Таинственный рыцарь и грустная курица - Андрей Николаевич Усольцев
Как только она (актриса) опускает глаза, её одолевает смех. Маньяк какой-то ненастоящий.
Режиссёр, пытаясь настроить артистку на рабочий лад, переходит на мат и ручное управление.
— Катя!
— Я не Катя, я Ира, — кокетничает артистка.
— Да мне пох*й, кто ты! Когда я скомандую, Катя, ты должна выполнять мои команды. Понятно?
— Да!
— Всё, мотор, камера…
Молодая девушка появляется в кадре с чёрно-белой хлопушкой.
— Сцена первая, дубль четвертый, — и исчезает.
— Живём!.. Начали!
— Катя! — кричит режиссёр. — Так, хорошо, взгляд испуганный делаем… смотрим на лицо… на живот… на пенис.
— А пенис?.. Это куда надо смотреть? — спрашивает актриса.
— Чтоб твою мать!.. Пенис, Катя, — это х*й, только очень маленький.
— Я знаю про это… но я имела в виду другое. Там у него между ног камера, так мне в камеру смотреть или не смотреть?
Все, кто слушал этот диалог, — съёмочная группа, актёры, костюмеры, гримёры и т. д… все валятся от хохота.
Эту сцену сняли только с шестого раза. То кто-то из зрителей в кадр влезет… никто не хотел её смотреть на плейбеке, всем было интересно смотреть вживую. То кто-то из актёров заулыбается (не забывайте, мы снимаем преступление — похищение с изнасилованием). То вторая жертва, лежащая на диване нежно и с вожделением смотрит на маньяка. Ну, с грехом пополам сняли эту сцену.
Камера перешла на нас Валерием.
Мы с ним (это по сценарию так) привязали свою жертву на тренажёр для тренировок (наклонную гиперэкстензию) головой вниз.
Жертва — это красивая полненькая девушка с тыквенными грудями и приятная во всех отношениях, в зелёном платье. На всякий случай она надела черное эротичное кружевное бельё, а в сумочке, которая очень гармонировала с её платьем, лежали противозачаточные таблетки.
Не подумайте плохого: и черное кружевное бельё, и таблетки она взяла на съёмки так, на всякий случай. Никогда не знаешь, где встретишь настоящего мужчину.
Итак, очень красивая и счастливая жертва висит головой вниз. В воздухе эротично пахнет духами „Шанель № 5“ с феромонами… горит камин… в комнате полумрак.
Во рту у девушки огромный банан как символ того, что с ней только что сделали маньяки, т. е. мы с Валерой.
И вновь раздаётся команда режиссёра:
— Мотор… Начали…
Мы с Валерой рычим, корчим физиономии, изображая что-то среднее между зомби и человеком, страдающим запором. Я-то себя не вижу (может, я тоже красиво выгляжу). А, вот Валерий со стороны смотрится хорошо… И кожаные красные трусы, и огромный огурец, выглядывающий из них, и тонкие старческие ножки с синими прожилками. А лицо! Боже мой, какое страшное лицо он делает! Даже я, его коллега по маньячному делу, стою рядом и дрожу от страха.
Раздаётся вторая команда режиссёра:
— Срывай, — командует он мне.
И я лёгким движением руки разрываю на ней (жертве) платье, обнажая её груди, похожие на дыньки-колхозницы.
— О-о-о, — кричит заложница и бьётся в экстазе.
— Ха-ха-ха, — смеётся маньяк Валера и пускает пузыри из носа (видимо, от напряжения).
Да, талантливый человек талантлив во всём, он действительно очень красиво выдувал пузыри из носа.
А что делает третья потерпевшая? Лежит на диване со связанными руками, наблюдает всё это безобразие и немного завидует своим подружкам. Всё-таки тех снимают крупным планом, а её нет. Их маньяки за титечки дёргают, „бананы“ им в рот суют, в смысле кормят, а до неё даже никто не „домагивается“.
Далее, господа читатели, дорогие мои коллеги по актёрскому цеху и мастерству, всё пошло строго по сценарию.
Жертвы, возмущённые бездействием маньяков, подняли восстание. И я их понимаю. Девушки всё сделали для того чтобы их поимели. И пришли в это злачное место, и старичкам глазки строили, и даже коньяк с клофелином пили, и что? Уже и ночь кончается, и между ног всё зудит (видимо, „писять“ хочется), а деды, блин, не шевелятся, только рычат да зомби из себя изображают, и всё.
Заложницы развязались и побежали к двери, мы их догнали и вновь напали на них.
А, у актрис лица счастливые, они улыбаются, в глазах радость, то ли от того, что мы их вновь поймали, то ли от того, что осталось снять две последние сцены.
— Что вы там, бл*дь, заулыбались? Вам же пи*дец пришёл, — раздался по рации голос режиссёра. — Серьёзнее… Страх… Испуг… Начали по новой, на том же моторе.
Мы всё повторяем вновь.
С шумом открывается дверь, и появляется спаситель, папа одной из любительниц приключений на нижние девяносто. Кстати, папа, — это каскадёр и талантливый актёр, правда, чаще всего играет небольшие эпизоды. Спаситель делает девочкам знак головой, те убегают.
Папа-спаситель — здоровый бугай, ростом, наверное, под два метра, оглядывает нас свирепым взглядом, рвёт на себе рубаху. На его могучей груди синеет наколка — парашют, как у десантников, и надпись крупными буквами с ошибками, в стиле уголовников времён Сталина: „НЕЗОБУДУ МАТЬ РАДНУЮ И ТИБЯ ОТЕЦ“.
Нам, маньякам, выражаясь словами режиссёра, пришёл полный пи*дец.
Юре повезло, его убили первым. Бугай схватил его за голову и швырнул на диван. Юрий замер, повернув голову на бок. Красиво у них получилось. Сняли со второго дубля.
Мы с Валерием бросились бежать.
Меня он (папа-бугай) нашёл за портьерой и отвернул голову. Я тоже красиво упал, выставив свою голую ж*пу на всеобщее обозрение.
Ну, конечно самой страшной смертью умер Валерий, его папа-мститель нашёл в туалете и утопил в унитазе.
Всё.
