Мой дедушка – частный детектив - Кониси Масатеру

В отличие от того давнего случая, на этот раз в небе не было ни облачка. Но Каэдэ заговорила как ни в чем не бывало:

– Крайнее слева – мой дедушка в молодости, в середине – мой папа, тоже в молодости. А крайнее справа – мама, когда она была молодой.

Пока она сплетала рассказ, каждый вдох становился холодной печалью, каждый выдох – белой печалью.

Так и продолжалось.

И она горько раскаялась в том, что сделала героями рассказа своих родителей.

Выходные, вечер.

– Предлагаю выпить, – объявил Сики, по приглашению которого Каэдэ пришла в семейный ресторан. – Извините, что так внезапно, срочно отпросился с подработки. Ну, кампай!

Похоже, сам Сики уже успел пропустить несколько порций пива. Легкий румянец придал ему какой-то ребяческий вид, и казалось, что он моложе Каэдэ не на два года, как на самом деле, а больше.

«Ночь была молода, и он тоже», – мелькнуло в голове Каэдэ самое известное в истории начало детектива, первая строчка «Женщины-призрака».

– А сэмпаю повезло. Так уж получилось, что и женщина, которую нашли в маленькой больнице, дала показания, и раненый парень, который был в тяжелом состоянии, пришел в себя и согласился ответить на вопросы следствия.

Как и полагал дед, по-видимому, причиной случившегося стали все-таки разборки из-за наркотиков. В итоге ожидалось, что в понедельник утром Ивату выпустят.

– Так что, Каэдэ-сэнсэй, – продолжал Сики каким-то натянутым тоном, – я хочу преподнести вам кое-что. Судя по имени, день рождения у вас где-то в конце осени. Хоть и с большим опозданием, но… словом, вот вам подарок.

И Сики небрежным жестом выложил на стол книгу без какого-либо подобия подарочной обертки. Этому сборнику научно-фантастических рассказов Роберта Ф. Янга дал название один из них – «Девушка-одуванчик».

О том, как на выпускной церемонии в начальной школе дедушка подарил ей эту же книгу, Сики она не рассказывала. Значит, это действительно случайное совпадение.

– Это единственный перевод, который мне нравится. В нем девушка с волосами цвета одуванчика, чтобы не бояться жить в одиночестве, преодолевает пространство и время ради встречи с любимым. Ну, вы-то, думаю, наверняка ее уже читали, но, по-моему, было бы неплохо иметь издание с новым переводом. Обложка и перевод вроде бы ничего.

Каэдэ думала, что при виде дорогого ей названия книги обрадуется, а у нее почему-то защипало глаза. Поблагодарив, она произнесла чуть дрогнувшим голосом:

– Сики-кун, какое, по-вашему, выражение из четырех иероглифов самое печальное в мире?

– Эм-м…

Должно быть, такого вопроса он не ожидал. И замер, не закончив привычным жестом поправлять волосы.

– Для меня это… пожалуй, «один на свете».

Ее было уже не остановить.

– Видите ли, я… – слова и мысли хлынули потоком, словно прорвало плотину. – Когда дедушки не станет, я останусь одна на свете.

– А как же?.. – улыбка Сики получилась слегка натянутой. – Вы ведь, кажется, заботитесь о дедушке по очереди со своей мамой?

– Нет. Просто дедушка убежден в этом.

«Не плачь, сдержись».

– Когда мама собралась замуж, она была уже беременна мной. Вот так, с огромным животом, они и планировали сочетаться браком в церквушке среди леса.

– Планировали?..

– М-м. Но когда мама под руку с дедушкой открыли двери церкви и уже собирались двинуться по проходу между скамьями к алтарю, неизвестный с ножом выскочил из тени деревьев, с криком: «Как ты могла бросить меня?» кинулся на маму, ударил ее ножом в грудь и убежал.

Начавшись незаметно, холодный дождь осыпал каплями оконные стекла.

– Говорили, что белое свадебное платье в мгновение ока стало ярко-алым. Долгое время дед так и сидел, обнимая маму и словно оцепенев… мама умерла спустя неделю, а я, бывшая у нее в животе, выжила чудом.

Сики сидел, не шелохнувшись, и молчал.

– Когда я училась в средних классах, папа скончался от рака, а все это я услышала от него прямо перед тем, как он умер. С тех пор я начала бояться мужчин и перестала носить белое.

На обложке книги, лежащей на краю стола, была нарисована Девушка-одуванчик в белом платье.

– После того, как у дедушки развилась деменция, во время галлюцинаций он начал видеть не только маму, но и несколько раз меня, будто бы всю в крови, только на самом деле это была не я, а мама в молодости, но я даже объяснить это не могла.

Бесполезно. Перед глазами все затуманилось.

– Простите. Вы тут ни при чем, Сики-кун.

– Нет, продолжайте, пожалуйста.

С серьезным видом Сики переплел пальцы рук, поставленных локтями на стол.

– С чего бы начать? Так вот… с любимым дедушкой я поссорилась всего два раза. Первый раз это было, когда болезнь отца вернулась, и прямо перед тем, как он умер…

Каэдэ впервые поверяла другому человеку тайну, которую до сих пор хранила в глубине души.

В тот день тоже шел холодный дождь.

Одетая в школьную форму Каэдэ сидела у отца в больничной палате, пропитанной запахами всевозможных лекарств.

– Знаешь, я ведь не подумал… Тебе же скоро пятнадцать. Почти взрослая, да?

Этих слов хватило, чтобы отец прослезился. Однажды он уже пережил четвертую стадию рака, и возвращение болезни потребовало от него немалой решимости. Дни, когда она слабела, у него еще случались.

– Так что бы ты хотела в подарок на день рождения?

Тело отца в постели было исхудавшим, с присоединенными к нему трубками, но голос звучал тверже, чем обычно, – наверное, под действием обезболивающих.

Каэдэ попыталась было объяснить, что ей нужно лишь одно – чтобы отцу стало легче, но потом у нее мелькнула мысль, что это продлит ему жизнь хотя бы до дня ее рождения, и она смело попросила подарить ей брендовый клетчатый шарф.

Ответив, что подарит с удовольствием, отец так посмотрел на Каэдэ, сидящую у его изголовья, будто принял некое решение.

– И еще: есть то, о чем я обязательно должен рассказать тебе прямо сейчас. – Отец сильно закашлялся, потом продолжал: – О твоей матери, которая, как ты привыкла считать, умерла от болезни. Известие ляжет на твои плечи тяжким бременем, но вечно скрывать правду от тебя не годится. Потому что рано или поздно она все равно дойдет до твоих ушей в том или ином виде.

И отец начал рассказывать ей о событиях, произошедших с того момента, как между ним и ее матерью зародились чувства. Они познакомились, когда он был пациентом, а она – медсестрой онкологической палаты. По-видимому, деду их будущее не внушало ничего, кроме пессимизма, и он яростно сопротивлялся их браку.

А потом…

В день свадьбы навязчивый поклонник ударил маму ножом. Этого сбежавшего преступника так и не поймали.

Когда мама на минутку пришла в себя в палате интенсивной терапии, одними губами, не издавая ни звука, она выговорила: «Ребенок».

И еще…

Пока мама была жива, дедушка каждый день совершал охякудомаири божеству-хранителю Химонъя.

Дождавшись, когда перестанут литься слезы, Каэдэ спросила:

– «Охякудомаири» – что это?

– Молитва о помощи, обращенная к божеству сто раз. Тесть, то есть твой дедушка, скрывал это, но, видимо, его заметили живущие по соседству люди.

Каэдэ, в то время ученицу средних классов, изумило то, что ее логически мыслящий дед обращался за помощью к божеству. И оттого его поступок вызывал мучительное чувство жалости.

«Но это значит, что…» – Досада понемногу закипала, и поэтому у нее невольно вырвался вопрос, задавать который не следовало. Вспоминая об этом сейчас, Каэдэ понимала, что, наверное, вдруг напустилась на деда, чтобы отвлечь отца от болезни.

– А почему дедушке дорога одна только мама? Почему он вообще не навещает тебя, папа? – от собственных слов ее негодование усилилось, плечи под школьной формой задрожали. – Потому что ты ему не родной? Потому что он был против вашего брака? Или… – останавливаться она не стала. – Или потому, что уже сдался? И ему страшно смотреть, как ты исхудал?