Анна Ольховская - Ухожу в монастырь!
– Не сниму, – угрюмо буркнул старик, стараясь незаметно ухватить рукоятку ножа.
Но сделать что-либо незаметно, когда соглядатай навис прямо над тобой, довольно сложно.
И болезненный пинок твердым носком лыжного ботинка подтвердил это.
– Нож отбрось в сторону, старый пень! И быстро снимай шлем!
– Слышь, ты, хер-хер, – процедил Степаныч, поднимаясь после пинка, – не мешай мне раной Кая заниматься, а то, не ровен час, помрет он! Кажись, кость задета! Я ему сейчас настой, силы прибавляющий, дам, а потом отдам тебе твою шапчонку, не хнычь!
– Сейчас отдай!
– Вот ведь привязался! Да не могу я, застежка у ево мудреная больно, опосля возиться буду!
– Ну ладно, заканчивай, – раздраженно дернул щекой немец. – Но не надейся сбежать!
– Ты за меня не беспокойси. – Старик внезапно побледнел, встревоженно глядя куда-то за спину верзилы. – Ты за себя волнуйси. И мальчонку сюда давай, тока медленно и осторожно, не дергайси…
– А что…
Вопрос испуганно всхлипнул и трусливо убежал обратно в глотку немца, когда за его спиной почти одновременно послышались рычание, выстрел, противный хруст и душераздирающий вопль Дитриха. А затем к товарищу по партии присоединился и фальцет Ганса.
Не выпуская из рук ребенка, немец резко развернулся и буквально налетел взглядом на янтарно-желтые волчьи глаза. Матерый зверь стоял всего в двух шагах от человека, уши его были плотно прижаты к голове, пасть оскалена, а где-то в глубине горла клокотал, нарастая, очень такой неприятный рык.
А со всех сторон к обильно залитому свежей, остро пахнущей кровью участку леса бесшумно скользили серые, отощавшие за зиму и от этого особо озлобленные тени…
Глава 42
– Эх, мне бы ружжо мое щас! – еле слышно прошептал старик, скрипя зубами от бессилия. – Я бы… Чего застыл, герр, у тя ж пистолет есть, Мишаньке в голову им тока што тыкал! Отдай мне мальчонку и стреляй!
– Не успею, слишком долго, – выдавил из себя немец, не спуская помертвевших глаз с напружинившегося перед прыжком волка. – А вот так – успею!
И он мощным толчком швырнул маленькое тельце прямо в оскаленную пасть…
– Господи, Мишаня!!! – совершенно ошалев от ужаса, старик попытался помешать мерзавцу, но не успел.
И мальчик с размаху налетел на клыки. Нежная кожица на щечке мгновенно лопнула и заплакала кровавыми слезами, а Михаэль смог только пискнуть – от страха и боли ребенок почти сомлел.
Зверь, явно не ожидавший такого подарка, отступил на шаг и склонился над так легко доставшейся ему добычей. Так вкусно и сладко пахнувшей добычей. Из пасти на снег закапала слюна.
– Вот, забирай! – заорал немец, трясущимися руками пытаясь выдернуть из кобуры пистолет. – Он гораздо вкуснее меня, посмотри, какое нежное мясо, какие тонкие косточки! Жри его, а я пока…
– Ах ты, сволота поганая! – взревел Степаныч, медленно поднимаясь. – Да я тя щас голыми руками придушу, тварь! Да я… Опаньки!
Блондин, справившийся наконец с подло застрявшим в кобуре пистолетом, мимолетно удивился изменившейся вдруг интонации голоса этого недочеловека. Но размышлять над причиной ему было некогда – остальные волки медленно сужали круг, совершенно не задерживаясь возле таких больших, таких аппетитных кусков мяса, еще недавно носивших имена Ганс, Клаус, Дитрих…
На что очень и очень рассчитывал единственный оставшийся в живых кусок – по имени Адольф. Голодные звери сейчас должны были с аппетитом пожирать добычу, оставив его на потом!
Но они вели себя неправильно! Но самое главное – старик тоже вел себя неправильно! Он почему-то совсем перестал бояться! Недочеловек усмехнулся, покачал головой и, буркнув вполголоса странную фразу: «Во девка дает!», направился прямо к ближайшему волку.
Который сейчас должен был смачно хрустеть тонкими косточками ребенка, ведь никакой зверь не удержится, почувствовав на клыках свежую кровь!
Но и этот зверь был неправильным!!!
Он не тронул ребенка! Поскуливающий от страха мальчишка сидел на снегу, размазывая слезы и кровь грязными кулачками, а волк, аккуратно обогнув ребенка, снова шел к Адольфу!
И в янтарно-желтых глазах хищника к охотничьему азарту прибавилось явное презрение. Но…
– Бред! – заорал немец, направляя на зверя пистолет. – Ты не человек! У тебя нет эмоций! Нет! Нет!! Нет!!!
И он нажал на спусковой крючок.
Раз, другой, третий…
Но пули с противным визгом ушли в небо, одна, правда, убила еловую ветку, и та с жалобным шелестом упала на снег.
– Ты что, дед, сдурел?! – зарычал Адольф, направляя пистолет на ударившего его по руке старика. – Ты зачем это сделал?! Их же вон сколько, закончат со мной – все равно за вас с мальчишкой примутся!
– Не примутся, – угрюмо процедил Степаныч, поднимая сжавшегося в комок ребенка. – Им ты нужен!
– А-а-а, – в белесых глазах зашевелилось понимание, – вот оно что! Ими кто-то управляет, верно?
– Ты смотри, Мишаня, – усмехнулся Степаныч, укрыв дрожавшего мальчика полой своего тулупа, – сообразительный какой фриц попался!
– Так это ты, старик?! – прищурился Адольф. – Ты что, колдун местный?
– Да пошел ты!
– Не-е-ет, это ты сейчас пойдешь!
И пистолет в руках немца снова плюнул смертью.
Но именно в этот момент волк атаковал. И пуля досталась зверю, с жутким хрустом влепившись прямо в широкую грудь.
Хищник умер мгновенно. Но инерция мощного прыжка все-таки донесла уже мертвое тело до добычи, сбив блондина с ног.
И подняться он уже не смог. Не успел…
Серые тени молча накинулись на извивающееся тело, и по ушам резанул дикий крик, очень быстро перешедший в предсмертный хрип…
– Не смотри туда, Мишаня, не надо, – глухо произнес старик, прижав голову малыша к своей груди. – Пойдем лучше к папке, посмотрим, как там евоные дела. Я рану-то толком и не перевязал, тока промыл и лекарство положил. Да и твою щечку полечим… – Степаныч вдруг замолчал, прислушался и, огорченно сморщившись, закричал: – Да что ж энто такое! Кажись, фриц не брехал – подмога на снегоходах катит! Они кончатся када-нить?! Скока их в подземелье – тыща?
– Нет, меньше, – криво улыбнулся открывший глаза Кай. – А что, у нас еще гости? И где предыдущие?
– Папка! – жалобно вскрикнул Михаэль, измученным воробьенышем выглядывая из-под тулупа Степаныча. – Ты живой? Ты не умер?
– Да вроде нет.
– А тут так страшно было без тебя!
– Вижу. – Кай приподнялся на локте здоровой руки и, нахмурившись, осмотрелся.
Волки, абсолютно не обращая на них внимания, трапезничали. И назвать это зрелище приятным глазу и уху не смог бы даже самый прибабахнутый оптимист.
– Что произошло, я вижу. Но кто привел зверей?
– Девчуха та, наверное, Ника, больше некому. Так, давай-ка, подымайси. – Степаныч аккуратно поставил мальчика на снег и подхватил Кая под спину. – Надо успеть до ворот доковылять, а там отобьемси. Ружжов у меня, ты знаешь, хватит, штоб цельный месяц оборону держать. Смогешь идти-то?
– Попробую, – простонал мужчина, побледнев от напряжения. – Мне бы чайку твоего, тогда точно дойду.
– От старый хрен! – звучно шлепнул себя по лбу Степаныч. – Я ить и собрался тебе настоя-то дать, да отвлекся маненько.
Он вытащил из вещмешка фляжку:
– На, пей, да поболе. И побыстрее, твои уже совсем близко, чуешь?
Действительно, рокот снегоходов становился все громче.
Кай жадно припал губами к горлышку фляги, и терпкая горьковатая жидкость полилась в пересохшее горло.
Этот настой всегда был мощным стимулятором для него, а сейчас чай по рецепту старика оказался настоящей живой водой из сказки.
Слабость и головокружение, только что правившие его телом, были свергнуты революционно настроенными массами: силой, энергией и жаждой жизни.
Конечно, раненое плечо напоминало о себе дергающей болью, но двигаться больше не мешало.
– Все, Степаныч, я готов. Ты бери Помпошку и беги вперед, а я следом.
– Не, так не пойдет. А вдруг свалисси?
– Не свалюсь. Но и бежать не могу пока, а нам ведь надо оружие приготовить! И Михаэля в подвал спрятать.
– Не хочу в подвал, хочу с вами!
– Давай, Степаныч, бери его и вперед. Не время спорить!
– Лады, – кивнул старик. – Тока и ты поспешай!
Он ловко подхватил завопившего от возмущения мальчика и, смешно переваливаясь, потрусил к дому.
Кай направился следом, стараясь двигаться как можно быстрее. И не только из-за нарастающего рокота снегоходов, но и из-за стремления уйти подальше от тошнотворной трапезы хищников.
Степаныч уже почти добежал до спасительных ворот, когда вдруг затрещала автоматная очередь. И старик ничком, прикрыв собой ребенка, сломанной куклой упал на снег.
«Хорошо хоть, по ногам, – автоматически отметил Кай, медленно оборачиваясь. – Жить будет».
Но больше ничего хорошего не было…
Вслед за первым снегоходом, с которого и стреляли, из леса вылетели еще два. И на каждом – по двое соплеменников Кая. Итого – шестеро.
