Дороти Кэннелл - Как убить свою свекровь
– О, миссис Корнишон! – Я постаралась изобразить радостное изумление.
– Очень надеюсь, что не помешала. – На пухлой физиономия миссис Корнишон появилось виноватое выражение.
Эдна Корнишон в отличие от миссис Мэллой выглядит как вылитая приходящая домработница: из-под драной косынки торчат бигуди, серый халат застегнут вкось и вкривь.
– Мои родственники только что приехали, но я всегда вам рада.
– Я бы зашла с черного хода… – Миссис Корнишон всегда говорит, делая огромные паузы, словно ждет, пока ее слова переведут на чужой язык. – Но мне не хотелось встречаться с миссис Мэллой… особенно после нашего последнего разговора. Рокси уж очень языкатая стала… вот я и не хочу с ней сталкиваться лишний раз.
Я обреченно распахнула дверь. Эдна Корнишон переступила порог и раскрыла свой огромный черный ридикюль.
– Вот, миссис Хаскелл, принесла вам несколько бутылочек моего винца из одуванчиков. Рокси шепнула мне, что вы уже высосали все, что я прислала на прошлой неделе.
– О, большое спасибо! – Даже не оборачиваясь, я знала, что Мамуля обменялась с Папулей многозначительным взглядом. – Если вас не затруднит, поставьте их на кухне. Там как раз миссис Мэллой и мой кузен Фредди с близнецами.
Я слышала, как таксист, здоровенный бычище, шумно сопит, словно желая дать понять, что у него в машине стучит счетчик. Боюсь, я выпихнула миссис Корнишон в кухню, не дав ей толком поздороваться с моими гостями. Прибежав из кухни, я выдавила из себя улыбку и для таксиста. Лицо его уже походило цветом на свеклу.
– Слушайте, мадам, – бубнил он, глядя на Мамулю, – при посадке я пересчитал весь ваш багаж, и все баулы здесь!
– А я вам говорю, – отрезала Магдалина, – что моя рабочая корзинка куда-то пропала. Естественно, никому нет дела до моих потерь, хотя рукоделие для меня – смысл жизни… конечно, после церкви. – Мамуля осенила себя крестом.
Папуля испустил тяжкий вздох, даже усы его затрепетали.
– Знаешь что, Магдалина? Я с тобой свихнусь! Куда бы мы ни поехали за все тридцать восемь лет, ты непременно что-нибудь теряешь!
– Куда же это мы ездили, Исаак? Даже на пикнике за все это время ни разу не побывали!
– Ну вот опять… – Папуля повернулся ко мне. – Твоя свекровь злопамятна, как слон. – Голос его перерос в громовые раскаты. – Ей кажется, будто она потеряла корзинку, когда на самом деле – зонтик! И знаешь почему, Элли? Потому что каждые пять минут она перекладывает вещи с места на место! В поезде она сунула свое рукоделие сперва в большой баул, потом в маленький, потом снова в большой!
Мамуля гордо выпрямилась и стала ростом с тумбочку.
– Я люблю порядок!
– Так что с вас два фунта двадцать пенсов. Таксист попытался дружелюбно оскалиться и разлепил бумажник. Сунув в него пятифунтовую банкноту, вьщанную Папулей, таксист отслюнил сдачу и удалился. Закрывая за ним дверь, я слышала, как из кухни несутся веселые вопли моих чад.
Мамуля навострила ушки под вязаным беретиком.
– Это близнецы?
– Да! Сегодня их развлекает мой кузен. Судя по смеху, им очень весело.
Я с трудом удерживалась от желания распахнуть дверь, промчаться по коридору и похвастаться Эбби и Тэмом. Конечно, малышей следовало причесать и умыть, но что с того? Дедушки-бабушки видят не глазами, а сердцем. Они поймут, ведь я же не мальтийских болонок воспитываю, не при Пусе будь сказано. От избытка чувств я поцеловала Мамулю, и она даже не поморщилась, а клюнула воздух дюймах в трех от моей щеки и вцепилась в свою сумочку, словно в спасательный круг.
– Не поверите, как они выросли! У Тэма волосы совсем потемнели, а у Эбби остались светлыми, как золотая пряжа, да она и сама – чистое золотце!
– Мы посмотрим на них, только смоем всю дорожную грязь и микробы! – решила Магдалина. – Я знаю, Элли, теперь другие времена и молодежь не так щепетильна в вопросах гигиены… Вы так заняты своими делами, что у вас нет времени… но мы с Исааком для этого слишком стары.
– Говори за себя, а не за других! – прогремел Папуля, подмигнув мне.
Я ни капельки не обиделась на Магдалину – она же устала с дороги и, наверное, пыталась вспомнить, какому святому следует молиться о взыскании утерянного багажа, чтобы сказать спасибо за найденную рабочую корзинку. И тут мое сердце провалилось куда-то в желудок. Я вспомнила про святого Франциска! Не смея взглянуть в сторону пустой ниши, я начала лихорадочно соображать, куда все же сунула статуэтку. Мало того, салфетки коварно лезли из лифчика, образуя подобие широкого елизаветинского воротника!
Мамуля хищно подергала носиком, как вампир на станции переливания крови.
– Элли, тут как-то странно пахнет…
Я похолодела от мысли, что мой дезодорант меня подвел. Попятившись, я налетела на напольные часы, которые брюзгливо бумкнули. Не только они узнали о моем позоре: дружная парочка, два комплекта древних рыцарских доспехов, жадно качнулись вперед, чтобы лучше слышать.
– А я ничего не чувствую! – завопил Папуля.
Магдалина все поводила носиком.
– Это же лаванда!
От облегчения я едва не грохнулась в обморок.
– Совершенно верно, я натирала мебель «Лавандовым Воском Джонсона».
– А я всегда пользуюсь «Верным Лимоном»! – Мамуля вытянула шею и ухитрилась стать еще меньше, чем обычно. – Но у всех нас есть свои странности, и я не собираюсь тебя критиковать, Элли.
Она огляделась, ища, куда бы деть сумку. Гостиная без единой салфеточки казалась непристойно обнаженной. Я чувствовала себя так, словно наш мойщик окон мистер Уткинс застал меня в ванне голой, даже без спасительной мочалки, чтобы прикрыть срам.
Надену власяницу и посыплю главу пеплом! Мамуля ни словечком не обмолвилась насчет салфеточек, лишь сунула сумку в руки Папуле. Он тут же передал ее мне, словно мы играли в «колечко», я же ткнула сумку в груду багажа у лестницы.
– Я еще вчера вечером говорила Исааку, что не надо задавать молодым столько хлопот. Каждую ночь я молю святого Франциска, чтобы он не дал нам стать обузой.
Замри, мое сердце! Пустая ниша раззявила пасть, словно врата ада. Еще мгновение – и Мамуля посмотрит туда. И меня исключат из семьи.
– Не дури, женщина, мы не обуза для Элли! – Брови Папули грозно сошлись на переносице.
– Надеюсь. Но когда приезжаешь и видишь, как Элли разбивает на газоне совершенно не нужные ей палатки и делает весеннюю уборку в июне, то неудивительно, если она заглядывает в бутылку…
Моя нижняя челюсть отвисла.
– …вся радость от свидания куда-то сразу исчезает. – Мамуля набирала пары, как экспресс. – Миссис Браун, что держит лавочку на углу, всегда говорила, что, если вытирать пыль и натирать мебель походя, каждый день, потом нет необходимости переворачивать дом вверх дном. Но это она говорит, не я. Я просто хочу сказать, Исаак, что мы должны следующим же поездом вернуться домой. Не дай бог, из-за нас Элли попадет в вытрезвитель или к наркологу… Бен никогда нам такого не простит. Наше единственное дитя – из современной молодежи, для него жена превыше всего.
Папуля закатил глаза.
– Ты бьешь все свои рекорды, Магдалина! Обычно тебе нужен час, чтобы разогнаться до таких скоростей!
Я боролась с соблазном сказать, что всю работу по дому проделала миссис Мэллой, а я целый день валялась на диване и трескала «Шоко-Слабит». А не одета потому, что в химчистке потеряли все мои платья от Кардена. Но от проявления подлой трусости меня спасла Пуся: мельчайшая представительница семейства псовых обежала холл, ткнув носом в каждый угол, на морде у нее застыло презрительное выражение: «Ну и дыра!»
– Исаак! Эта суматоха вредна для собаки!
– Нечего с ней миндальничать, не то она начнет требовать завтрак в постель! – Папуля говорил суровым тоном, но борода его умиленно подергивалась.
– Ну все, хватит. – Мамуля, которая полжизни провела в церкви, сноровисто упала на колени и схватила Пусю в объятия. – Не надо нам было приезжать! Переезд доконал мою бедняжку, а теперь еще и у Элли проблемы, Бена и детей нигде не видно… Нам остается лишь попрощаться и вернуться в Лондон.
Мальтийской болонке под хвост все мои надежды на мирное воссоединение семьи. Будь у меня под рукой скрипка, я бы сыграла похоронный марш. Ну уж нет, такого удовольствия я Пусе не доставлю! Ее присутствие, разумеется, требовало оркестра под управлением Моцарта, не меньше! Вырвавшись из объятий Мамули, Пуся склонила морду набок, словно решила похвастаться передо мной своим профилем. Мерзкая шавка явно пыталась вынюхать моего кота Тобиаса, который притаился под складным столом. Надо отдать должное этой проныре, она больше не казалась траченной молью муфтой, которую напоминала, когда Папуля спас ее от бродяжничества. Теперь Пуся выглядела так, словно Мамуля связала ее крючком и прополоскала в отбеливателе. Мне мерещится или собачонка и в самом деле предпочитает «Шанель № 5»? Небось когти у нее накладные, а своим приятелям Пуся хвастает, будто ее зовут Анастасия и она с семьей в революцию бежала с царской псарни.
