Андрей Кивинов - Пурга
Немного придя в себя, Родион объяснил, что на него напали хулиганы, избили и отобрали одежду. Даже трусами не побрезговали. Рассказывать про купание в снегу он не стал, это поймет не каждый. А про хулиганов — каждый.
— Может, вызвать милицию?
— Не надо… Хотя нет… Дайте трубку… Я сам позвоню.
Телефон «02» он еще помнил. Попросил соединить его с начальником райуправления Никифоровым. Если тот, конечно, уже вернулся из леса.
Кефир вернулся. А Шурупа вернули. Слава Богу, оба живы.
— А ты сам-то где?
— Здесь, — просто ответил Панфилов, — живой. В тепле. Приезжать не надо.
И отключил трубку.
Все-таки правильно говорят: кто стоял на пороге смерти, совсем иначе воспринимает жизнь.
Ему никуда не хотелось отсюда уходить. Из этой маленькой уютной комнаты, от этих добрых детей, от этой Нади, которую он видел впервые…
Почему у него нет ничего подобного? А сплошная суета, рейтинги, погоня за призрачной славой. Зачем он хочет уехать в Москву? Что его там ждет? И кто его там ждет? Да никто.
Почему он не может, как обычный человек, приходить по вечерам в такую же уютную квартиру, рассказывать сказки, играть с детьми в «Сайлент Хилл»,[9] видеть людей, которым ты нужен и дорог. Это же так просто. Казалось бы…
Когда в комнату с кухни вернулась Надя, неся еще одну кружку горячего, пахнущего мятой чая, он тихо спросил:
— А можно, я у вас еще немного посижу?
— Конечно, Родион.
Они сидели до самого утра. Только перешли из комнаты на кухню, чтобы не мешать уснувшим детям.
Он поведал о своей звездной жизни, о маме, друзьях. И что звездность — не синоним счастья. Надя не закатывала глаза в экстазе, не кричала дебильных «Вау!» и «Cool!» от того, что сам Родион Панфилов признается ей в сокровенном, да еще надев ее халат. Она общалась с ним как со старым знакомым, случайно встреченным на улице, правда, пока обращалась на «вы». Потом она рассказала, что у нее проблемы с бывшем мужем — вместо того, чтобы помогать, он ворует вещи и шлет угрозы. Но сейчас все ее мысли — о Леночке. У нее врожденный порок сердца, перспектив мало, но Надя делает все, чтобы дочка не чувствовала себя ущербной.
Настоящий дед Мороз так и не появился — видимо, проиграв схватку с колдуньей Алкоголиной вчистую либо по очкам. Но никто уже из-за этого не переживал, ведь настоящий дядя Родя гораздо круче фальшивого Мороза.
Утром Родион еще раз позвонил Кефиру и попросил прислать за ним какой-нибудь транспорт. И подвезти одежонку — в халате ехать неудобно, маловат. Кефир пообещал прислать. Мало того, все вещи Родиона якобы уже находятся у него, и если тот заскочит в отдел, то узнает массу интересного и неожиданного.
— Хорошо, заеду. Записывай адрес.
Когда к дому подкатил милицейский «козлик» с включенной сиреной и мигалкой, Родион спросил у Нади:
— Ты не будешь возражать, если я еще к тебе зайду?
— Да, Родион, заходите, конечно.
— Надя, мы же договорились на «ты».
— Да, да, извини… Ты забыл свою табличку.
— Пусть полежит у тебя.
Уезжая, он не сомневался, что вернется сюда этим же вечером. И уже одетым.
Надо же, а газета «Житуха» со своим гороскопом не обманула. Неожиданная встреча, любовное приключение… Осталось дождаться повышения по службе.
* * *«Чистосердечное признание…
Я, Шурупов Михаил Геннадьевич, чистосердечно и добровольно признаюсь в том, что начиная с сентября сего года совершил несколько нападений на женщин с целью их изнасилования и грабежа. Первое изнасилование я совершил 15 сентября около 22 часов в Юго-Западном парке г. Великобельска. Женщина шла с остановки, я ударил ее по голове разводным ключом, обернутым в тряпку. Когда она потеряла сознание, я перетащил ее с дорожки в кусты и изнасиловал в обычной форме. Потом я забрал у нее бумажник, снял сережки и колечко с синим камушком. В бумажнике было около пятисот рублей, я потратил их на личные нужды, а украшения продал с рук неизвестным лицам. На мне в тот день была надета футболка с логотипом движения „Наши“, джинсы и кроссовки, в которых меня задержали. Как выглядела женщина, я помню плохо, кажется, ей было около тридцати, одета в красное, возбуждающее платье. Вторую женщину я изнасиловал и ограбил 1 октября в том же парке… Ты-ры-пы-ры-ты-ры, итого семь эпизодов… Последний сегодня ночью. Ударил, изнасиловал, забрал шубу, которую отнес знакомому по имени Александр, кличка Сторож.
В содеянном чистосердечно раскаиваюсь, готов сотрудничать со следствием, прошу смягчить мою участь.
Заявляю, что никаких методов психологического, физического или иного воздействия ко мне не применялось. Шурупов Михаил Геннадьевич. Число. Подпись.
Записано оперуполномоченным криминальной милиции Китаевым П. М…»
Никифоров снял очки, посмотрел на понуро сидящего на диване друга Шурупа и выдал единственно возможный в данной ситуации комментарий, созвучный со словом, которое рефлексирующие писатели стеснительно заменяют на «абзац». После поинтересовался.
— А «в обычной форме» — это как?
— Не знаю… Ты юрист, тебе виднее. Я сам такое написал?
— Подпись чья?
Подполковник перевернул распечатанный лист с закорючкой внизу.
— Я без очков… Дай, — протянул руку директор музея и, забрав бумагу, поднес ее к близоруким глазам. — Моя… Во всяком случае, похожа…
— Похожа… Вот так вы, вшивая интеллигенция, не глядя подписываете, а потом о попранной демократии вопите. Ты все бумажки так подмахиваешь? Если б я настоящего маньяка не поймал, сидел бы ты сейчас в ИВС под шконкой и пел бы шансон фальцетом.
— Где сидел?
— В изоляторе временного содержания. И даже я бы тебя не вытащил… Кроссовки чужие какого лешего напялил?
— Я не пялил… В смысле, не обувал… Я не помню ничего…
— Ну, Китаев, устрою я тебе… — Евгений Александрович забрал у Шурупова признание и спрятал в сейф. — У меня пусть полежит. А то потеряешь где-нибудь, а завтра на «компромат.ру» всплывет.
Подполковник уже переоделся в пока еще милицейскую форму, гражданская же его одежда, привезенная сторожем Сашей вместе с остальными вещами, лежала в комнате отдыха. Шуба из меха реликтовой белки и шапка-ватрушка были накинуты на статую Дзержинского, словно на манекен. Поперек железного Феликса шел уродливый шов, словно шрам от бензопилы. Последствия ремонта кабинета. В прошлом году выбил копейку из местного бюджета. Работяги вынесли в коридор мебель, потом взялись за статую. Но тут выяснилось, что Дзержинский настолько тяжел, что вытащить его без крана или лебедки совершенно невозможно. Как памятник оказался в кабинете, никто уже и не помнил. Пришлось резать на две половины автогеном. Рыцарь революции действительно оказался железным, в прямом смысле слова. Ровно разрезать не получилось. И выкидывать статую нельзя — на балансе стоит. В общем, после ремонта поставили одну половинку на другую (хорошо, хоть не перепутали), приварили, но шрам остался.
Единственное, чего не досчитался Евгений Александрович после ночного приключения, это своих трусов. По всей видимости, они выпали, когда идиот сторож газанул с «места происшествия». И это огорчало — трусы дизайнерские, привезены уважаемой супругой из Парижа, и рано или поздно она их отсутствие заметит. Вторых таких не купить. Конечно, можно соврать, что их стырили в бане, но на слово ревнивая Лариса не поверит и устроит дознание, которому позавидовал бы и старик Мюллер. И пусть трусы — не алмазные подвески, но искать их придется. Хоть в Париж поезжай.
— А ты поймал настоящего маньяка?
— А кто мне, интересно, чуть башку не проломил? Там, в парке. По твоей, кстати, милости, экспериментатор. Отправить бы тебя за такие эксперименты на пятнадцать суток.
— Вот видишь, если б мы не пошли купаться в снегу, маньяк бы до сих пор гулял по улицам. Нет худа без добра.
Несчастного друга Никифоров вытащил из отделенческого аквариума, перевез в райуправление, налил стакан водки и уложил в кабинете на диван, чтобы немного пришел в себя. Очнувшись под утро, тот признался, что вещички никуда не пропали, а находятся у водителя. И вообще, он просит прощения за неудавшийся розыгрыш-эксперимент. Все, что высказал по этому поводу Евгений Александрович, следовало бы запикать от первой до последней буквы.
— Нет худа без бобра… А что мне с этой сумасшедшей прикажешь делать?! У которой я шубу попросил напрокат?! Вежливо, кстати, культурно попросил. Не попроси, сейчас мой бюст вырубали бы из льдины, как Церетели статую. А она теперь крови требует, уже в прокуратуру заяву накатала. Ограбил, ограбил! Дура! Иди, объясняй ей про свои эксперименты. Мне она не верит. Не уговоришь — статью заработаю. Приятную такую, до восьми лет!
— Но шубу-то ей вернули…
— А толку? Она адвокатша бывшая. Факт нападения был? Был. За это и ответите. Возмещение ущерба по тяжким статьям не освобождает от ответственности!
