Дарья Донцова - Али-Баба и сорок разбойниц
– Что ты увидела здесь хорошего? – поинтересовался я. – Хочешь купить шоколадку?
– Гадость, – прошипела Николетта, делая странные движения ногой, – плитка всего за десятку! Я ем только швейцарский шоколад.
– Тогда пошли, носильщик ждет.
– Подождет, – протянула маменька, дергаясь, – ему за это платят. Вава, помоги!
– Что случилось?
– Нога не идет.
Я удивился и уставился на ее ноги, обутые в новые сапожки, те самые, на платформе, с длинным гвоздеобразным каблуком.
– Почему не идет?
– Не знаю! Вместо того чтобы задавать кретинские вопросы, лучше придумай выход, – обозлилась Николетта, пытаясь шагнуть вперед.
Попытка не удалась, маменька словно приклеилась к месту. Я наклонился и понял, в чем дело.
Встречали ли вы такие длинные резиновые коврики, состоящие из дырочек разного диаметра, больших и маленьких? Их часто расстилают перед торговыми точками, чем убивают сразу двух зайцев. С одной стороны, в магазин не тащится вся грязь с улицы, с другой – покупатель не поскользнется на ступеньках. Так вот, каблуки Николетты попали в их крошечные отверстия и застряли там.
– Ты подергай ногами, – предложил я.
Маменька попробовала, но успеха не достигла.
– Вава, – приказала она, – немедленно освободи меня!
– Но как?
– Не знаю! Живей! Быстрей! Я опоздаю на поезд.
– Его еще даже не подали к перрону.
– Слышать ничего не желаю! Очень часто продают двойные билеты, я хочу первой войти в вагон! Вава!!!
Понимая, что у нее сейчас начнется истерика, я встал на колени, прямо в февральскую грязь, и попытался вытащить один сапожок. Тщетная попытка, слишком тонкий каблук словно приварился к резине. Подошедший носильщик тоже потерпел неудачу. Подергав туда-сюда маменькину ногу, он вспотел и с чувством произнес:
– Ну бабы! Кто же такую обувь носит! Прямо насмерть встала. Вы бы себе чего попроще купили, на резиновом ходу, дешево и удобно, ни в жисть не поскользнетесь. У меня жена хоть и помоложе будет, а давно такие приобрела…
Николетта разинула было рот, чтобы достойно ответить обнаглевшему мужику, но тут, как на грех, ожило радио.
– Граждане пассажиры, – понесся над нами равнодушно-металлический голос, – поезд номер…
– Ой, ой, – завопила маменька, – все, я опоздала! Идиоты!
– Не волнуйся, – пыхтел носильщик, – только посадку объявили. Состав за сорок пять минут до отъезда подают, ща мы тебя выкорчуем.
– Кретины, уроды, – плакала Николетта, – каким только образом ухитрились меня сюда запихнуть!
– Так я чего, – засопел носильщик, – я совсем ни при чем, и внук ваш тоже.
– Кто? – перестала биться в рыданиях Николетта. – Какой внук?
– Вот этот, – мужик ткнул в меня пальцем. – Мы вместе с ним бежали, вы одна сзади топали!
Я закрыл глаза. Все! Сейчас Николетта покажет нам небо в алмазах. И точно. Маменька секунду стояла с раскрытым ртом, потом издала вопль раненого бизона. Около нас мигом собралась толпа.
– Обокрали небось, – говорили одни.
– Не, в магазине обчистили, – предполагали другие.
– Теракт, – настаивали третьи, – эй, кого тут убили, дайте глянуть!
В конце концов из магазинчика высыпали продавцы. Разобравшись, в чем дело, они предложили свою помощь, и в конце концов одна из девочек придумала гениальный выход:
– Пусть она снимет сапоги, а мы скатаем дорожку, унесем ее в подсобку и там мигом вырежем каблуки.
– Глупости, – отмела это предложение маменька. – Я что, должна стоять босиком на снегу?
– Вовсе нет, – стрельнула в мою сторону густо намазанными глазами девица, – я принесу вам обувку.
Мне ее идея показалась конструктивной, и, несмотря на сопротивление маменьки, мы приступили к ее осуществлению. Сначала Николетте принесли чудовищного вида кроссовки, размера эдак сорок шестого. Увидев, что ей предложили временно нацепить на ноги, маменька затрясла головой и категорично заявила:
– Ни за что! Хоть убейте.
– Вы не волнуйтесь, – принялась уговаривать ее продавщица, – они чистые, просто страшные.
– Их Мишка только в магазине носил, – ворковала другая, расстегивая «молнию» на маменькиных сапогах.
– Нет, – капризничала та, – хоть убейте меня, не надену!
– На поезд опоздаешь, – напомнил я.
– Господи, – взвыла Николетта, – почему ты постоянно посылаешь мне испытания!
Причитая, она перебралась в кроссовки и, сев на поданный стул, стала раздавать указания продавщицам:
– А ну поторопитесь, а то ногам холодно. Эти уродские ботинки совсем не греют.
– Мишке они тоже не нравились, – пробормотала одна из торгашек, скатывая дорожку, – он их поэтому редко надевал, а после его смерти никто на них и не польстился.
– Чьей смерти? – подскочила на стуле Николетта.
– Так Мишка помер, – пояснили хором продавщицы, – сам допился, а ботиночки остались…
Выпалив это, девушки ловко подхватили дорожку и втащили ее в магазин.
– Это что? – растерянно обвела нас взглядом маменька. – Я надела обувь мертвеца?
Мы с носильщиком переглянулись. Мужик судорожно закашлялся, а я, ощущая, как уголки рта начинают разъезжаться в предательской улыбке, быстро сказал:
– Посиди тут пару минут одна, мы погрузим пока багаж в купе и за тобой вернемся.
Маменька, ошеломленная происшествием, милостиво кивнула. Носильщик дотолкал тележку до вагона, снял чемоданы и сумки, получил честно заслуженную плату и, давясь от хохота, ушел. Я побежал к магазинчику и нашел там маменьку в состоянии крайней озлобленности. В руках она держала десять рублей.
– Ты хочешь купить воды? – осторожно спросил я.
– Нет, – гаркнула Николетта, тяжело дыша от возмущения. – Это мне дали!
– Кто? – изумился я. – Зачем?
– Подошел какой-то урод, – запричитала маменька, – сначала просто смотрел на меня, потом сунул червонец и велел: «На, бабушка, купи себе хлебца». Он меня за нищую принял!
Я изо всех сил сжал зубы, чтобы сдержать смех. Не далее как неделю назад Николетта купила себе за бешеные деньги последний всхлип моды: джинсовое пальто, подбитое соболем. Я не стану сейчас озвучивать стоимость вещи. Выглядит пальто устрашающе, так, будто три его предыдущих владельца скончались от старости, проносив этот шедевр на плечах всю свою жизнь. Потертая, кое-где рваная джинса, повсюду булавки, пятна, чистый кошмар, но зато модно и дорого. На вокзале полно провинциалов, естественно, большинство из них ничего не понимает в гримасах подиума. Добрый дядечка не пожалел десятки, увидев перед собой пожилую женщину, одетую в рванину и раздолбанные кроссовки. И назвал Николетту бабушкой!
Слава богу, именно в тот момент, когда маменька набрала полные легкие воздуха, чтобы втоптать меня в тротуар, появилась девушка с сапогами. Николетта швырнула ассигнацию в грязь, мгновенно обулась и понеслась к поезду. Я бежал за ней, тихо радуясь тому, что до отхода состава осталось девять минут и мне не придется долго сидеть в купе, выслушивая речи взбешенной маменьки.
Я хотел подсадить Николетту в вагон, но она отпихнула меня, схватилась руками за поручень, легко вскочила на ажурную железную ступеньку, повернула ко мне идеально намакияженное лицо и с вызовом поинтересовалась:
– Разве я похожа на старуху?
В желтоватом свете вокзальных фонарей мелкая сеточка морщин, покрывающая лицо Николетты, была абсолютно незаметна, а фигуру маменька сохранила девичью, поэтому я с жаром воскликнул:
– Конечно, нет! Тот мужчина небось пьяный был! Принять молодую женщину за бабушку! Смешно, право слово!
Николетта удовлетворенно улыбнулась, попыталась поднять ногу и… осталась стоять. Я похолодел, нет, только не это!
– Вы идете? – поторопила проводница. – Прощайтесь скорей, посадка заканчивается!
Николетта усиленно дергала ногами, но не сдвинулась с места даже на миллиметр. А еще говорят, что снаряд два раза в одну воронку не падает! Маменька опять ухитрилась застрять гвоздеобразными каблуками в отверстиях. Только сейчас это была не дорожка, а ступенька. Поняв, что пассажирка потеряла способность двигаться, проводница забегала по перрону, размахивая руками, словно пытающаяся взлететь тучная курица.
– Ой, что делать-то! Ой, состав задержу! Ой, нагорит мне! Ой, она ж не может так на подножке до места ехать!
На свою беду, я обладаю слишком живым воображением и моментально представил такую картину. Поезд несется сквозь ночь, издавая гудки, уютно светятся окна вагонов. На ступеньке стоит Николетта, одной рукой она, чтобы не упасть, цепляется за поручень, в другой держит мобильный телефон, в который изрыгает проклятия. Угадайте, кому адресованы ее гневные речи? Правильно, мне!
Надо отдать должное Николетте, она не стала рыдать, а заорала на проводницу:
– Хватит вопить! Эка невидаль, каблук застрял! Я сейчас сниму сапоги и пойду босиком в купе, а вы скатайте ступеньку, втащите ее в вагон, а мы потом ножницами вырежем обувь!
