Татьяна Сахарова - Добрая фея с острыми зубками
— Брось, я уже забыла, когда вообще в отпуске была, а ты говоришь «две недели».
— Странный вы народ — бабы, — принялся воспитывать меня Оглоедов. — Сначала загоняете себя, как скаковые лошади, а потом удивляетесь, откуда нервные срывы. Проведи еще лет пять без отпуска, и тогда уж тебе точно потребуется консилиум психиатров.
Он извлек из стола пачку печенья и положил у меня перед носом. Мы выпили кофе, а я ухитрилась при этом сгрызть практически все печенье. Желудок на время успокоился, сосредоточившись на процессе переваривания.
Оставив Толику его часть почты, я было направилась к себе, но меня перехватил папин секретарь и сопроводил к нему в кабинет. Как обычно в конце рабочей недели, у папы накопилась ко мне масса неотложных вопросов. На их обсуждение ушло около двух часов. Примерно в половине восьмого я не выдержала и тонко намекнула на толстые обстоятельства: работа работой, но ведь и отдыхать людям когда-нибудь нужно. Папа повздыхал, но все же с делами мы покончили. Пообещав заскочить в гости на выходных, я вернулась в свой кабинет за вещами.
Внезапно навалилась дикая усталость. Крохотный офисный диванчик под стенкой принялся предательски гипнотизировать меня мягкой обивкой. Преодолев искушение задремать хоть на минуту, я вызвала водителя и уже направилась к двери, когда зазвонил мой мобильный.
— Анька! Ты где? — проорала в трубку моя лучшая подруга Лариска Ежова, то есть, пардон, Котляренко по бывшему четвертому мужу. Что за идиотская привычка — каждый раз брать фамилию супруга?!
— Собираюсь ехать домой и умереть там до завтра.
— Летальный исход отменяется! Я должна тебя кое с кем познакомить.
— Только не это, — взмолилась я, предвидя самое худшее. — Не смей мне говорить, что ты опять выходишь замуж!
— Ну, нет, до этого дело пока не дошло, но все может быть… Он — такая лапочка и, кажется, влюблен по уши.
— Имей в виду, у меня больше не хватит фантазии на новый фасон свадебного платья.
Мои таланты модельера полностью исчерпали себя на четвертом Ларискином замужестве. Почему-то именно на меня подруга обычно всегда возлагает обязанности по обеспечению сногсшибательного туалета. В последний раз, по всеобщему мнению, я превзошла сама себя: в день свадьбы невеста была просто неотразима. Но даже это не смогло уберечь подругу от очередного скоропалительного развода.
— Не переживай по поводу платья, — попыталась она меня успокоить, — я решила, что пышных церемоний больше не будет. А тебе сегодня все равно не удастся отвертеться. Дуй домой — переодевайся. В девять мы ждем тебя в «Карибах».
— Я устала… — попробовала сопротивляться я, но меня тут же прервали.
— На том свете отдохнешь, — хохотнула Лариска. — В девять часов, и не смей опаздывать! — Она повесила трубку.
Ну что с ней поделать! Выходить замуж, кажется, вошло у моей подруги в привычку. Неужели ей до сих пор непонятно, что такие редкие экземпляры, как она, в неволе не живут. Уже через месяц после очередной свадьбы у нее начинается жесточайшая депрессия, а еще через месяц она сбегает от супруга в неизвестном направлении. Вернувшись спустя неделю-другую с золотистым загаром и загадочным блеском в лазурных глазах, Лариска немедленно подает на развод. Причем ее мужья, успевшие за короткий срок с лихвой наглотаться прелестей семейного счастья, с готовностью расстаются с изрядной долей своего имущества в обмен на право по-прежнему наслаждаться радостями холостяцкого быта. Полученные таким образом средства позволяют ей вести вполне безбедное существование вплоть до следующего свадебного марша.
Но было бы неверно обвинять мою подругу в корысти. Лариска всегда выходит замуж исключительно по чистой любви. Просто по природе ей необходимо слишком много жизненного пространства, а это никак не укладывается в идеологию домостроя, которую мужчины, как правило, подменяют термином «семья». В свободное от супружества время Лариска пописывает статейки культурологического содержания, которые иногда даже печатают в толстых глянцевых журналах. А еще ухитряется рисовать акварелью премиленькие пейзажики с сельскими домиками (не более трех-четырех в год), заставляя окружающих стекать в осадок перед ее гениальным творчеством. Художественной ценности ее картинки, естественно, не представляют никакой, такие произведения обычно оценивают по формуле: рубль — штучка, три рубля — кучка; и, будучи искусствоведом по образованию, Лариска этот факт в глубине души прекрасно осознает. Но это ничуть не мешает ей считать себя художницей и требовать всеобщего почитания. Впрочем, несколько ее творений, преподнесенных мне в качестве презентов, неплохо вписались в интерьер моего дома. По мне, такие наивные этюды куда более уместны в жилых помещениях, чем претенциозные изыски авангардистов.
Ехать знакомиться с новым Ларискиным ухажером в ночной клуб с шумной латиноамериканской музыкой мне хотелось почти так же, как вешаться. Но отказать ей в такой ситуации означало, что в последующие пару недель она прогрызет в моей голове дырку, обвиняя во всех смертных грехах, начиная с испорченного вечера и заканчивая распятием Христа на Голгофе.
Я покинула офис и загрузилась в машину, бросив водителю:
— На Кутузова!
Паша насторожился. То, что мы едем в городскую квартиру, а не в загородный дом, может вылиться в важные вечерние мероприятия, и тогда ему не светит попасть домой раньше полуночи. Я поспешила его успокоить:
— К девяти подвезешь меня к клубу «Карибы» и будешь свободен. Обратно я такси вызову.
— Как скажете, — выдохнул водитель с облегчением.
Незаметно для себя я задремала, и Пашке, подъехавшему к дому, пришлось долго меня расталкивать. С тяжелой головой и в пакостном настроении я побрела в подъезд к парадному. Обрадованный моим появлением консьерж тут же попросил внести плату за охрану за два месяца. Ничего себе, я даже не заметила, что не наведывалась сюда с начала мая. В почтовом ящике накопилась стопка бесплатных газет и счетов. Надеюсь, мне не успели еще отключить телефон. Я неловко подхватила почту под мышку и проследовала к лифту.
Оказавшись в квартире, первым делом посмотрела на часы, которые показывали уже полдевятого. До встречи всего полчаса, а надо еще успеть переодеться. Наспех приняв душ, я распахнула шкаф и откопала там шелковый брючный костюмчик цвета спелых фисташек. Не то чтобы он мне очень нравился, просто оказался единственным выглаженным летним нарядом.
Спешный макияж придал осунувшемуся лицу несколько вульгарное выражение, но перекрашиваться времени не было. К тому же туфли и сумка, идеально подходившие к фисташковому костюму, отсутствовали. Скорее всего, я перевезла их в загородный дом. Пришлось вырядиться в старые коричневые босоножки и довольствоваться эксклюзивной бежевой сумкой, которая вписывалась в общий ансамбль примерно так же, как яйцо Фаберже в сельский курятник.
К машине я спустилась уже в начале десятого под сопровождение недовольных трелей моего мобильного.
— Ты скоро? — рявкнула в трубку Лариска.
— Уже в пути, стоим в пробке, — соврала я.
— Какие, к черту, пробки?! — окрысилась подруга.
— Не злись, занимайте столик, подтянусь минут через двадцать.
Но я немного ошиблась. На подъезде к площади Льва Толстого движение было перекрыто. Нас заблокировали со всех сторон, не оставив никаких шансов для объезда. В результате к ночному клубу мы прибыли с почти часовым опозданием.
Лариску удалось отыскать практически сразу. Она в сопровождении импозантного мужчины с легкими признаками кавказской национальности оккупировала столик недалеко от сцены. На столе выстроилась батарея бокалов с «Маргаритой».
— Добрый вечер. — Я опустилась на свободный стул и одарила голубков голливудской улыбкой.
— Наконец-то, — недовольно бросила Лариска. — Познакомьтесь, это Аня — моя близкая подруга, а это — Иван.
— Очень приятно, — снова оскалилась я, подивившись редкому сочетанию характерной внешности потенциального жениха и «традиционного» кавказского имени.
— Будем знакомы. — Он вручил мне бокал с «Маргаритой» и произвел экспресс-оценку моей внешности глубоким оливково-черным взглядом.
— Приятно познакомиться, — буркнула я и, чокнувшись, залпом осушила бокал.
Общению очень мешала громкая музыка в стиле латинос. Но, несмотря на это, я узнала, что Иван владеет компанией, занимающейся программным обеспечением банков. Его отец — чистокровный абхазец, а мама — русская. За его плечами один брак и семилетняя дочка.
Мой желудок напомнил мне, что пачка оглоедовского печенья — сомнительная замена полноценному питанию, и я, подозвав официантку, сделала заказ. Правда, девушка предупредила сразу, что кухня перегружена и ждать придется довольно долго. В довершение всего Иван явно вознамерился нас напоить. С неиссякаемым кавказским красноречием он то и дело произносил заковыристые тосты, требуя опустошать бокалы до дна, поскольку в противном случае там оставались то силы, то слезы, то здоровье. Батарея коктейлей на нашем столе быстро пошла на убыль, но вместо легкого опьянения я получила свинцовую тяжесть в конечностях и возмущенные судороги голодного желудка.
