Елена Колина - Наивны наши тайны

Но ничего не поделаешь, нужно решать Маришину судьбу.

— Понимаете, мне кажется, что вести размеренную семейную жизнь и тем более иметь ребенка — это пока не для вас, — осторожно начала Аврора. Мариша смотрела на нее во все глаза.

— Что же касается Вани, зачем вам непременно его любить? Сейчас вам нужно постараться жить так, чтобы... чтобы было прикольно. И помните — вы ужасно умная и хорошенькая, вас обязательно будет любить куча народу!.. Сначала Ваня, потом еще кто-нибудь, столь же прикольный. А деньги — это не главная тема. Совсем не обязательно покупать сапоги каждый сезон.

Аврора вытянула ногу в толстом цветастом носке:

— Смотрите, какие у меня модные туфли! Ах да, я же переобулась!.. Я потом вам покажу... А знаете, почему у меня всегда модная обувь? Потому что я все храню. Ведь мода всегда возвращается, это закон. Так что если хотите быть модной, совсем не обязательно переезжать к буйному сумасшедшему. Просто никогда ничего не выбрасывайте. И будете... вся в шоколаде.

— Поняла, — послушно кивнула Мариша, глядя на Аврору влюбленными глазами. И вдруг принялась рыться в своих медвежатах, котах, тигрятах. — Где мой телефон?!

Жестом фокусника Аврора вытащила из кармана кофты маленькую изящную трубку.

— Вот ваш телефон. А теперь скажите мне, что вы делали в кабинете?

На неожиданный вопрос Мариша отреагировала тотчас же: просто заплакала. Она плакала и мотала головой: «Не скажу, не скажу!»

— Лучше признайтесь, — меланхолически посоветовала ей Аврора.

— Я не была в кабинете, не была! — захныкала Мариша.

— У глупости есть свои преимущества: некоторое время можно отрицать очевидное, но не нужно злоупотреблять, — строго проговорила Аврора. — Скорей признавайтесь, деточка, а то мне некогда.

— Я не была... честное слово... — и Мариша с головой нырнула в кучу тигрят, медведей и котов.

«Почему этот ребенок такой закомплексованный? — подумала Аврора. — И почему Алику так легко удалось внушить ей, что ее никто не полюбит? Ведь ей всего восемнадцать лет, и она такая хорошенькая, откуда такая жуткая неуверенность в себе?»

...Конечно, и у Мариши есть мотив, и очень сильный мотив. Испугалась, что теперь ей придется жить подругому, и плеснула новоявленной наследнице ядовитой травки — просто-напросто зашлась в истерике и решила, что именно Катя лишает ее всего.

Авроре было ужасно, просто ужасно жалко Маришу, настолько, что ей захотелось забыть про этот маленький изящный телефончик, найденный ею в кабинете Кирилла... И зачем этому ребенку так срочно нужна любовь? Лучше бы пошла с подружками на дискотеку...

Беседа пятнадцатая

 — Хорош ребенок, трахается одновременно с двумя, фу!.. — сказала Ольга. (На ее лексиконе явно сказались результаты проведенных мероприятий по сексуальному воспитанию.)

— Это потому, что она еще маленькая. 

 — Да, ты так считаешь?.. Конечно, стоит только заплакать и сказать: «Меня никто не любит» — и пожалуйста, готово дело, такого человека можно исключить из числа подозреваемых, — недовольно проворчала Ольга. — Сентиментальная Аврора ее жалеет и отказывается разрабатывать версию. Не хочет, несмотря на то, что Мариша лазала в кабинет. Подсуживает Марише. Много на себя берет, не находишь?

Это лишь кажется, что младенец лежит себе в кроватке и не понимает, что происходит вокруг. То есть что вокруг него происходит, он, может быть, и не понимает — политическую обстановку в стране, например, или обсуждение меню на ужин, — но то, что касается его, младенец понимает очень хорошо, всеми своими младенческими фибрами души улавливает. Так и Мариша — лежала в кроватке и знала, что она, младенец Мариша, — мамина дочка. Кирилл в ребенке участия не принимал. Не то чтобы делал это демонстративно — рядом с младенцем Маришей никогда не звучало никаких глупых слов вроде «это не мой ребенок» или «я не обязан». Он не принимал участия в Марише самым естественным образом.

Мариша знала, что, если она заплачет, подойдет мама. Если Мариша останется в комнате одна с Кириллом, то он к ней, конечно, подойдет, но все-таки лучше не плакать: неприлично привлекать к себе внимание постороннего человека. Что-то в нем было не так. Это не была обычная мужская лень и обычная мужская нетрепетность к ребенку, и младенец Мариша очень хорошо понимала, что Кирилл не имеет к ней отношения.

Потом все это забылось, вернее, Мариша и не догадывалась, что она помнит. К тому же Кирилл то жил с ними, то не жил, затем исчез надолго и появился снова уже в качестве члена семьи, когда Марише было десять лет.

Кирилл сочинил для Мариши затейливую историю, волнующую, как чудесная волшебная сказка. Оказывается, Мариша — его дочь, и всегда была его дочерью, но раньше они не могли быть вместе из-за очень сложных обстоятельств. В этих обстоятельствах фигурировали злая ведьма, добрый эльф, сама Мариша и множество других персонажей, а также различные мелкие детали вроде потерянного ключика, вышитых золотом пеленок и спрятанных в саду тайников.

В общем, Кирилл постарался ради Мариши. Ему хотелось, чтобы девочка думала, что живет с родным отцом. И, кстати, не только для Маришиного блага — так всем будет проще. Не будет почвы для обид, ревности, недовольства. Все всем родные, и точка! Лариса была с ним согласна: Марише, бесспорно, лучше считать, что она живет не с чужим человеком, а с папой.

Конечно, Мариша поверила в ведьму, эльфа и себя в качестве персонажа в вышитых золотом пеленках. А кто

бы на ее месте не поверил? Во-первых, так красиво! Вовторых, ей хотелось иметь папу, говорить «папа».

Само собой, возникли некоторые неувязки — в школе, с соседями. Они по-прежнему считали, что у Мариши нет отца. Хорошо, говорили они, что Маришина мама вышла замуж и у девочки появился отчим. Хотя, конечно, отчим все же не родной отец...

— Тебя твой отчим не обижает?

— Нет, не обижает, — отвечала Мариша, сгорая от желания открыть правду про ведьму, эльфа и так далее.

«Для работ по русскому языку ученицы 5-го «А» класса Марины Ракитиной» — надписывала она тетрадки карандашом, а потом стирала и ручкой писала правильно: «Марины Королевой».

Ни Кирилл, ни Лариса ни в коем случае не хотели девочке ничего плохого. Они очень удивились бы, узнав, что она страдает, но кто им мог об этом сказать? Во всяком случае, не Мариша. И разве взрослые хоть что-то знают о своих детях? Никогда, словно они живут в разных мирах.

Мариша готовилась к разговору несколько дней, набралась храбрости и спросила папу, нельзя ли ей взять его фамилию — Ракитина.

Кирилл замялся.

— Папа, а почему у меня мамина фамилия? — не отставала Мариша. Точно так же, как в свое время Кирилл Ракитин спросил у своего отца.

— А у нас в семье так принято, — ответил Кирилл, и сказал, между прочим, чистую правду. — У меня тоже мамина фамилия. Мы по женской линии размножаемся.

Обычно Мариша вела беседу небрежно и ненастойчиво, словно бабочка, перелетающая с цветка на цветок, но тут заупрямилась. Этот разговор был так мучительно труден, что она преисполнилась решимости выяснить все разом и окончательно.

Спросила, а как же люди — соседи, учителя, подружки — они-то думают, что Мариша и Кирилл неродные! Разве хорошо вводить всех в заблуждение?

Кирилл ответил: «Это будет наш секрет. Семейный секрет. Знать о нем будем только мы с тобой и мама».

— Ты — папина любимая девочка, — растерянно добавил Кирилл.

Он уже сомневался, правильно ли поступил. Вот уж воистину — не делай добра, не увидишь зла. Хотел как лучше, а получилось известно как...

Любимая она была девочка или нет, неизвестно, но Кирилл действительно очень хорошо относился к Марише. И Мариша успокоилась — она папина любимая девочка, а фамилия у нее мамина. Мариша Королева — тоже красиво.

Осталась только одна заноза. Небольшая такая заноза, к которой Мариша скоро привыкла.

Кирилл уже был писателем Киром Крутым, не таким знаменитым, как сейчас, но достаточно известным. Марише было строго-настрого запрещено хвастаться соседям или девочкам в школе, что Кир Крутой — ее папа. Так строго, что ей даже не могло прийти в голову нарушить запрет. Кирилл сказал, что если она кому-нибудь проговорится, то случится что-то ужасное. Что именно, Мариша не запомнила, постаралась забыть. Если бы она действительно была родная дочка, ей бы не запретили рассказывать, что Кир Крутой — ее отец. А ей запретили. Потому что она неродная. Не положено ей, неродной дочке, хвастаться отцом — известным писателем.

Вот так и росла Мариша, дочь — не дочь.