Иоанна Хмелевская - Девица с выкрутасами
— Обвинителя вы привезёте?
— Если опять не займётся некими таинственными делами… Как, к примеру, сейчас, шёл уже вместе со мной в гостиницу и вдруг исчез из виду. Меня мучают страшные подозрения…
Пани Ванда моментально этими подозрениями заинтересовалась, и даже господин адвокат оторвал удручённый взгляд от мерзкого документа. Хозяйке кабинета не терпелось.
— Ну же! Какие?
— Наша пострадавшая вызывает нешуточные страсти, — вздохнула Патриция и с удовольствием отхлебнула кофе. — Даже обвинение за ней бегает с явно преступными, чтобы не сказать, убийственными намерениями. Вот увидите, когда здесь появится, станет утверждать, что не он за ней гоняется, а наоборот, она за ним.
— С убийственными намерениями? — живо отреагировал господин адвокат.
— Очень может быть. Кстати, неплохая мысль…
Кайтусь появился с большим опозданием и в отличном настроении. И с места, не подозревая, в чём дело, подтвердил слова Патриции, нагло заявив, что жертва ему проходу не даёт. Столь же нагло он потребовал себе кофе. Кофе пани Ванда не пожалела, а вот по части непроходимой жертвы не преминула высказаться.
— Исходя из того, что вы живы, а цели предполагались убийственные, следует вывод, что наша Стася в настоящий момент заканчивает своё бренное существование в каком-нибудь укромном месте. Мне послать туда патруль или подождать, пока отдаст богу душу, чтобы не связываться с больницей?
Кайтусь обиженно взглянул на Патрицию:
— Не понял, но догадываюсь, что это ты тут напридумывала детективных историй. Что она вам наплела? Журналистам верить нельзя!
— Но вы же сами признались, что пострадавшую к вам тянет, — заметил пан адвокат.
Кайтусь всё ещё не имел понятия, над чем тут шутят и в чём суть очередной каверзы Патриции, но удержаться не смог, уж больно хотелось как можно скорее поделиться сенсацией. Он отвесил галантный поклон пани Ванде:
— Такой кофе и макаронники бы похвалили…
— Не подлизывайтесь, — не дала договорить хозяйка, демонстрируя потрясающее чутьё. — Чего этой девице ещё надо? Добить лежачего?
— Наоборот. Сменила гнев на милость, совесть у неё проснулась или другие части организма, но хочет видеть его на свободе.
— Да уж, — с горечью констатировал пан Островский и попытался блеснуть цитатой: — «О, женщины, вам имя — непостоянство…»
— Мы ж ему условно не дадим!
— Нет, на это она и не надеется. Но за примерное поведение мог бы выйти по УДО, если, разумеется, кому-то удастся обезвредить эту мину замедленного действия.
— Зажицкую, да?
Кайтусь покосился на замолчавшую с невинным видом Патрицию. Дураком он не был, и среди его недостатков тупость не значилась, а посему тут же сопоставил одно с другим и вздохнул с облегчением. Знал ведь, какую роль играл на здешнем процессе тот пижонистый блондин-консультант. А значит, сейчас ситуация Зажицкой больше была известна журналистке, чем ему, прокурору, раз уж она так хорошо знакома с присланным из центра специалистом, пропади он пропадом. Ревность опять дала о себе знать.
— Зажицкую, — подтвердил он. — Или её утихомирят, или надоест своему поклоннику, или поклонник — ей… или муж за неё возьмётся, в общем, чтобы Климчак стал, всем до лампочки. Как, по-вашему?
Пани Ванда уже давно определилась.
— Да пусть катится, тюрьмы и так забиты. Только чтоб не валял дурака, должны же у защиты быть какие-то аргументы.
— Вижу, господа, что вы полностью берёте на себя все мои обязанности, — съязвил пан Островский. — Примерное поведение моего клиента я гарантирую, напрыгался уже по молодости. Впрочем, я с ним поговорю, разрешишь, Ванда?
— Да ради бога.
— А послезавтра уточним. Мне дадут соответствующую бумагу написать самостоятельно или опять за меня поработают?
— Нет уж, не всё коту масленица, сам изволь потрудиться!
— Это ж надо, — нарушила своё молчание Патриция. — Банальнейшее дело об изнасиловании, а все рекорды бьёт…
* * *Всю обратную дорогу до Варшавы Кайтусь пыжился, гордый тем, что ему удалось раздобыть. Держал свою добычу он пока в тайне, предвкушая реакцию Патриции. Пожалуйста, расстарался ради неё, достал желанную бумагу, полцарства за коня, теперь конь бил копытом у него в кармане, а вот сдержит ли эта язва своё обещание, оставалось загадкой. Начинать же переговоры осторожный господин прокурор пока не спешил, решил подождать до лучших времён.
Журналистка же пребывала в растрёпанных чувствах, ей одновременно было и смешно, и грустно, а отвращение сменялось приступами ярости. И вообще хотелось как можно скорее добраться до дома, чтобы проверить, что записалось на плёнку, и быстренько перепечатать всё по порядку, пока она еще помнила судейские перлы.
— Много доводилось видеть всяких придурков, но такого дебила ещё никогда, — зло говорила она непонятно кому, Кайтусю или себе самой. — Как вообще может существовать страна, где судейские посты заняты таким свиным навозом? Нет, не правильно, не свиным навозом, а куриным помётом. Свиньи — умные животные, трусливые, но неглупые в отличие от кур…
— Ты всерьёз полагаешь, что между умственными способностями и отходами организма существует прямая связь? — поневоле заинтересовался Кайтусь.
— А ты думаешь, наоборот?
— Тянет на научную сенсацию. Впрочем, судя по нашему последнему опыту, может, ты и права. Только учти, пожалуйста, что пани Ванда отыскала совершенно уникальный экземпляр.
— И этот уникальный экземпляр позорил правосудие долгие годы… Слушай, а может, он по рабоче-крестьянскому призыву?
От нечего делать Кайтусь принялся размышлять и подсчитывать. Вспомнил годы собственной учёбы. А ведь, правда, ходили слухи, что дипломы раздавали за социальное происхождение, не заморачиваясь оценками. Или за особые заслуги. За общественную работу и преданность социалистической родине.
— Двадцать три года, как кончилась война… Очень может быть. До войны был ещё каким-нибудь молодым судебным приставом, возможно, где-то в Пясечне…
— Слишком близко от столицы.
— Ну ладно, подальше. Потом выслужился. Или обнаружилось, что его дед ещё в девятьсот пятом году выворачивал булыжники из мостовой Лодзи. Ты что так тормозишь?
— А что прикажешь делать?! — разозлилась Патриция. — Таранить эти телеги, что ли?
— Лошадей напугаешь, — предупредил Кайтусь. — Навоз на поля возят, лёгок на помине.
Патриция кивнула и вернулась к прерванной теме:
— Прошу заметить, что это экземпляр, между прочим, вовсе не уникальный. Пани Ванда хвалилась, что откопала другой, ещё хлеще. Где она их берёт? Не иначе обнаружила на подведомственной территории какую-нибудь богадельню, а там целую россыпь таких брильянтов… Спятить можно, сколько же у этого трактора прицепов?!..
— Много. Не дёргайся.
— Балда, — поблагодарила за добрый совет Патриция и, скрипнув зубами, продолжила свои рассуждения с середины: — Чёрт с этим домом престарелых, кретины и молодыми бывают, вот только палку частенько перегибают…
— Какую палку?
— Наверно, металлическую, деревянная не гнётся. Перегибают, говорю, то ноль реакции, то сразу насиловать. Да и девицы хороши, вертят задом почём зря, перед всеми подряд, хоть пьяный, хоть трезвый, а потом, чуть что, с заявлением. А ты и рад стараться, сразу их ловишь…
— Ловлю не я, ловит милиция.
— И тащит к тебе, а ты с готовностью хватаешься за бумагу, и обвинительное заключение уже бежит рысцой! Как же, он, как минимум, пытался…
— Ну, если в ней что-то есть…
— Это не в ней должно быть, а в нём! Если парень не только вежливый, красивый, но и есть в нём сила и огонь… — Патриция вдруг прикрыла бушующий кратер и сменила тон на деловой и бесстрастный, возможно, потому что шоссе освободилось от тракторов и прочей крестьянской техники на колёсном ходу, что позволило ей прибавить скорость. — Я в парней пока ещё верю, ведь среди них разные встречаются. Одному такое виляние задом не понравится, другого возбудит, но он не станет руки распускать, а на третьего подействует как красная тряпка на быка, тут же бросится на приступ…
— Вторых — большинство, третьих — приблизительно половина, а первые — ненормальные, — категорически высказал своё мнение Кайтусь.
До Варшавы доехали в рекордное время, но потолковать приватно не сразу получилось. Кайтусь помчался по служебной надобности в прокуратуру, а Патриция уселась дома за пишущую машинку. Только вечером, окрылённый надеждой добытчик судебных творений вступил на её территорию. С букетом. Предварительно постучав и получив приглашение войти.
— Сдаётся мне, ты давала некие торжественные исторические обещания?..
Уже сами розы вызвали у Патриции сильнейшие подозрения. Хотя розы Кайтусь дарил ей частенько, но всегда придумывал какой-нибудь повод, стараясь при этом извлечь для себя выгоду. А тут ещё такие церемонии: в дверь постучал… Интересно, что на этот раз задумал? Ведь ясно же, что правду о плоцком изнасиловании всё равно не напечатают.
