Полина Раевская - Дерзкая овечка, или Как охмурить своего босса
Перегнувшись через кресло, я достала сумку с джинсами и свитером. Мы остановились в придорожном леске, и я наконец-то надела свободный и удобный наряд.
– И куда теперь? К нам?
– С ума сошел? Нет конечно! Отвези меня в бабы-Глашину деревню. Если и там «пустой билет»… Придется констатировать безрезультатность расследования и закрывать дело. Тем более что после сегодняшних выкрутасов меня все равно уволят. Так что… Все ставки на село под названием… Как там, бишь, его?
– Удачное, – подсказал Володька.
– Во! Ставлю все на Удачное. Там нам непременно должно повезти! Вперед, друг мой, только вперед!
– Лер, – Володька замялся, – тут такое дело… Понимаешь, я ж и так со всеми нашими приключениями на работе, считай, не появляюсь. Шеф сказал: еще один залет, и он меня того самого… Ну, ты понимаешь. Я никак не могу тебя в деревню отвезти. Я сюда-то вырвался только на обеденный перерыв. Извини. – Володька виновато развел руками, на что автомобиль тут же откликнулся резким рывком в сторону.
– Эй, эй! – воскликнула я. – Ты за дорогой-то следи. Мы еще слишком молоды, чтобы умирать. Ладно, Капустин, прорвемся, не сикай. Ты меня, главное, на остановке высади и направление укажи. А я уж сама как-нибудь доберусь. Чай, большая девочка.
– Правда? – Лицо друга озарила счастливая улыбка. – Не обидишься?
– Вов, ты чего? – возмущению моему не было предела. – Как я могу? Вы и так с Ольгой сделали для меня несоизмеримо больше, чем следовало. Мне с вами по гроб жизни не расплатиться.
– Да ладно, – парень смутился, – свои люди, сочтемся!
* * *– Ой. – Физиономия подпирающей грудью прилавок продавщицы вытянулась от удивления. – Вы Настя Полонская, да? – Ее глаза жадно шарили по моему лицу, в то время как рука продолжала механически тереть грязной тряпкой весы.
Меня невольно перекосило от брезгливости – в стремлении установить с продавщицей доверительные отношения я слишком сократила расстояние между нами. Не то чтобы чересчур приблизилась, но все же достаточно, чтобы почувствовать смешанный запах табака, перегара и лука.
Стремясь уйти от них, я шарахнулась в сторону и тут же, со свойственным только мне везением, угодила волосами в клейкую ленту от мух, оказавшись, к слову, единственной жертвой этой ловушки: крылатые насекомые не желали увязать лапками в клее, предпочитая ползать по расставленным возле прилавка продуктам, которые никто и не думал укрывать.
Бр-р-р, хоть я и умираю с голоду (из-за побега пришлось пропустить положенный обед), ни за что здесь ничего не куплю. Ну, разве что шоколадку в обертке. Да и то подумаю – не удивлюсь, если она тут подвергалась неоднократной заморозке и разморозке.
– Ой, давайте я вам помогу, – всплеснула руками работник торговли, которая до того несколько минут наблюдала за моими тщетными попытками выпутаться из липкого плена.
Безуспешно поколдовав с моими волосами (я во время манипуляций старалась не дышать), девушка решительно взялась за огромный тесак, лежавший на прилавке и предназначенный не иначе как для забоя крупного рогатого скота.
– Что вы собираетесь делать? – испуганно взвизгнула я.
– Не бойтесь, просто липучку отрежу, так будет проще потом снимать ее с волос. – Девица решительно махнула лезвием, и я почувствовала долгожданную свободу. Правда, кусок безобразного вида липкой ленты все еще болтался на моих волосах, но и это уже вполне можно назвать победой.
Попытавшись отделить бумагу от белокурых локонов, которые с такой тщательностью недавно вытянула парикмахерскими утюгами мастер Катя, и поняв, что эта задача имеет только одно решение, я бросила полный тоски взгляд на вернувшийся на место тесак. Портить произведение искусства отчаянно не хотелось, но еще меньше меня прельщала перспектива ходить по улице с противным куском бумаги в прическе. Остается только отрезать прядь волос и оставить ее продавщице на память о том, что их сельпо посещала когда-то сама Настя Полонская.
Проследив мой взгляд и проявив чудеса догадливости, работница торговли всплеснула руками и произнесла с жаром:
– Что вы? Как можно? Такая чудесная стрижка ведь у вас. Мы с девчонками налюбоваться не можем, все хотим себе такое сделать, но не получается. У Светки и Таньки волосы слишком коротки, вот отращивают теперь. У меня вроде длина подходящая, дык все равно не знаю, как стричь-то. У нас тут Олеська Миранина решилась-таки и сделала, ага. Дык такой страх божий, мама не горюй. А все потому, что Верка, это парикмахерша наша, значит, не умеет делать такие прически-то. Оно и понятно: коли руки из жо… – поймав мой взгляд, девушка осеклась, – из одного места, короче, растут, так и браться не надо. А вы где стриглись? – Слова сыпались из девицы, словно горох из порванного мешка. – Хотя чего я спрашиваю, понятно же, что в модном московском салоне. – Последняя фраза сопровождалась завистливым вздохом. – Дорого, наверное, да? Сколько стоит?
Подумав немного, я озвучила барышне сумму, втрое превышающую реальную, – по моим представлениям, столько и платят звезды отечественного кино своим мастерам. А может, и больше.
– Эх, – в глазах девицы заплясали завистливые чертики, – живут же люди! Я столько и в месяц не получаю. А тут… Да уж…
– А что так? – ухватилась я за возможность выяснить больше о торговой организации, владельцем которой является брат бабы Глаши. – Хозяин жадный или дела идут не очень?
– Да как вам сказать, – замялась девица, а затем, не говоря ни слова, отчего-то развернулась и пошла куда-то в глубь помещения – туда, где, как я подозревала, располагалась хозяйственная часть магазина.
Вернулась она оттуда со здоровенной бутылью мутноватой жидкости.
– Что это? – осторожно попятившись, заикаясь, пробормотала я.
– Солярка, – удивленно пожала плечами работник торговли.
– И зачем она вам? – поинтересовалась я, примерно догадываясь, каким будет ответ.
– Не мне, а вам, – торжествующе провозгласила продавец. – Будем ленту с волос убирать.
– Ой, а может, не надо? – испугалась я. – В конце концов, я даже уже привыкла к этому бумажному аксессуару, хорошо еще, что мух на нем нет. Хотя… тоже украшение. В общем, я как-нибудь.
– А ну стоять! – неожиданно рявкнула девица, взглядом превратив меня в соляной столб. – Хватит сопли жевать, – насупив брови, гаркнула она и, намочив жидкостью из бутылки все ту же грязную тряпку, которой только что вытирала прилавок, принялась «колдовать» с моими волосами.
Конечно, я вполне могла сбежать – моя «спасительница», обладая пышными формами, наверняка особой резвостью и поворотливостью не отличалась, но я почему-то не двигалась, позволяя незнакомой девице копаться у меня в голове.
Хорошо еще, что все не напрасно: бумагу с волос мне убрали и даже от остатков клея избавили. Правда, теперь от меня пахло, примерно как от дальнобойщика или автомеханика.
– Не беда, – беспечно махнула рукой продавщица, – помоете волосы шампунем, и все пройдет. У вас, поди, и средства для волос такие все эдакие.
Девушка повертела кистью руки, будто вворачивала лампочку в патрон, а затем, взглянув на ладонь, вытерла ее о передник и протянула мне.
– Меня Клава зовут, – добавив в голос важности, представилась она.
– А меня Ле… – чуть было не выпалила я, но, вовремя спохватившись, деланно рассмеялась и произнесла: – Да вы и сами знаете.
Уличив минуту, я принялась с интересом рассматривать стоящую передо мной девицу. Пожалуй, Клавдия вполне могла слыть красавицей, а учитывая ее огромные, словно кувалды, кулаки и крепкие запястья, так и вовсе претендовать на роль первой невесты на селе – на такой и огород вспахать можно, и сена с поля привезти. Микеланджело создавал свои шедевры, отсекая от куска мрамора все лишнее, здесь же мастер явно пожалел материал, поэтому поработал топором лишь слегка, посчитав, что тонкая ювелирная работа не требуется.
Одним словом, Клава являла собой наглядную иллюстрацию знаменитых Некрасовских строк – «Есть женщины в русских селеньях». При взгляде на нее сомнений не оставалось: такая и коня остановит, и в горящую избу войдет.
С не меньшим любопытством, чем я ее, рассматривала меня и продавщица. Затем она потянулась к стоящему сзади нее ящику и достала конфету, которую я видела в последний раз примерно во времена пионерского детства. Любимая сладость моего деда, которую он почему-то именовал «Дунькина радость», представляла собой обсыпанный сахаром леденец без обертки. Мы в детстве называли его «голышок», а официальное название мне и вовсе никогда не было известно.
– Хочешь? – поинтересовалась девица, протягивая мне сладость той рукой, которой только что оттирала мои волосы.
– Нет, спасибо, – не без труда выдавила я вежливую улыбку.
– А, понимаю, – протянула девица. – Диета, да? Вы ж там, в этих Москвах, я слышала, вообще все повернутые. Говорят, будто одним салатом, как козы, питаетесь. Правда, что ли?
