Фаина Раевская - Методика очарования
В трубке послышалось сперва невнятное мычание, а потом недовольная реплика Катерины:
— Угу, соскучилась! Как задница по уколу.
Я пришла к выводу, что подружка на меня сердится. Почему это, интересно знать? Сама же предложила ловлю «на живца». За что, как говорится, боролась, на то и напоролась. Однако выручать подругу все-таки придется. Глубоко вздохнув, я с обреченностью партизана на эшафоте промямлила:
— Хорошо. Говорите, куда ехать.
— Да ко мне! — Академик рассмеялся довольным смехом. — Адрес, думаю, не забыли? Вот и славно. Мы с Катенькой уже движемся потихоньку, и вы подъезжайте… О, чуть не забыл: звонить вашему другу Александрову или его коллегам не стоит. Неприятности не нужны ни мне, ни тем более вам. Возможно, позже… Впрочем, неважно, — перебил сам себя Саламатин. — Так мы ждем вас, Шурочка.
Таким дурацким именем меня еще никто не называл! Я разозлилась и как смогла зло прошипела:
— Ждите! — Однако, как только дала отбой, едва не заревела с досады, потому что совсем не представляла, что делать дальше. Ехать домой к Академику — значит добровольно сдаться в лапы кровожадному злодею. Не ехать? Еще хуже: у него в заложницах Катерина. Сашке не позвонишь и не пожалуешься — этот гад, я имею в виду Игоря Юльевича, ясно сказал: с приятелем из ментовки не связываться, а то хуже будет. Стоп! А откуда он знает, что у нас есть приятель в ментовке? Да еще, вспомнила я, назвал его по фамилии? Любопытно! Впрочем, уверена, мое любопытство вскоре будет удовлетворено в полном объеме, ведь убийцы, как правило, изливают душу перед своей будущей жертвой!
Время шло, нужно было срочно что-то предпринимать, но, как это обычно со мной бывает в минуты опасности, мозг отказался генерировать идеи, и я-таки разрыдалась.
— Анжелка, не реви. Я еще со школы терпеть не могу, когда ты хнычешь, — заволновалась Лидия.
— Ты не можешь терпеть или не терпеть, когда я хнычу, потому что никакая я не Анжелка и в одном классе с тобой не училась, — горько всхлипнула я, но Лидию опять не убедила. Она махнула рукой, словно отгоняя назойливую муху, а потом понизила голос до сочувственного полушепота и, сверкнув детскими очками, поинтересовалась:
— А что случилось-то?
Теперь я слабо отмахнулась: не стоит, пожалуй, посвящать постороннего в общем-то человека в подробности предстоящих событий и подвергать его тем самым серьезной опасности. Мысль об опасности, как ни странно, меня успокоила. Я вытерла слезы рукавом кофточки, еще раз шмыгнула носом и нехотя поднялась:
— Ну, все, пора. Пойду я, Лид…
Лидия примерно с минуту внимательно на меня смотрела, причем в глазах ее явственно читалась искренняя обеспокоенность, после чего неожиданно объявила:
— Я с тобой.
Сказано это было таким тоном, что сомнений в решительности ее намерений как-то не возникало. Однако я все-таки попробовала возразить:
— Не надо. Спасибо, конечно, но… — Вышло неубедительно.
Лидия, естественно, не прониклась. Не обращая внимания на мои протесты, она направилась в коридор. Остановить ее не смогла бы даже Великая Китайская стена, что уж говорить обо мне? Тут следовало действовать не физической силой, а убеждением или даже хитростью.
— Надо такси вызвать, нам в Москву ехать, — поставила я в известность Лидию. — Как мне это сделать?
— Я сама. — Дама легким движением плеча придвинула меня к коридорной стенке, а сама широким гренадерским шагом проследовала в комнату, где стоял телефон. Вскоре оттуда понеслись ее внятные и не совсем литературные выражения по поводу нерадивых диспетчеров, занимающих служебный телефон по вопросам личной жизни. Воспользовавшись моментом, я тенью выскользнула за дверь и лавиной скатилась с лестницы. К счастью, Лидия жила в непосредственной близости от шоссе, так что при известной доле везения погони можно было не опасаться.
И вот я уже еду в Москву, слушаю болтовню Владимира о мадагаскарских тараканах и мучительно соображаю, как вызволить Катерину из лап Академика, не причинив при этом ущерба ни ей, ни себе. Впрочем, ничего путного сообразить не удалось — наверное, дорога до Москвы оказалась чуть короче, чем следовало. Окажись она длиннее хотя бы на пару километров, я точно что-нибудь да придумала бы, а теперь придется импровизировать.
Расплатившись с поклонником тараканов, я с замиранием сердца вошла в уже знакомую высотку на Котельнической набережной. «Выйду или меня вынесут?» — озадачилась я вопросом, но тут же запретила себе думать о плохом, потому что всегда знала: мысль материальна.
В огромном холле сидел тот же добрый молодец, что и в тот день, когда мы с Катькой следили за Макферсоном. Должно быть, встреча с нами парню запомнилась хорошо — он издал малопонятное хрюканье и демонстративно уставился в стену, изо всех сил делая вид, что крайне заинтересован доской объявлений и мое появление вроде бы даже не замечает.
— Здравствуйте, — вежливо поприветствовала я бдительного секьюрити. — Игорь Юльевич Саламатин у себя?
Вопрос, конечно, глупый, раз Катькина «Мазда» стоит неподалеку от дома. Но меня слегка задело подобное невнимание, и я решила это исправить.
— У себя, — буркнул парень, не отрываясь от объявлений.
— А вы не знаете случайно, он один? — не унималась я. Чисто из вредности, ей-богу!
На этот раз охранник оставил стену в покое, вперился в меня колючим неприязненным взглядом и отчетливо, едва ли не по слогам, произнес:
— Девушка, я здесь посажен не для того, чтобы за жильцами следить.
— Хм… А для чего же тогда? — Я наивно захлопала ресницами.
— Слушай, — взмолился парень, — иди отсюда, а? Ну что тебе опять от меня надо? В прошлый раз достали меня вопросами, теперь снова начинается! Слушай, ты, кажется, к Саламатину направлялась? Вот и топай! А мне работать надо. Иди, иди с богом! — повысил голос консьерж.
Я сделала вид, что оскорбилась до глубины души, и, прищурившись, с достоинством произнесла:
— Вы, юноша, на меня не орите, я же и матернуться могу! — После этих слов, гордо задрав подбородок, я элегантно, как мне казалось, прошествовала к лифтам; шла и физически ощущала сильное жжение между лопаток: молодой человек мысленно высказал в мой адрес огромное количество теплых, дружеских слов.
Перед квартирой Академика я замерла, стараясь унять бешеное сердцебиение. Согласно традиции, заведенной детективами всего мира, дверь в квартиру оказалась приоткрытой. Сквозь щель пробивался яркий свет. Как правило, подобная иллюминация освещает страшную картину преступления (эту информацию я тоже почерпнула из детективов). На всякий случай я быстренько сгоняла этажом выше, минуты три поглазела на опечатанную дверь Михаила Саламатина, ничего подозрительного не углядела и вернулась назад. Пейзаж не изменился: незапертая дверь и полоска света. Я негромко заскулила, но порог нехорошей квартиры все-таки перешагнула…
Первые двадцать сантиметров чужой жилплощади сюрпризов не преподнесли — ни трупов, ни орудий преступления, ни кровожадного злодея здесь не наблюдалось. Порадовавшись результату, я сделала еще один шаг вперед…
— Добро пожаловать, Шурочка! — раздался из недр огромной квартиры голос Академика. — А я, признаться, уже начал беспокоиться по-стариковски, не случилось ли что… Сейчас времена-то сами знаете какие. Вы проходите, проходите, Шурочка, я в кабинете. Только, будьте любезны, дверь заприте.
Дверь я заперла и сразу же почувствовала себя как мышь, загнанная в угол жирным котярой.
Игорь Юльевич и в самом деле походил на кота, сожравшего всю хозяйскую сметану и пару кусков рыбы в придачу. Во всяком случае, физиономия у Академика была такой же довольной. Саламатин-старший сидел в кресле-качалке, облаченный в свою шикарную домашнюю пижаму, с трубкой в руках. Ни дать ни взять — гений на заслуженном отдыхе! Справа и немного за спиной Академика возвышалась стремянка, а слева, рядом с креслом, лежал массивный, по виду железный предмет в форме кастрированного конуса, в смысле, без острой верхушки. В геометрии подобная хрень называется «усеченным конусом». От него тянулась куча разноцветных проводков к не менее загадочному предмету, только прямоугольной формы. Бог знает почему, но эта малопонятная конструкция произвела на меня удручающее впечатление. Бросив быстрый взгляд по сторонам, следов пребывания моей многострадальной подруги я не обнаружила, почувствовала себя одураченной и не слишком вежливо (какая уж тут вежливость!) поинтересовалась:
— Куда Катьку дели?
— Не извольте беспокоиться, голубушка, она там, — любезно отозвался Академик, ткнул пальцем в потолок и загадочно улыбнулся. То есть это ему казалось, что улыбка вышла загадочной, а по мне — так самая что ни на есть мерзкая. Я непроизвольно передернула плечами, хотела напустить на себя независимый вид, дескать, ваши ужимки, профессор, нам по барабану, но тут до меня дошел смысл жеста Игоря Юльевича.
