Невеста Василевса - Надежда Салтанова
Слуга провел ее в сад, к любимой беседке императрицы. Белый мрамор, причудливо вырезанный умелой рукой, искрился на солнце. Розовые кусты, в летнее время покрытые нежными цветами, сейчас стояли вокруг беседки строгими густо-зелеными стражами. Лишь гранатовые деревья украшали в эту пору сады императрицы яркими цветами со светлыми, будто припудренными кончиками нежных лепестков.
Беседка была застлана мягким узорчатым ковром. Такие же ковры покрывали и мраморные скамьи по краю. Облокотившись на подушки, Василисса бережно перелистывала страницы книги в богатом окладе, с выложенным жемчугом корешком. Фолиант лежал перед ней на витой бронзовой подставке, украшенной бирюзой.
Капитолина, увидев на дорожке Нину с прислужником, едва заметно отмахнулась от них, приказав ждать. Она сидела слева от своей повелительницы, с любопытством заглядывая в драгоценность, разложенную на подставке. Справа от Елены сидела тихая кареглазая девочка лет десяти. Темные густые волосы ее были заплетены в косы, перевитые синими шелковыми лентами. Она прижималась щекой к пышному плечу матери. Нина ее узнала — Феодора, любимица императрицы. Тихая, крепенькая, с лучащимися глазами, девочка статью и лицом походила на мать. Да и характером пошла в нее — была послушна, терпелива, но и своих интересов не упускала.
На подушках и скамьях ближе ко входу беседки сидели красавицы патрикии. Они перешептывались, стараясь не мешать василиссе. Но то и дело то тонкий девичий смех, то с трудом сдерживаемый возмущенный или удивленный возглас нарушали тишину.
Елена подняла на мгновение глаза. Феодора с любопытством уставилась на Нину. Та торопливо опустила взгляд.
Патрикии, тоже заметив аптекаршу, сперва затихли. Потом начали обсуждать что-то еще более горячо, чем до этого. Гомон нарастал. Василисса бросила взгляд на расшумевшихся красавиц.
Капитолина, повинуясь едва слышному приказу своей госпожи, выпроводила патрикий из беседки. Те прошелестели шелками мимо аптекарши, бросая на нее снисходительно-приветливые взгляды. Нина склонила голову в вежливом приветствии.
Зоста-патрикия махнула аптекарше, чтобы вошла в беседку. Ступив на мягкий, будто обнимающий ногу в тонких сокках, ковер, Нина опустилась на колени, приветствуя василиссу. Взгляда не поднимала. Мимо скользнула Капитолина, видимо, повинуясь жесту своей госпожи, за ней просеменила и Феодора.
Помолчав, Елена проронила низким глубоким голосом:
— Есть ли у тебя, Нина, средство, чтобы молодость вразумить, а сердце материнское успокоить?
Аптекарша осмелилась бросить взгляд на императрицу. Немолодая, уставшая от переживаний за своего сына женщина в роскошных шелках и тяжелых украшениях сидела перед ней в обрамлении шелковых подушек и ажурного мрамора беседки.
— Великая василисса, тебе ведомо, что у меня лишь снадобья для красоты и от мелких недугов. Чудес они не сделают. Для успокоения сердца я тебе приготовлю лучшее снадобье из всех, что знаю. — Она замолчала.
— Что может успокоить мое сердце, когда сына у меня Господь отнимает? Для того ли его в шелках и золоте растили, чтобы таверной девке отдавать? Как теперь быть? Кто его вразумит, направит да поможет властвовать? Глупая танцовщица?
— Не смею я тебе перечить, великая василисса. Только молодость, подобно весенним ветрам, переменчива, и, словно зимние дожди, своенравна. — Нина понизила голос. — Может ли такое случиться, что если никто не будет юному василевсу возражать и запрещать, то он и сам вскорости отступится?
— Для советов у меня слуги поумнее тебя есть. Не смей впредь говорить мне то, о чем я тебя не спрашивала. — От слов императрицы повеяло холодом подземелий.
Нина застыла, не понимая, зачем ее позвали. Молчала, не поднимая глаз. Елена, едва слышно выдохнув, вкрадчиво промолвила:
— Ты, Нина, верно, эту девицу знаешь. Может, она к тебе за снадобьями какими обращалась?
— Девицу видала. Но снадобья она у меня не покупала. — Нина прикусила язык, чтобы не сказать, что молодым красавицам ее снадобья без надобности. — Ежели ты, великая, спрашиваешь, не брала ли она у меня отвар, чтобы скинуть дитя, так я тебе как есть скажу — не готовлю я такое. Но она и не просила.
Отмахнувшись, василисса продолжила:
— А ты отнеси ей снадобье какое-нибудь. Раз она ночами танцует да клиентов ублажает, устает, наверное. Так и растерять красоту недолго. — Елена покачала головой в притворной заботе. — Она еще не знает, что твое притирание ей пригодится, ты ей объяснишь.
Нина, не понимая еще, к чему императрица ведет, недоуменно подняла взгляд. Нетерпеливо вздохнув, словно удивляясь глупости аптекарши, василисса произнесла:
— Конечно, вряд ли оно ей поможет. Она все же подурнеет или заболеет, а может, и преставится… Такое ведь часто с уличными девицами случается.
В повисшей тишине Нина почувствовала, как у нее перехватывает горло. Что бы она сейчас ни ответила, добра ей это не принесет.
— Великая василисса, не проси от меня невозможного. — Она подняла глаза. — Не стану я готовить снадобья, чтобы навредить кому-то. Хочешь казнить меня — твоя воля. Но отравительницей быть мне ни Господь, ни аптекарская моя совесть, ни память мужа не позволит.
Она опустила голову, ожидая гнева императрицы. Елена молчала. Ветер путался, шелестел ветвями розовых кустов, словно нашептывая угрозы. Ожидание было тягостным, страшным. Нина сжала зубы. Как бы ни гневалась василисса, а новой Локусты[61] она не получит.
— Слишком крута ты нравом для простой аптекарши, Нина. — Императрица говорила спокойно, белые пальцы ее терзали сдернутый с запястья узорчатый браслет. — Ты посмела отказать своей императрице, которая тебя возвысила. Понимаешь ли ты, чем тебе это грозит? Или ты думаешь, за тебя мой брат вступится?
— На то ты и василисса, чтобы справедливый суд вершить. Об одном молю тебя, не ставь меня рядом с тем, кто твоего сына и мужа отравить пытался. — Голос Нины дрогнул, пришлось вонзить ногти в ладони, чтобы унять волнение. — Прости мне слова мои, но отравление недостойно твоего величия. Ты мудра и справедлива, не хочешь брать такой страшный грех на душу.
Помолчав, она прошептала, уже мысленно прощаясь с жизнью:
— А ежели василевс-соправитель догадается, кто отдал приказ его возлюбленную отравить, не ожесточит ли это его против собственной матери и отца?
Императрица отшвырнула браслет. Серебро брякнуло о мраморный пол, застыв изломанной змейкой. Тишина, будто намокшая ткань, облепляла Нину, пригибала к земле, заполняла душу страхом. Молчание было долгим.
— Ты разозлила меня своим упрямством. Но в твоих словах есть правда, — устало вздохнула Елена. — Я не знаю, что мне делать. Не ведаю, как мне отвратить сына от недостойных увеселений, от грязных женщин, от лжи и
