Дарья Донцова - Ночной кошмар Железного Любовника
Тонечка положила сотовый на стол и сказала:
– Уже бежит.
Глава 28
Когда Антонина ввела Офелию в кухню, та в первую секунду безмерно удивилась.
– Виола? Вы тоже здесь? Очень приятно.
– А как насчет меня? – спросил Пономарев, стоявший у стены между холодильником и разделочным столиком. – Я тоже вызываю у вас радость?
У сестры Анатоля, сначала не заметившей следователя, дернулась бровь, но голос не дрогнул:
– Конечно. Добрый вечер, Гриша. Что происходит? Кто продает подсвечник?
– Никто, – ответила я, – нам надо поговорить с вами.
Офелия повернулась к притихшей Тоне.
– Ты меня обманула! Как некрасиво!
– Антонина не обманула, а применила тактическую хитрость, причем по моему настоянию, – бросился на защиту бывшей одноклассницы Григорий.
– Врать отвратительно! – возмутилась Офелия. – Интеллигентный человек никогда…
Не выношу людей, которые разглагольствуют о высоких принципах, о честности, о своей любви ко всему живому, а сами потихоньку топят новорожденных котят, поэтому я не сдержалась:
– Как интеллигентный человек, никогда не кривящий душой, скажите, пожалуйста, вам понравилось на Мальте?
Теперь у Офи дернулось веко.
– Где? – осипшим голосом осведомилась она.
Мне стало совсем противно.
– Давайте сократим вводную часть, – хмуро попросил Григорий. – Могу показать данные о пересечении вами границы. А также о получении шенгенской визы на пять лет. Летите в конце января на Мальту? А когда назад? Обратный билет почему-то не приобрели.
Офелия стиснула губы. Я решила, что настал мой черед.
– Вам привет от Клавдии Петровны и Семена Кузьмича.
Сестра Анатоля перевела дух.
– Я не знакома с этими людьми и не понимаю, по какому праву вы мне тут устроили допрос.
– Ну, что вы, – нежно прокурлыкал Пономарев, – у нас просто дружеская беседа, ни протокола, ни вызова в полицию. У меня возникла пара-тройка вопросов, и мне показалось более предпочтительным задать их вам в приватной обстановке. Но если вы настаиваете, давайте перейдем в служебное помещение. Правда, у отделения дежурят папарацци, они вас заметят и тут же растиражируют новость, причем наврут с три короба.
– Охотно верю, что вы забыли про смотрителя кладбища и его жену, – заявила я. – Однако вы ведь иногда бываете на погосте в Малинкине? Там похоронена Аня, жена Севы.
– Ах, эти, старик со старухой… – процедила Офелия. – Да, я виделась с ними, естественно, имена позабыла.
– А куклу Суок? – спросила я. – Помните ее?
Офелия вцепилась пальцами в край стола.
– Кого?
– Да ладно вам, мы поднимали плиту! – выпалила я. – Прошло чуть больше года со дня похорон игрушки, но она и ее одежда выполнены из какого-то искусственного материала, а синтетика не гниет, не разлагается и представляет большую проблему для человечества, ее крайне трудно утилизировать.
– Чем вам помешал Сева? – спросил Гриша.
Офелия вскочила и снова свалилась на стул.
– Вы полагаете, что я убила племянника? Я? С ума сошли! Я не способна на такое злодейство!
– Только что вы говорили о неприятии лжи, – напомнила я, – а сами беззастенчиво врали. Вы не ездили на конференции, не ложились на операцию по удалению аппендицита, а летали на Мальту. Сева узнал об этом и решил шантажировать вас? Затребовал денег за молчание, и вам пришлось его убить? И зачем вы хоронили куклу?
– Боже мой, конечно нет, – залепетала Офи, отвечая на два первых моих вопроса. – Суок не имеет ни малейшего отношения к трагической кончине Севы. Вообще никакого. Да, я не очень любила племянника, но никогда не желала его смерти. Кукла… Это совсем другая история, поверьте.
– Рассказывайте, – коротко приказал Григорий.
– При всех? – возмутилась Офелия. – Пусть они уйдут!
– Боюсь, у вас нет права диктовать условия, – мрачно заметил Пономарев. – Если будете молчать, придется вас задержать и доставить в отделение, а там, как я уже упоминал, ждут журналисты с камерами. Ахнуть не успеете, как ваше фото появится в ближайшем выпуске новостей. Ваш выбор.
– Хорошо, хорошо, – согласилась Офи, – лучше останемся тут. Но дайте честное слово, что никогда, никому, ни единым словом, ну…
– Если это ваша личная тайна, и она никак не связана с убийством Всеволода, то ни грамм информации не покинет стены моей квартиры, – пообещал следователь. – Так, девочки?
– Да, – в унисон ответили мы с Тоней.
Офелия выпрямилась.
– Ладно. Но придется начать издалека.
– Хоть со времен динозавров, – благодушно разрешил Пономарев, – у нас куча свободного времени.
– Очень надеюсь, что вы меня поймете, – жалобным голосом завела директриса. – Моя жизнь настоящая драма. Я обожала нашу маму, а она, умирая, потребовала от меня и Пени: «Дочери, поклянитесь на иконе, что всегда будете слушать старшего брата. Он умный, гениальный, достиг успеха в жизни, но пойдет дальше. А вы глупенькие, можете попасть в лапы злых мужиков, и я на том свете с ума сойду». Ну и что мне оставалось делать?
Офелия обвела нас пристальным взглядом.
– Анатолю, когда мамочка умерла, исполнилось двадцать шесть лет, он получил высшее образование, играл в театре, снискал первый успех, ему дали квартирку в Ковалеве, маленькую однушку, но со всеми удобствами. А мы с мамой и Пени жили в деревне Аносино. Теперь ее нет, а тогда она была убогим местом. Изба наша развалюха, туалет на огороде, колодец в конце улицы, зимой электричества, считайте, нет, вечно его отключают, о газе мы и не мечтали, готовили в печке. Чтобы помыться, ехали в райцентр, в баню, летом в сараюшке освежались. Когда мама скончалась, мне тринадцать стукнуло, Пени восемь. Разве выживут две девчонки в деревне? Мы от счастья чуть не умерли, когда брат нас к себе взял. Вошли в его квартиру и онемели. Ванная с горячей водой и душем. На кухне газ. Батареи горячие. Телефон. Унитаз! Мы на него сначала садиться боялись, вдруг этакую красоту запачкаем.
Офелия мрачно усмехнулась.
– Рай, да и только. И в школу Анатоль нас прямо рядом с домом определил. Раньше мы с Пени вскакивали в пять утра и через лес шесть километров неслись. Зима, весна, осень – без разницы. А в Ковалеве не жизнь, а малина, раньше семи можно не просыпаться. Мы не верили своему счастью. Со временем понятно стало, какую брат нам роль отвел: мы стали его прислугой. Я готовила, стирала, гладила, Пени за продуктами бегала, квартиру убирала. Спали мы на кухне на полу, на матрасе, а Анатоль жил в комнате. Брат часто компании собирал. Сидят у него приятели, курят, пьют, мы с Пени колбасой вертимся, жратву подаем, тарелки приносим-уносим. Спать лечь нельзя, гости часто часов до трех галдели. А когда уходили, наша задача была в мгновение ока комнату Анатоля проветрить, полы помыть, спать ему постелить. Если что брату не понравится – скажем, невкусный я пирог испекла – или Пени плохо скатерть накрахмалила, – жди беды. Он оплеух надает и заорет: «Бездельницы, дармоедки косорукие! Отправлю-ка я вас в Аносино, не умеете в городе жить!» Ой, как мы боялись снова в убогой избе очутиться… После взбучки готовы были у брата в квартире пыль языком слизывать. А еще Анатоль любил женщин. Подружки менялись часто, кое-кто оставался ночевать, и упаси нас Бог очередной шалаве утром на глаза попасться.
Офи махнула рукой.
– Мы превратились в его рабынь. Ни одного ласкового слова не слышали, только ругань. Справедливости ради надо заметить, что я не очень хорошо училась, но не по лености или скудоумию, а из-за отсутствия нормальной базы знаний. В нашей деревенской школе слабый педсостав был, в Ковалеве учителя на голову выше. Начнут объяснять, я три четверти слов не понимаю. Ну не говорили мне ничего подобного ранее! Пени легче пришлось, она пошла в городе в третий класс, а я в седьмой. Сестра через год всех догнала, а у меня одни двойки да колы. Анатоль как глянет в мой дневник, так за ремень хватается. В конце концов он меня в педучилище определил. Я его окончила, преподавала в младших классах, поступила без отрыва, так сказать, от производства в институт и стала карабкаться по служебной лестнице в гору. А Пени получила диплом библиотечного техникума. Думаете, Анатоль нами был доволен? Как же! Все твердил: «Дуры твердолобые, Аносино вас ждет. Не позорьте меня, я известный человек, а вы мой стыд».
– Вас послушать, так Авдеев просто исчадие ада, – не выдержала я. – Но давайте взглянем на ситуацию в иной плоскости. Молодой неженатый парень забирает в свою крохотную квартирку двух маленьких сестер и воспитывает их, как умеет. Опыта обращения с детьми у него нет, вот он и перегибает палку, лупит девочек за плохие оценки и лень. Может, Анатоль просто пытался вырастить вас хорошими людьми? Он же мог отдать вас в детский дом и жить в свое удовольствие. Вас ведь приходилось одевать, обувать, кормить-поить. Сомневаюсь, что артисту тогда много платили. Но брат не бросил вас. Что же касается гостей и женщин… Так это молодость, когда еще гулять?
