Юлия Соколовская - Вакханалия
— Девушка, мне колечко за три и шесть у.е. можно посмотреть? — бархатистым (как витрина) голоском проворковала Сургачева.
«Руками не смотрят», — хотела я вякнуть, но только фыркнула. Сургачева опять покосилась в мою сторону. Ладно, живи, Сургачева. Я демонстративно развернулась и пошла прочь. Но из поля зрения ее не выпускала. «Приценившись» к колечку, Сургачева отправилась в парфюмерию, где и оторвалась за все обиды. Перенюхала десяток дезодорантов — меня так и подмывало подойти и понюхать из ее рук. Но это уже чересчур. Видимо, она почувствовала спиной мой неприязненный взгляд — начала исподтишка озираться. Я задвинулась за колонну. А когда высунула нос, она уже рылась в кошельке у кассы, выискивая бумажку максимального в стране достоинства. Бросив в сумку два крошечных бутылечка, Сургачева повторно глянула на часы и отправилась по другим отделам. Шикарно я проводила время! Таскалась за ней привязанным козленком и даже привлекла внимание дюжего охранника с дубинкой марки «Аргумент», подпирающего киоск с видеозаписями. На мое счастье, ему лень было отрываться от киоска, иначе я бы точно упустила Сургачеву. А соседка по даче тем временем отправилась на второй этаж, на третий, приобрела перчатки из мягкой кожи, со вкусом подкрепилась в кафетерии (я болталась у тумбы «культпросвета», из последних сил изображая распространительницу), после чего неохотно начала продвижение к выходу. Без пяти три!.. На улице кардинально изменились погодные условия. Небо потемнело, обложив город угрюмыми, косматыми тучами. Моросил дождь, но он не смутил Сургачеву. Из ничего сделав зонтик, она поцокала по Вокзальной, в сторону отеля-высотки. Я накинула капюшон и побежала к Эдику.
«Напарник» сидел, нахохлясь, утонув в кресле, и изучал желтую прессу.
— Эдик, ласточка, ну хочешь, я тебе тарантеллу спою, чтобы ты не дулся на меня? — заявила я, падая рядом с ним.
Эдик аккуратно сложил газету:
— Тарантеллу не поют, а пляшут, уважаемая писательница. Это итальянский народный танец, сопровождаемый боем бубнов и кастаньет. Говорят, помогает излечиться от укусов тарантула.
— Какой ты умный, Эдик… Хочешь, я тебе спляшу тарантеллу?
— Да ну тебя, — он улыбнулся. — Куда едем-то?
— А вон она, — я ткнула пальцем в еле видимую Сургачеву. — Догоняй злодейку. Добьем, чего уж там…
Протяжно запищал мобильник.
— Вас внимательно… — давно мы что-то с Брониславой не трещали.
— Слушай, а в этом энергетическом бандите что-то есть, — задумчиво изрекла Бронька.
— Ты не из его постели звонишь? — поинтересовалась я.
— Пока нет, — Бронька многозначительно похмыкала, — но он активно производит впечатление. Послушай, а какова вероятность, что именно этот стручок поубивал всех ваших?
— Двадцать процентов, — не подумав, ляпнула я. Потом подумала, поправилась: — А то и двадцать пять. Не могу представить Рябинину по горло в крови.
— Ага, — намотала на ус Бронька. — Ну что ж, процент обнадеживает.
— Я тебе больше скажу, Бронь. Пусть Марышев убийца, но он не маньяк. Ты можешь смело затащить его в постель, не боясь быть убитой ножом для колки льда, поскольку ему нечего с тебя поиметь.
— Совсем хорошо, — обрадовалась приятельница. — Ну пока, перезвоню.
— И это все, что ты хочешь сообщить?
— Ах да, — спохватилась Бронька. — Фигурант вышел из «элитки» в сопровождении респектабельного господина. Поручкались, расселись по машинам и разъехались. В текущий момент фигурант услаждает себя трапезой в заведении «Три карася», а я ожидаю его за стеклом — верной сучкой. Не поверишь, Лидок, но этот малый держит нож в правой руке, а вилку в левой!
— А надо как? — чуть помедлив, спросила я.
— Да так и надо, тундра!.. Ладно, я слежу за ним. — Бронька сыграла отбой.
Подумаешь. Никто и не спорил, что Игорек умеет подать себя в свете. Дело в том, что и в «антисвете» он может себя подать.
— О чем это вы говорили? — подозрительно покосился на меня Эдик.
— Нормально все, — скупо отделалась я. — Бронислава увлеклась работой.
Мы неторопливо поравнялись с Сургачевой. Она того и ждала — перебежала дорогу у нас под носом и влетела в магазинчик джинсовой одежды «Два ковбоя».
— Хочешь, я за ней прослежу? — задумчиво предложил Эдик.
Неплохо устроилось, подумала я. Мое сиротское положение начинает медленно меняться. Еще немного, и я окажусь в ситуации Тома Сойера, взвалившего на друзей покраску забора и отхватившего за это кучу подарков.
— Спасибо, Эдик, пока я сама. Может, попозже? — Я выбралась из машины.
— «Сама», «сама»… Сохатого не сбей, «сама», — буркнул Эдик.
Пропустив дребезжащий троллейбус, я перешла дорогу. И снова беготня по мукам… «Два ковбоя», «Три ковбоя», галерея «Максима», «Камилла Альбане», «Плетеная мебель», «Офисная мебель»… На хрена ей офисная мебель?.. Насытив любопытство крупногабаритными вещами, Сургачева пробежалась до «Флагмана» — наслаждаться мелкими. Погрузилась в парфюмерно-галантерейное изобилие — я стояла на лестнице и через стеклянную дверь видела ее сосредоточенную мордаху среди десятков схожих. Я нарочно себя истязала: могла бы и Эдика навести, так нет, копила злобу, пыхтела, глядя на снующих по лестнице «благоустроенных» дамочек, на блестящие глаза Сургачевой, на сверкающие витрины, заряжалась отрицательной энергией по самые уши…
Запищал телефон.
— Ты где? — поинтересовалась Хатынская.
— Тафт три погоды, — тупо брякнула я. Она сочувственно помолчала.
— М-да… А вот мы с фигурантом едем по Серебрякова. Примерно напротив «Сибзолота».
— Надеюсь, в разных машинах?
Бронька фыркнула — какая я однообразная! — и отключилась. А Сургачева наконец отлипла от прилавка и начала пробиваться к выходу. Я проворно выскочила перед ней, слава богу, дождь утих, и боковым зрением уловила знакомую фигуру («Как интересно, подумала я, — вот накроется писательская карьера — обязательно пойду в сыщики»). Оперуполномоченный Замятный стоял в трех шагах от входа и усиленно имитировал свою непричастность к правоохранительным органам. Получалось крайне убого. Меня он, конечно, отнес к народным массам. Я прыгнула в благоразумно подогнанную Эдиком машину, радостно потирая руки.
— Наблюдай, Эдик, цирк бесплатный. Сейчас Сургачева от погони отрываться будет.
Излишне говорить, что, не успев спрыгнуть с крыльца, Сургачева обнаружила «хвост». Я внимательно следила за ее лицом. Оно отразило жгучее раздражение, но быстро разгладилось. Прикусив губу, Сургачева развернулась и эффектно, провожаемая восхищенными взглядами, пошуровала по Вокзальной — к главной городской площади. Глядя в небо, Замятный отправился следом.
— А нам как быть? — озабоченно спросил Эдик.
— Медленно поезжай. Следи за событиями. Сургачевой на фиг не нужен этот мент на прищепке, и неважно, убийца она или законопослушна.
— Думаешь, попытается улизнуть?
— Еще как. Иначе она не Сургачева.
Потерять Сургачеву было бы обидно. Казавшееся пустым времяпрепровождение вдруг обрело невнятную до поры изюминку. Через пятьдесят метров Сургачевой надоело пребывать под наблюдением (неприятные ощущения в спине, согласна). Дойдя до ювелирного «Адамас» с двумя проекциями загадочной крупноглазой милашки на фасаде, она остановилась. Как бы озабоченно почесала носик: а вот тут мы еще не были. Безобразие… Потом тряхнула шевелюрой и решительно пошла левым галсом — в широкие двери мира побрякушек.
— Напрягись, — сказала я.
Замятный как бы невзначай остановился. Сунув руки в карманы, присел на лавочку напротив остановки. Головой он сегодня думать явно не собирался. Позавчера потерял Сургачеву — влегкую, сегодня потеряет — совсем непринужденно. А завтра будет горячих иметь от Вереста.
— Живо сворачивай на Димитрова — и к заднему входу… — возбудилась я. Эдик тоже возбудился. Рывком двинул машину, проскочил под желтый и, подрезав верещащий «уазик-буханку», остановился у бордюра, вспугнув стайку голубей. Сургачева появилась секунд через десять. Весьма довольная собой, хлопнула дверью. Мол, знай наших. Задрала нос и гордо пошествовала по Димитрова — эдакая неприступность и неуязвимость…
Эдик повернул ко мне восхищенную физиономию. Опять появилось странное чувство, что он не прочь смыть с меня намазанное Жориком и вынуть шарики из носа.
— Я даже не знаю, кто мне больше нравится — ты или она…
— Жена, — улыбнулась я. Слишком завуалированный комплимент. Да ладно уж, принимается.
Часовые стрелки как-то незаметно сдвинулись и уже изображали половину пятого вечера! Сургачева взяла такси и покатила куда-то в Левобережье. Мама родная! В третий раз за день мы пересекали Обь, совершенно не ведая, что будет дальше… Что-то в этом деле было недоступно познанию, выходило за пределы опыта. Не космическое, просто умно закамуфлированное. Интуиция напрочь отказывалась работать, не даруя даже маленьких подсказок — а за теми ли мы следим? Стоит ли вообще в этот день за ними следить? Разум упорно твердил: они должны вести себя естественно. Только один из них знает, что Розенфельд мертва, — он убил. Он и будет вести себя в высшей степени естественно, не давая дерзкого повода. А остальные не знают, они могут дать любой повод. Но и он, если умный (а он умный), не позволит себе отличаться от других, а следовательно… А следовательно, рисуется полная фигня, дорогая сыщица. Добро пожаловать на разговор со следователями называется. И вперед — твой номер двести сорок пять…
