Дарья Донцова - Любовь-морковь и третий лишний
– Ах, как хорошо, а я с вязанием в уголочке посижу, ведь не помешаю?
Ожешко явно не собиралась делить Евгения ни с кем, даже с родным сыном.
Летом семья уезжала на дачу, Евгений, связанный работой, не мог ежедневно мотаться в Подмосковье, он навещал своих в субботу и воскресенье. Едва электричка увозила мужа в Москву, как Альбина скучнела. В понедельник она старательно пыталась чем-то занять себя, во вторник скисала окончательно и говорила Насте:
– Мне в город надо срочно, ты тут одна справишься.
Няня кивала, хозяйка, веселая, словно птичка, упархивала к супругу. Возвращалась она в четверг вечером и, забыв поцеловать Павлика, сразу кидалась к плите, приговаривая:
– Женечка в пятницу вечером прибудет, надо тесто на пирожки поставить, сделать его любимые, с капустой.
– Лучше с мясом, – один раз попросил Павлуша.
Мать уставилась на сына, а затем раздраженно воскликнула:
– Фу, глупости! Женечка только с капусткой любит!
Вот и поймите теперь, зачем даме был нужен ребенок? Она им совсем не занималась, матерью Павлуше была Настя. Мальчик вырос, стал подростком, а няня была при нем.
Но всю глубину чувства Альбины Настя поняла, когда Евгений умер. Вдова превратилась в зомби, несколько месяцев она ни с кем не разговаривала, ела то, что подсовывала ей испуганная Настя, и отказывалась выходить из квартиры. Потом Альбина Фелицатовна опомнилась и превратила комнаты в мемориальный комплекс. По всем стенам она развесила фото обожаемого Женечки и запретила Насте трогать вещи покойного. Более того, Ожешко стала вести себя так, словно Евгений ушел на работу и вечером обязательно вернется.
– Ты купила газеты? – вопрошала она у Насти. – Положи на тумбочку, Евгений вечером почитает.
Няня вздрагивала, но исполняла приказ.
Альбина Фелицатовна не изменила своим привычкам, она по-прежнему вставала в шесть, накладывала на лицо макияж и варила супругу какао.
– Дорогой, – кричала вдова, – завтрак на столе!
Настя и Павлик вздрагивали, но ничего не говорили.
Во всем остальном Ожешко казалась вполне нормальной, она даже повеселела, вот только начисто отказывалась считать мужа мертвым, могла сказать знакомым:
– Женечка в командировке.
Но поскольку никакого вреда от этого никому не было, Настя решила не обращать на закидоны хозяйки внимания. Жаль, конечно, что нянька была необразованна, иначе она бы спохватилась и вызвала к Альбине психиатра, может, тогда и не случилось бы несчастья.
Как-то летом на даче Альбина в один из дней весьма резко спросила:
– А куда подевались книги из библиотеки? Отчего внизу вместо Брокгауза стоят дурацкие издания и какие-то журналы напиханы?
– Мама, – спокойно ответил Павлуша, – старой энциклопедией никто не пользуется. Я переместил ее наверх, а на нижние полочки поставил нужные мне книги.
Глаза Альбины чуть не вылезли из орбит.
– Что? Ты переворошил библиотеку?
– Да, – кивнул сын, – разве нельзя?
– Конечно, нет! – взвизгнула дама.
– Почему?
– Папа читает Брокгауза.
Павлик крякнул.
– Мама, мне очень неудобно наверх за книгами лазить.
– С ума сошел! Верни энциклопедию.
– Пусть наверху останется.
– Нет!!!
– Мама… – начал было юноша, но мать не дала ему договорить.
Тонкая рука, украшенная кольцами, со всего размаха опустилась на щеку парнишки.
– Ты не уважаешь отца!
Павел вздрогнул и впервые в жизни заорал:
– Хватит бредятины! Папа умер.
– Что? – отшатнулась Альбина.
– Отец в могиле, – четко произнес Павел, – достаточно с меня твоего идиотизма, теперь я тут хозяин.
Извини, я устал от истерик и кривляний. Мне жаль папу, не хватает его, но портить себе жизнь я не дам.
Знаешь, мама, тебе следует посетить психиатра, попить лекарства, авось в себя придешь!
Альбина рухнула на диван.
– Кто умер?
– Хватит! – рявкнул сын.
– А ты, значит, хозяин? – прищурилась мать.
– Да, – кивнул Павел, – я достаточно взрослый, чтобы стать во главе семьи. Пойми, пожалуйста, папы нет, но есть я, и мне тоже хочется наконец хоть капли внимания.
Настя ожидала, что Альбина с воплем: «Прости милый, я всегда была с тобой несправедлива!», бросится на шею юноше или упадет в обморок, но няньке и в голову не могло прийти, как станут развиваться события.
Альбина Фелицатовна выпрямилась.
– Хозяин? Ха-ха-ха! Ты приемыш, дурная кровь, весь пошел в своих, не известных никому родителей!
– Мама? – попятился Павлик. – Ты о чем?
– Сумасшедшей меня считаешь?
– Нет, нет, просто ты…
– Не смей мне «тыкать», выродок.
– Мамочка…
– Я тебе, дрянь, не мать.
– А кто? – окончательно растерялся паренек.
Альбина зло засмеялась:
– А-а-а! Хотел у меня утешение отнять. Я-то себя успокоила: Женечка не умер, просто уехал. А ты решил глаза мне открыть. На, гляди, Альбина Фелицатовна, нет с тобой Женечки! В самое больное место, в сердце, гвоздь забил. Ну и я тебе отплачу, может, и лучше, что так случилось! Хозяин! Нищая дрянь, вот ты кто! И совсем не сын Женечки! И уж не мой, это точно!
С этими словами Ожешко подлетела к юноше, изо всей силой толкнула его и, когда тот, не удержавшись на ногах, упал на пол, нависла над ним и заорала:
– Правду очень любишь? Про смерть мужа мне напомнил! Так слушай про себя истину.
Ни Настя, ни Павлик не успели даже пошевелиться, как Альбина Фелицатовна начала издавать нечленораздельные звуки.
– Валька, слава богу, убралась.., все.., нету ее. Дима, дрянь, дрянь, угорел. Женечка знал: у них дурная кровь. Я его совсем убедила.., да.., он поверил, но потом… Павел! Ох, горе…
Настя прижала руки к лицу, а Павлик растерянно спросил у няни:
– Это она про кого говорит?
– О Валентине и Дмитрии, – тихо пояснила Настя, – твоих сестре и брате, умерших в раннем возрасте.
Альбина Фелицатовна услыхала слова няньки и захохотала словно безумная:
– Да жива Валька! Только, слава богу, я избавилась от нее навсегда, а Дима угорел сам, честное слово! Случайно это вышло, клянусь!
– Господи, – еле выдавил из себя Павлик, – надо врача вызвать и срочно маму в психиатрическую клинику везти.
Настя не знала, что делать, она понимала испуг воспитанника, но, с другой стороны, в отличие от Павлика она была в курсе некоторых событий, Валентина-то и впрямь жива, вот подробностей о гибели Димы нянька не знала.
Внезапно Альбина Фелицатовна перестала смеяться, она спокойно промокнула глаза кружевным платочком и сказала:
– Нет, Павел, я вполне нормальна, в нашем роду сумасшедших не было, я хорошо знаю своих предков, а вот ты этим похвастаться не можешь, потому что являешься лицом без роду без племени. Я не твоя мать, никогда не рожала тебя на свет и счастлива признать сей факт. Ты никогда не нравился мне, потому что имеешь отклонения, очевидно, генетические, ты – нечто маловразумительное… Ну разве нормальный юноша станет мечтать о профессии парикмахера? Право, смешно, парни мечтают стать учеными, военными, но никак не цирюльниками. Ты с детства был дефектен, но Женечка, мой муж, увы, обожал тебя, и ради него я терпела около себя нечто мерзкое. Фу! Не следовало тебе сейчас начинать скандал, не надо было трогать энциклопедию и называться хозяином и уж совершенно нельзя было пугать меня сумасшедшим домом. Зря ты так поступил, теперь знай правду. Я усыновила тебя. На самом деле тебя родила непотребная девка, малолетняя проститутка. Евгений очень хотел иметь сына, и ради мужа, ради его счастья, мне пришлось пойти на то, отчего душа переворачивалась. Нет в тебе ни капли благородной крови, увы, весь пошел в мамашу. А уж кто твой отец, ей самой неведомо. Привокзальная б…!
Площадное слово вырвалось у Альбины словно плевок, Настя остолбенела, никогда она не слышала от хозяйки столь грубых выражений.
– А теперь, – гордо выпрямив спину заявила Альбина, – ты должен убраться отсюда!
Павлик заморгал.
– Прямо сейчас, – вскинула голову Ожешко.
Павел развернулся и ушел в свою комнату. Альбина Фелицатовна усмехнулась и велела Насте:
– Ступай пригляди за выродком, чтобы не спер чего!
Высказавшись, дама удалилась к себе, Настя потрясла головой и ринулась за Павликом, воспитанник молча уминал кулаком в сумке вещи.
– Миленький, – бросилась обнимать парнишку нянька, – успокойся, она сейчас не в себе, наговорила невесть чего, сам понимаешь, психопатка.
– Нет, – всхлипнул Павлик, – на этот раз она не соврала, лгала она раньше, когда улыбалась и сюсюкала, только я очень давно понял: она меня не любит. Переживал, конечно, старался матери понравиться. Детское сердце чуткое, фальшь мгновенно улавливает. Небось сама видела: Альбина Фелицатовна со мной возиться не хотела, в муже растворялась, а сын так, побоку. Слава богу, теперь все на место встало: я приемыш, отсюда ее равнодушие и нежелание целовать меня. Знаешь, она никогда не говорила мне «спокойной ночи» и не обнимала на ночь. Все, я ухожу!
