…
Не знаю уж, что навело меня на мысль о ее драгоценном Десперадо, вроде бы мы его никаким боком не затронули. А я все же спросила без всякой задней мысли:
— Если не ошибаюсь, ты должна была уехать? Что там с твоим парнем? И едешь ли ты, в конце концов, в свой Гданьск или нет?
Магда вдруг отвернулась от меня, словно ей надоело смотреть на такую бестактную особу. И каким‑то деревянным голосом произнесла нечто непонятное:
— Я еще радуюсь, когда хоть кому‑нибудь где‑нибудь нужна.
А сама уставилась неподвижным взглядом на какой‑то непонятный сорняк, выросший перед террасой. Давно полагалось бы его выдернуть, да мне было интересно, что из него получится. А он рос и рос перед самой террасой, заслоняя вид на весь сад.
Что ж, вроде бы все понятно. Я была уверена, что никакого сорняка она не видит, мысли заняты своим, чем‑то неприятным. Вот оно что… Но я решила идти до конца, чтобы не осталось никаких недомолвок
— А как же твой мексиканец–техасец?
— Он там.
— И не торопит тебя? — спросила я напрямик, отказавшись от дипломатических тонкостей. Магду я знала, она не из беспомощных лилий.
Вот и теперь, встряхнулась и отвела взгляд от сорняка.
— Ладно, чего там, тебе скажу. Только очень прошу — никому!
— Был у меня где‑то мегафон, да лень искать. Валяй!
— Вообще‑то дело не в нем, просто я изменила свои взгляды. Да, он восхитительный самец, огонь–парень, но нельзя всю жизнь играть с огнем. Признаюсь, хотелось испытать пару раз несколько восхитительных минут, может, хотелось бы и продлить эти минуты, но что‑то такое, знаешь! — надоел, что ли… А в его постоянстве я и с самого научала не была уверена. Был он тут в Варшаве, и выяснилось — женат. А у меня женатики уже в печенках сидят, не люблю я этого, и меня сразу как‑то заморозило, что ли… Нет, ни о какой депрессии и речи быть не может, но отвратило от него. Напрочь. Похоже, я вышла из себя и позволила себе больше, чем следовало. Оказывается, я совсем не гожусь для таких… отношений, а я думала — гожусь.
И тут ход моих мыслей приобрел логичность и ясность. Я тихонько произнесла:
— Островский.
Магда развернулась ко мне всем телом, и даже вскрикнула от неожиданности.
— А ты как догадалась? Неужели так видно?
— Нет, просто флюиды. Ведь у вас взаимно…
— И не заикайся о взаимности! Не стану тебе рассказывать всего в подробностях, но Адам занозой застрял в моей биографии.
— Из этого следует, что вы давно знаете друг друга?
— Больше десяти лет. Я его годами не видела, мы совсем не встречались, и вдруг встретила его тут, у тебя. Не знаю, хочется ли мне, чтобы все снова вернулось…
Она как‑то совсем поникла в кресле.
Я тактично промолчала, хотя и дураку ясно, что оно уже вернулось. Дело тонкое, и я не знала, как себя вести, ведь мне же было яснее ясного — Островский во всю гравитирует к Магде, это прямо в глаза бросается. Мое же вмешательство не всегда бывало удачным. Может, в данном случае самым разумным будет промолчать.
— Я бы предпочла хоть что‑то услышать от тебя, — жалобно произнесла Магда. — Ты так страшно молчишь…
— Потому как изо всех сил стараюсь подавить в себе бесцеремонность и нахальство, — вежливо пояснила я. — Есть у меня такие врожденные черты, гены, должно быть, которые меня же не раз доводили до беды, вот и не хочу проявить по отношению к тебе то, что было бы мне неприятно в других по отношению ко мне. И бывало, что услышавший о неприятном для него мой собеседник внезапно срывается с места и с проклятиями покидает мой дом — уши его бы не слышали! В Островском я не заметила склонности покинуть меня и с проклятиями выскочить, так что и не знаю…
Скрючившаяся в кресле и уронившая голову на руки Марта вдруг развернулась и села нормально, лицо ее порозовело.
— Ну вот, я всегда считала, что ты поможешь человеку выпрямиться! Но может, на него так повлиял труп Заморского?
— Может, и труп. Островский журналист, а журналисты, пренебрегающие трупами, недостойны своей профессии.
Довольно долго мы дискутировали на эту тему, но все же решили, что труп здесь ни при чем, фамилию Заморского Магда назвала позже, а начала она с кальвадоса. Это было первое, что она назвала. Труп был потом.
— И вообще, в том, что ты пришла ко мне, не было ничего необычного, ведь ты же не вернулась из какого‑то длительного путешествия, скажем из ЮАР…
— Да, но меня выперли с «двойки»! — напомнила Магда.
— Ну и что? Разве я принимаю только представителей государственного телевидения? А мне казалось, как раз наоборот.
— Ладно, допустим, ты права. Так ты думаешь, что он… О боже, я скольжу рядом с темой, как на обледенелом шоссе, лучше скажу прямо. Ведь сейчас вот я верчу–кручу, а собиралась прийти к тебе поговорить серьезно и начистоту, надо же мне с кем‑то поговорить. Все же я здорово напереживалась. Давно я его не видела…
Такси у нас имеются, без проблем. Так, а насчет еды? Хорошо бы продукт стоял перед носом и не приходилось бы то и дело бегать в кухню, копаться в холодильнике. Красное вино и коньяк, пусть будет и одно и другое… ведь красное вино под креветки не идет, так что коньяк обязательно…
