Дарья Донцова - Дед Снегур и Морозочка
– Сколь веревочке ни виться, а кончик появится, – вспомнила я пословицу.
– Эстер точно умерла? – спросила Вера Кирилловна.
– Абсолютно, – подтвердила я.
– Тогда я расскажу вам правду, – торжественно объявила актриса, – слушайте внимательно. История покажется вам фантастической, но в жизни случаются такие события, до которых и Шекспиру не додуматься. У вас есть дети?
– Нет, – призналась я, – мы с мужем целыми днями пропадаем на службе, бабушек-дедушек не имеем, младенца оставить не с кем.
– Как правило, бремя воспитания ребенка ложится на плечи матери, – объявила Вера Кирилловна.
– Я слишком увлечена делом, – честно ответила я, – очень люблю мужа и боюсь, что с появлением малыша это чувство станет меньше. Хотя знающие люди уверяют, что любовь не оскудевает, просто она разная: к супругу, родителям, чадам.
– Враки, – решительно ответила Вера Кирилловна, – любовь одна, это большой пирог, от которого вы отрезаете куски: краешек маме, ломтик папе, серединка сыну, корочка мужу. Не верьте тем бабам, которые утверждают: «Обожаю всех детей одинаково». Они лгут. Ребята хоть и воспитываются вместе и имеют одинаковые блага, получаются разными, и относиться к ним вы будете без уравниловки. У мамы всегда есть любимчик, просто женщины считают, что выделять одного из членов семьи нехорошо, и маскируют свои чувства. Часто любимцу достается больше колотушек, чем конфет, мать таким образом пытается завуалировать свои подлинные чувства, но парадоксальным образом ребенок ощущает, что она его обожает. Детей трудно обмануть, никакие улыбки, подарки и конфеты не помогут, если в вашем сердце зияет пустота.
– Значит, вы относились к Агате и Тимофею не одинаково? – бестактно спросила я.
Вера Кирилловна начала теребить рукав пуловера.
– Не судите да не судимы будете. Дети всегда чувствовали мою любовь.
Глава 24
Прежде чем Вера Кирилловна и Николай Ефимович добились благополучия, им пришлось долгое время испытывать материальные тяготы. Коля не сразу стал директором завода, сначала он был простым малозарабатывающим инженером. А Верочка, окончив институт, попала в академический театр, где главные роли исполняли семидесятилетние нимфы. Стокилограммовая Джульетта и усатая от старости Дездемона не собирались уступать роли молодежи, у прим были чиновные, влиятельные мужья, которые поддерживали жен. А чем мог помочь Николай Вере? Ну разве что починить в театре вентиляцию. Пять лет Верочка появлялась на сцене в роли горничной и произносила сакраментальную фразу: «Кушать подано».
Потом одна из примадонн умерла, ее место заняла более молодая, отметившая всего-то шестидесятый юбилей Карина Львовна, супруга директора театра, а Верочке достались ее прежние роли. Сначала Морковкину ввели в спектакль, где она произносила целый монолог, потом доверили исполнять роль проститутки Эммы из пьесы «Полуночный автобус». Фишку упомянутой постановки составляла сцена стриптиза, в конце второго акта Эмма на секунду раздевалась. Карина Львовна смотрелась в данной ипостаси не очень привлекательно. Гримеры трудились на славу, они подклеивали увядший бюст мадам, надевали на нее специальные, невидимые из зала колготки, призванные скрыть целлюлит и подтянуть бедра, но все равно восхищения у зрителя вид голой пенсионерки не вызывал. А вот когда в свете прожекторов появилась молодая Верочка, зал взорвался аплодисментами.
Карина Львовна перестала здороваться со старлеткой, у Морковкиной завелись фанаты, о ней написали в газете «Советская культура», и наконец-то режиссер назначил красавицу на главную роль, где полспектакля требовалось ходить в изодранных лохмотьях, демонстрируя свою красоту. В советские времена обнаженка на сцене не приветствовалась, но хитрый главреж знал, что зритель валом побежит в зал, едва по Москве разнесется слух о том, в каком виде выступает хорошенькая актриса, а членам художественного совета, шокированным голыми ногами и изредка мелькавшей в прорехах лохмотьев грудью Веры, он заявил: «Пьеса рассказывает о тяжелой жизни американских бездомных. Вы хотите, чтобы я одел актрису в соболиную шубу? Но как это будет смотреться? Нищая из Нью-Йорка в шикарной одежде? Наряд актрисы должен демонстрировать волчий оскал капиталистического общества, он символизирует бездуховность чуждого нам мира наживы».
И спектакль разрешили к показу.
Верочка активно занялась карьерой. В звезды первой величины ей пробиться не удалось. Когда пожилая актриса ушла в мир иной, главреж женился на молоденькой, только-только закончившей институт Аллочке, и все главные роли достались ей.
Одно время Вера даже подумывала о переходе в другой коллектив, но опомнилась: у каждого творческого руководителя есть своя супруга, любовница, дочь, сестра, лучше остаться на старом месте, где уже завоевала хоть какой-то авторитет. Вера прочно обосновалась в качестве «хорошей исполнительницы», да так и осталась на этой ступеньке. Увы, с лицедейками часто случается подобное, вроде и талантлива, и работоспособна, и симпатична, а играет только в эпизодах. Не досталось Вере везения, удача пролетала мимо.
Зато у Николая Ефимовича дела пошли в гору. Он занял руководящее кресло, вступил в номенклатурные ряды и стал настойчиво вести речь о ребенке. Муж хотел иметь полноценную семью. Вера пыталась забеременеть, но все попытки оказывались неудачными. Актриса лечилась, но, как она ни старалась, каждый раз на втором месяце случался выкидыш.
В театральном коллективе трудно скрыть тайну. Однажды местная уборщица, набожная Олечка, шепнула Вере Кирилловне:
– Господь вам знак дает, надо паломничество совершить. Возьмите, я тут составила список, в какие церкви поехать надо, у каких икон постоять.
Утопающий хватается за соломинку. Верочка, разочарованная в медицине, последовала совету уборщицы. Через год она родила Агату, а вскоре за ней и Тимофея. Став матерью, актриса решительно порвала со сценой, ушла из театра и занялась детьми.
После трагической гибели дочери Вера начала истово следить за Тимофеем. Мальчику предписывалось сообщать обо всех своих планах, звонить матери по десять раз на дню. Тимофею порой было лень искать телефон-автомат, и он несколько часов не давал о себе знать. Когда сын возвращался домой, Вера Кирилловна лежала на диване с гипертоническим кризом. Взрослый человек может понять Морковкину: смерть ребенка самое страшное испытание, которое может выпасть на долю родителей, но Тим считал мать истеричкой и на все ее упреки отвечал: «Прекрати, ничего со мной не случится, я же не идиот, и ребята надо мной издеваются, ни к кому предки так не пристают, как ты ко мне».
Чем старше становился юноша, тем больше портились его отношения с Верой Кирилловной. В конце концов наступил день, когда Тимофей отправился с однокурсниками на чью-то дачу, много выпил, пропустил последнюю электричку, остался ночевать в чужом доме, утром опохмелился с ребятами и ушел в загул на трое суток. Если вы пороетесь в памяти, непременно вспомните похожий казус, произошедший в молодости и с вами.
Едва Тимофей переступил порог отчего дома, как на него налетел Николай Ефимович, который до этого толерантно относился к попыткам сына отвоевать право на самостоятельность.
– Где ты шлялся? – орал отец. – У матери инфаркт!
Слабые оправдания Тима: «На даче нет телефона, позвонить неоткуда» лишь больше обозлили отца, и Николай Ефимович ляпнул сгоряча:
– Убирайся вон, ты нам больше не сын.
Тимофей хлопнул дверью и исчез. Ну и кто из вас никогда не скандалил со старшими? Кто ни разу не убегал от родителей, сжимая кулаки и думая: «Вот умру, то-то они зарыдают». Как правило, спустя несколько часов бунтари возвращаются в родные пенаты, где их с распростертыми объятиями встречают измученные угрызениями совести предки, и все завершается поцелуями и признаниями в любви. Но Тимофей оказался из другой породы. Домой он больше носа не казал. Спустя сутки после скандала успокоившийся Николай Ефимович помчался в институт, которым заведовал его ближайший друг Антон Крутиков, отыскал сына и услышал от него: «Вы мне надоели, если не оставите меня в покое, уеду из Москвы, никогда не найдете, где спрятался».
Как ни старались отец с матерью, сын отказался мириться. Правда, не желая общаться с родителями, Тимофей благосклонно принял от них в дар кооперативную квартиру и не возвращал денег, которые Вера Кирилловна тайком засовывала гордому отпрыску в почтовый ящик.
Несколько лет Морковкины надеялись на восстановление отношений с сыном, потом поняли: ничего не получится, и зажили своей жизнью. Николай Ефимович руководил предприятием, Вера Кирилловна не без протекции мужа организовала самодеятельный театр, где сама ставила спектакли и играла главные роли. Сына мать увидела лишь на похоронах Николая Ефимовича. Вера, конечно, знала, что ее мальчик стал кумиром миллионов телезрителей, что он представляется как Тим Морков, но о его личной жизни ей ничего не было известно. Желтую прессу Вера Кирилловна не читала, до нее, правда, окольными путями дополз слушок о несчастье. Незадолго до кончины Николая Ефимовича у Тимофея трагически погибла жена на съемках очередного фильма.
