Дарья Донцова - Белочка во сне и наяву
Ко мне внезапно вернулся голос:
– Немедленно уведите ребенка из кабинета! Кисе нельзя видеть это!
– Хочу видеть, – тут же заявила малышка.
Я быстро загородила собой часы.
Няня взяла воспитанницу за руку.
– Что плохого в часах?
– Там… вместо гирь… мопсы, – прохрипела я.
– Правильно, – удивленно посмотрела на меня Роза Леопольдовна. – О-о-о! Поняла! Вы решили, что Мирон без спроса взял игрушки Кисы и теперь она расстроится, увидев, что Муся и Фира к цепочкам привязаны? Ну так не беспокойтесь, девочка сама мастеру их отдала.
Меня стало подташнивать.
– К-кого? – шепотом выдавила я из себя.
– Плюшевых мопсов, – удивилась Роза Леопольдовна. – Или я вас неправильно поняла?
Я развернулась и так стремительно приблизилась к стеклу, за которым двигался маятник, что впечаталась лбом в него.
– Осторожнее! – предостерегла Краузе. – Если колотиться в корпус часов, можно ход сбить.
Я потерла ладонью голову.
– Так они не живые…
Роза Леопольдовна подняла Кису.
– Конечно, нет.
– А выглядят как настоящие, – никак не могла прийти в себя я.
– Немецкое качество, от германской фирмы, – одобрительно заметила няня. – Подарок Егора. Это он сестренке собачек преподнес, чтобы она в его отсутствие не тосковала. Киса их назвала Муся и Фира. От настоящих не отличить.
Раздалось цоканье, в кабинет медленно втянулись зевающие мопсихи. Я прислонилась к стене и стала ждать, когда сердце перестанет биться о ребра.
– Спокойной ночи, – прощебетала Киса и помахала мне ручонкой. – День прошел, иду ко сну, крепко глазки я сомкну, Боже, взгляд твоих очей над кроваткой будь моей. Хороший стишок?
– Очень, – похвалила Роза Леопольдовна и увела девочку.
Муся и Фира плюхнулись на ковер и захрапели. Я посмотрела на их плюшевых собратьев, пошла на кухню, увидела чашку, полную крепко заваренного чая, решила вытащить самодеятельную железную «эгоистку», схватилась за нее пальцами и вскрикнула. Несмотря на то что Краузе довольно давно налила в кружку кипяток, «заварочница» оказалась раскаленной. Г-образный крючок выпал из руки, разбил чашку, осколки и жидкость брызнули в разные стороны.
– Ой-ой, – запричитала вошедшая Краузе, – жаль кружечку! Ее Егор мне на Восьмое марта подарил!
Я, с трудом сохраняя спокойствие, пошла к двери, бормоча на ходу:
– Найдите Мирона, пусть приедет и вернет статус-кво.
– Кого? – жалобно уточнила няня.
– Вызовите парня, желательно поскорей, сама ему все объясню, – сказала я и выскочила в коридор.
Моя мама, если маленькая Фрося[9] начинала на кого-то злиться, всегда говорила:
– Милая, чем сильнее ты сердишься на человека, тем приветливее и спокойнее надо с ним разговаривать.
И теперь я, если впадаю в ярость, нежно улыбаюсь и становлюсь похожа на медовый пряник, щедро облитый шоколадной глазурью. Но вы даже представить себе не можете, как мне хотелось сейчас заорать, затопать ногами, схватить сковородку и треснуть Мирона по затылку.
Чуть не задохнувшись от возмущения, я бросилась в спальню, прямо в одежде плюхнулась на кровать, вытянулась и попыталась успокоиться. Постель неожиданно слегка покачнулась. Сначала я подумала, что мне показалось, но потом, сменив позу, я поняла: кровать действительно по непонятной причине потеряла устойчивость.
Полная ужасных предчувствий, я сползла с нее, встала на колени и посмотрела на ножки семейного ложа. Передние оказались на своих местах, а вот вместо задних я увидела два желтых цилиндра. Это были гири от напольных часов.
– Роза Леопольдовна! – заорала я.
– Господи, пожар? – испуганно спросила Краузе, вбегая в спальню. – Горим?
Я молча показала пальцем в пол.
– Видите?
– Паркет, – недоуменно констатировала Краузе. – И коврик.
– Ноги, – только и сумела произнести я.
Няня живо нагнулась, потрогала меня за лодыжки и запричитала:
– Вас парализовало, да?
Моя злость в одночасье испарилась, мне стало смешно. Ну да, парализовало, и я не могу встать с четверенек.
– Лампа кричит? – спросила Киса, входя в спальню.
Роза Леопольдовна выпрямилась.
– Деточка, ты опять проснулась. Не волнуйся, Евлампия Андреевна снова поет.
Я захихикала. Ну да, правильно, госпожу Романову парализовало, она вскочила с кровати и, переполненная счастьем от случившегося, запела во всю мощь легких. Если человек лишается двигательной активности, он всегда так поступает.
– Как холодильник и часики? – обрадовалась девочка.
Я проглотила подкатывающий к горлу смех.
– Киса, ты о чем?
Малышка села на пол.
– Часы поют. Ля-ля-ля-ля.
– Точно, – вспомнила я, – про султана с женами. А вот репертуар холодильника я пока не знаю. Надо пойти послушать.
– Вы куда? – пискнула няня.
Я пожала плечами:
– На кухню. Или холодильник уже не там стоит?
На Розу Леопольдовну напал приступ кашля. А я, подгоняемая дурными предчувствиями, ринулась на кухню, распахнула здоровенный холодильный шкаф, увидела внутри вместо множества полок одну, на ней нечто, напоминающее ярко-красную батарею, и услышала приятный женский голос:
– В Москве час ночи.
Затем зазвучала песня: «Опять от меня сбежала последняя электричка…»
Я захлопнула дверцу, тут же открыла ее и услышала: «По шпалам, опять по шпалам, иду домой по привычке…»
Похоже, я уже привыкла к странным сюрпризам, потому что не засучила ногами от негодования, а просто спросила:
– И где теперь продукты?
– Они временно во втором холодильнике, – тут же подсказала Краузе.
– Что же находится в этом?
– Деталь из оранжереи, – шепотом возвестила няня.
– У нас в квартире появилось место для выращивания цветов? – пискнула я.
– Овощей, – уточнила няня.
– Так значит, не оранжерея, а парник, – поправила я.
– Верно, – согласилась Краузе. И пояснила: – Ночь на дворе, вот ум за разум и заходит.
– Если память мне не изменяет, парника, где зреют помидоры и прочее, у нас тоже нет, как и оранжереи, – продолжала я.
– Мирон невероятно добрый, поэтому решил абсолютно бесплатно помочь Наине Иосифовне из двадцать пятой квартиры. У нее сломалась посудомойка, – еле слышно залепетала няня, – для реанимации машинки нужен обогреватель старой конструкции. Таковой обнаружился у Марии Алексеевны из пятьдесят второй. Его перед тем, как разбирать, надо охладить. У Наины холодильник крохотный…
Я потрясла головой:
– Стоп! Я не имею права запрещать Мирону обслуживать клиентов, но он не должен превращать нашу квартиру в свою мастерскую. Завтра сей фрукт обязан приехать с утра и сделать в нашей квартире все, как было до его появления. А сейчас я иду спать в свободную гостевую.
– Нет! – вдруг закричала няня. – Туда нельзя!
Киса, задремавшая в кресле, открыла глаза.
– Лампа поет?
– Нет, солнышко, – ответила я, – теперь няня радует нас вокалом.
– От счастья? – уточнила, зевая, девочка.
– Конечно, – успокоила я ее и повернулась к Краузе: – Что не так с гостевой?
– Я… я… Я там сегодня видела мышь, – выпалила няня. И развела руки в стороны: – Вот такую.
Я двинулась в сторону коридора.
– Судя по размерам, это был ирландский волкодав. Я не боюсь ни собак, ни грызунов, думаю, из всех представителей фауны нужно опасаться только хомо сапиенс, он один убивает не из чувства голода, а от коварства и жестокости. Спокойной ночи.
Роза Леопольдовна, проявив несвойственную ей прыть, обогнала меня, подскочила к двери, приоткрыла ее и громко сказала:
– Эй, мыши, быстро прячьтесь!
Я отодвинула совсем ополоумевшую няню, вошла в комнату и стала озираться. На первый взгляд интерьер выглядел обычно.
– Порядок, – обрадовалась Краузе, – ложитесь в кроватку. Киса, тебе тоже надо спать.
Я села на край матраса, попрыгала на нем, потом легла, замерла и расслабилась. Фу! Бесконечный день закончился. Глаза закрылись, мне стало тепло, ноги-руки потяжелели…
Внезапно я уловила тихий шорох и чуть-чуть приподняла веки. Из большого шкафа, сопя, как обычно, вышла Фира. Что-то в облике мопсихи показалось мне странным – она была слишком большой и передвигалась как-то неловко. Мопсиха обошла кровать, встала на задние лапы, передними схватила вторую подушку, опустилась на пол и, держа ее в зубах, потопала к двери. Я даже не успела удивиться. Фира исчезла в коридоре. Последнее, что я увидела, оказались домашние тапочки Макса на задних лапах мопсихи.
Глава 30
Утром я вошла в лифт, не уставая удивляться. Надо же, какой дурацкий сон мне привиделся – гигантская Фира, вылезающая из шкафа, а потом берущая передними лапами подушку с кровати и в зубах несущая ее из комнаты. Если б существовал конкурс самых нелепых видений, мои могли бы получить Гран-при. А тапочки на задних лапах? Вот откуда мое подсознание вытащило сей образ? Как бы дедушка Фрейд истолковал его?
