Маргарита Южина - Пинок в светлое будущее
– А почему вы к себе внучку не взяли, если била? – не утерпела Зинаида.
– Я просила! – вскинулась старушка и хлопнула стакан портвейна, не закусывая. – Под окошками торчком не одну ночь провела. Дак меня-то Васька тожа не шибко жаловал, все думал, что это я Лидку научила с полюбовником сбежать, вот и не пускал ко мне Нонку. А она ишо маленька была, сама-то ко мне не могла прибечь. Ох и доставалося ей от Клавки… Но та потом за все ответила, за все мучения…
– Это как? – не поняла Зинаида.
– Да просто – убил ее Васька-то. Видать, не выдержал, как она над дитем измываеца, вот и прикончил.
– До смерти? – ахнула Зинаида.
– Коне-е-е-чно. Ить его в тюрьму посадили, – гордо выпятила подбородок Валентина Наумовна. – Ой, да и как жа нам-то с Нонкой хорошо стало! И чево я сама не догадалася ту Клавку приложить? Нонка ко мне перебралася, помогала мне, ей ужо пятнадцать годков сполнилося. А потом работать стала, деньги приносить начала… Хорошо жили, пока Нонку на повышение не отправили, тогда стала она ко мне редко наезжать. Но обещалась на свадьбу позвать, кода взамуж пойдет. Я ить ее кому попало-то не отдам. Вот всеми косточками лягу, а не отдам. А то попадется такой паразит, как Васька, и пришибет в одночасье, как Клавку. Не, ну Клавка-то сама нарвалася – измывалася над дитем, вот и поплатилася… Да токо люди говорят, что не до конца пришиб ее Васька, дескать, ходит энта Клавка да ишшет Нонку, чтоб ей за страдания свои отомстить, Ваське-то уж ничем не повредишь, он в тюрьме помер, а Нонка жива, ей ишо можно. Вот Клавка и караулит девку.
Зинаида безостановочно отправляла в рот карамельки, которые сама же и купила Валентине Наумовне. Интересно получается: у Юноны, значит, имеется мачеха, которая пострадала от руки мужа, и та теперь разыскивает несчастную женщину, чтобы ей отомстить. Интересно, а сколько ж ей лет?
– Скажите, а Клавдия намного старше Ноны была?
– Дык не, ненамного. Васька ее привел, кода Нонке восемь стукнуло, а Клавка в ту пору совсем молода дурища была, лет двадцати, наверно. На красиву Васькину харю позарилася.
Ага, значит, мачеха лет на двенадцать старше Юноны. Выходит, если Клавдия сейчас жива, то ей сейчас сорок шесть. Замечательный возраст! Зинаиде самой через год сорок шесть исполнится, а она привлекательна, полна сил и энергии. И если на минуточку предположить – только на минуточку! – что возле Юноны крутится ее мачеха, которая вовсе и не погибла, тогда… Но зачем Клавдии убивать Ирину Дронову? И еще Нюрку по голове долбить? Каша какая-то…
– А где сейчас ваша внучка? – вдруг опомнилась Зинаида, взглянув на старенькие часы. – Мне она очень нужна.
– Дык хто ж мне скажет? – удивилась Валентина Наумовна. – Она ко мне ужо почитай месяц не приезжала. В последний раз приехала, важна така, все куда-то торопилась, даже в дом не зашла – из машины продукты скинула, да и уметелила.
Зинаида на миг растерялась. Как же так? Юнона чуть не каждый день мотается к «матушке», а родная бабушка ее видела месяц назад. Не к свекрови ли ездит? Хотя откуда такая любовь? Или, может, она в детстве недополучила материнской любви, а свекровь как раз нашла к ней подход? Или – вот уж совсем бредовая идея! – Юнона нашла все же свою родную мамашу и ездит к ней? Зачем? Чтобы поддержать ту в старости? То есть получается, что мать бросила девочку на руки свирепой мачехи, а дочурка выросла, нашла маменьку и стала содержать постаревшую мамашу, в то время как у ее родной бабули, Валентины Наумовны, которая, кстати, ее по-настоящему любит, даже хлеба нет. Ерунда какая-то.
– Эй, ты никак спать ужо навострилась? – ткнула старушка в бок Зинаиду. – Чавой-то притихла? Все выспросила, дык пора и честь знать, домой ступай. Ужо все конфетки мои погрызла, теперича и до других продуктов добересси. Давай, иди, а то на дворе совсем темно.
Зинаида очнулась от дум, глянула на часы и заторопилась – надо же еще где-то найти Юнону…
Всю дорогу она размышляла только о нелегкой судьбе своей соседки. А она-то, Зинаида, еще удивлялась, отчего Попова выглядит на все пятьдесят. Конечно, если бы сама Корытская с детства терпела тычки и затрещины, неизвестно, на сколько бы она сейчас выглядела! Да еще и муженек у Юноны не подкачал, в старых добрых традициях по всяким мелочам на жену наскакивает. Поэтому женщина про свое замужество ничего бабушке и не рассказала, знала, что та не одобрит. Но… Черт, все же как-то странно получается: про мужа Юнона не сказала, к бабушке сто лет не являлась, а чем она, интересно, объяснит Валентине Наумовне свою беременность? Подозрительно однако…
Корытская даже не заметила, как дошла почти до дома, не смотрела по сторонам. Да и чего по ним смотреть – она засиделась у Валентины Наумовны до темноты, а в их проулке фонари были вечно инвалидные, с перебитыми лампами, тут смотри не смотри, все равно ничего не увидишь. Чуть родной дом не проскочила, надо было меньше в гостях рассиживаться. Хотя и не сидела она вовсе! Она там мыла, терла, драила…
Резкий свет фар молнией ослепил Зинаиду, она успела только зажмуриться и вдруг ощутила мощный рывок, будто руку у нее вырвали. Потом возникла тупая боль в голове и послышался крик:
– С ума сошла? Дура! Ты хоть живая? Ой, мамочки, она еще и головой долбанулась…
Зинаида открыла глаза. Оказалось, что она лежит на асфальте и тупая головная боль – результат ее падения. Перед ней на корточках сидела Юнона и от души хлестала соседку по щекам.
– Эй, хватит драться-то! – увернулась Корытская от очередной затрещины.
– Ой, слава богу, жива, – выдохнула Юнона и стала тянуть потерпевшую с земли. – Да поднимайся же… Как хорошо, что я успела…
– Что это было? – растирала макушку Зинаида.
– Сама не поняла. Вижу только – ты идешь, а тут из-за поворота какая-то здоровенная белая машина. Вот я тебя и рванула из-под колес. Они что, тебя убить хотели? Вот гады какие!
Корытская все никак не могла подняться. Она вдруг явственно ощутила, что смерть прошла совсем близко. Даже мороз по коже от нее пробежал. И как тут встанешь? А Юнона все пыжилась, не жалея себя, и старалась оторвать ее от земли.
– Да отпусти ты меня, чего уцепилась? – накинулась на нее Зинаида. – Тебе ж нельзя! У тебя ж возраст критический. Вот ведь вцепилась… Отпусти, говорю!
Юнона отпустила.
– А чего это он у меня критический? Нормальный у меня возраст. Ты, конечно, треснулась головой, только хамить-то зачем? – обиделась она.
– Никто и не хамит. Руку дай! Никто тебе не хамит, тридцать четыре года и не возраст вовсе, только для беременности он не очень удобный. И все равно, знаешь, сколько женщин в тридцать с лишним становятся молоденькими мамочками?
Юнона от удивления пошлепала губами, потом протяжно вздохнула.
– Из консультации звонили? – догадалась она.
Зинаида мотнула головой.
– Слушай, пойдем в павильон, купим какого-нибудь хорошего винца… – предложила она и тут же добавила: – Только за спиртное ты платишь, я и так на твою бабушку ползарплаты выложила.
Они сидели в комнате Зинаиды, тянули коньяк с лимоном, и каждая думала – на кой хрен они купили коньяк? Никакого вкуса и воняет противно, лучше бы на те деньги сладкого красного винца взяли. Да еще лимон то и дело в зубах застревает…
От противного коньяка дам быстро развезло и потянуло на откровения.
– Почему? – пьяненько вопрошала соседку Зинаида. – Ну почему ты мне не сказала, что тебе тридцать четыре, а? Почему про мачеху свою не рассказала ни хрена? Ну, что она скотиной была, над ребенком издевалась…
Юнона была такая же хмельная, хотя и выпила всего ничего.
– Откуда ты узнала? С моей бабкой виделась, да? – качнулась Юнона.
– Да с кем я только не виделась! – отмахнулась Зинаида. – У-у-у-у, я про тебя много чего знаю. Наливай! Только я буду пить, а ты… ты мне про Клавку рассказывай. Начинай.
Однако Юнона тоже опрокинула стопочку, жутко вытаращила глаза и зашептала:
– Не буду ничего про Клавку. Потому что я ее боюсь. Она настоящая ведьма, даже во сне ко мне является. Ой, Зин, ты бы знала, это так страшно, что она творит! Она какие-то черные дела вокруг меня хороводит, честное слово. Я просто объяснить не могу, только мне кажется, что вокруг меня смерть. Она такая… Знаешь какая она? Не надо тебе знать, а то и ты бояться станешь.
– Я не стану. Я же сыщица! – заявила Зинаида. – И ты не бойся. А чего бояться-то? Ну, я понимаю, ты маленькая натерпелась, но ведь ее нет давно, забудь.
Юнона сузила глаза, уставилась в одну точку и недобро хмыкнула:
– Да разве такое забудешь… Понимаешь, я ведь родной матери и не помню совсем. Но люди говорят, что она была не злая, только мужиков любила, дурочка, а меня никогда не обижала…
– Вот ты интересная какая! – взвилась Зинаида. – Когда ей было обижать-то? Она ж сразу тебя на отца бросила, а он потом воспитывал.
Юнона бурно не согласилась:
– Ну и что, что ей некогда было обижать. Зато у других времечко отыскалось! «Папенька воспитывал»… Да ему по фигу было, что со мной. Скинул меня на Клавку и руки умыл. А той я нужна была, как чума старухе! Она своих детей хотела, а папенька ей внушал, дескать, одну бы на ноги поставить. А после того, как он ее заставил из-за меня от ребенка избавиться, она и вовсе озверела. И ведь что обидно – отцу хоть бы словечко сказала, всю злобу на мне вымещала. Ой, если бы ты знала, что она придумывала! Я один раз на ночь ноги забыла помыть, так она меня заставила всю простыню жевать – стирать, значит. Я давилась, а она силком пихала, мне тогда лет восемь было, наверное. А когда десять исполнилось, заставила меня донага раздеться да сфотографировала. А потом показывала фотографию соседским мальчишкам, причем просто так показывала – веселилась. Я тогда повеситься хотела. А уж как она меня била… Да все больше в живот и по пяткам, чтобы синяков не оставлять…
