По следам старых грехов - Галина Владимировна Романова
— Озвучены? А как именно озвучены, Евгения? — снова проявила интерес Кира. — Каким тоном?
— Тоном? — Прекрасный чистый лоб пошел мелкими продольными морщинками. — Ну каким мог быть тон, как вы думаете? Я… Я кричала на нее. Сильно кричала. Она сначала молчала. Потом начала огрызаться. Как-то вяло поначалу. А потом разошлась. В общем, орали мы друг на друга неприлично долго. Минут десять-двадцать надрывались. Да…
— Суть ваших претензий мне лично более или менее понятна, — мягким голосом проговорила Кира. — А что кричала Горелова?
— Ну… кричала что-то…
— Меня интересует текст, который сопровождал вашу ссору. Ее текст, Гореловой.
Игнатов тепло глянул на коллегу. Молодец! В правильном направлении движется. В пылу ссоры любой человек может выкрикнуть запретное, чем выдаст себя или кого-то еще.
— Ну, Горелова орала что-то про Вадика, про его службу в армии, что все они там были повязаны. Кто именно — не уточнила. Потом называла еще какие-то имена. Про какую-то Анну кричала, что та во всем виновата со своим уродом. Что они кинули всех. И теперь все пусть идет как идет. И она — Горелова то есть — не собирается никого покрывать. Теперь каждый сам за себя. И пусть все катятся ко всем чертям: Леши, Сережи, Миши…
— Она точно в такой последовательности произнесла мужские имена? — разволновалась Кира.
— Да. Я запомнила, потому что получилось почти в рифму. И она при этом пинала мебель, дергала шторы. Мяла их в руках вот так. — Женя несколько раз сжала и разжала кулаки. — Она была на грани, кажется.
— Чем и как закончился скандал? Вы просто выбежали под ее крики? — наклонилась к ней Мокрова.
— Нет. Горелова выдохлась как будто. Приложила ладонь ко лбу и задала мне странный вопрос.
— Какой? — выпалили все трое одновременно.
— Спрашивает: «Знаешь, Жека, отчего все зло в мире?» Я говорю: «Из-за баб?» Мне мой Вадик часто так говорил, что, мол, все зло в мире из-за баб. А Горелова ухмыльнулась так невесело и рукой махнула.
Женя Кириллова изобразила, как ее лживая подруга махнула рукой. Получился очень горестный, безнадежный жест. Как взмах сломанного крыла.
— И говорит, — продолжила Женя, — что женщины — это не штучный товар. Это все ерунда. А все зло в мире из-за денег. Либо из-за их отсутствия и острого желания их иметь. Либо из-за нежелания делиться. Проговорила: «Уходи». Я и ушла.
— И в воротах столкнулись с мужчиной? — Игнатов показал ей фото человека в бейсболке на телефоне Мокровой. — С этим?
— Да. Только тут лица не видно. А я отлично рассмотрела его. Взгляд такой… — Она попыталась изобразить, не вышло, и уточнила: — Недобрый, холодный, настороженный. Как если бы он от кого-то прятался, но никого не боялся.
— Мы сейчас покажем вам несколько фотографий, Евгения, — перевел Игнатов взгляд на рабочую доску с пришпиленными фотографиями фигурантов. — А вы постарайтесь вглядеться внимательно. Может быть…
— Так я уже их рассмотрела, пока вас ожидали. И узнала того человека. Вон он — с ним рядом фото Алексея, которого Горелова с нами знакомила и приводила в наш дом. И ваша коллега назвала его Сергеем Цыбиным. — Женя Кириллова развернулась на Киру и уточнила: — Так ведь? Я ничего не путаю?
Глава 20
Перелет он перенес плохо, как всегда. И не потому, что сомневался в надежности большой стальной птицы или профессионализме пилотов, а потому, что ненавидел чувствовать себя ни там ни сям.
Между небом и землей…
Тут еще за окнами чернота — вылетели не в восемь вечера, а почти в девять. И храп соседа через проход. Это еще больше нервировало. Нет, не храп, а безмятежность, позволяющая другому человеку так отключаться.
Едва самолет коснулся земли, Игнатов облегченно выдохнул. И осторожно толкнул локтем Киру. Она тоже спала.
Багажа у них с собой не было. Только ручная кладь. Без задержек вышли из здания аэропорта. Без проблем доехали до гостиницы, где им были забронированы два номера. Оформились под изучающим взглядом администратора и скрылись каждый в своем «стандарте».
И вот стоило Игнатову закрыть за собой дверь, как началось!
Опасные, запретные мысли потекли липкой карамельной рекой: а что она сейчас делает, в душ отправилась сразу или просто ходит по номеру в нижнем белье? А если он к ней сейчас постучится, она откроет?
Постучались к нему.
— Привет. — Смущаясь, Кира сделала несмелый шаг в его номер. — Зайду?
Он молча отступил. И тут же уставился на ее рот.
Это все тот самый проклятый поцелуй, воспоминания о котором мгновенно полезли в голову! Он случился при подобных обстоятельствах. Только они в тот день не заселялись в номера. Они были в гостинице на выезде по убийству. И задержались там на целых десять часов. Кто-то притащил в номер, выделенный администрацией под допросную, пончиков в сахарной пудре и бутылку красного десертного вина. Распили, закусили. Все куда-то тут же разошлись. Остались он и Кира. И какой-то между ними разговор случился странный! Он так вскружил им обоим голову, что очнулись они уже целующимися.
— О чем мы тогда говорили? — выдала вслух его мысли Кира странным, глухим, срывающимся голосом. — Я не помню, а вы?
— И я не помню. Было вино. Пончики. Мы говорили и…
— И поцеловались. — Она подошла к нему вплотную, уставилась в его глаза не моргая. — Сейчас нет вина, нет пончиков, но поцеловаться очень хочется. А тебе?
Она сказала ему «ты»! Удивительно!
Он не стал отвечать на ее провокационный вопрос. Он просто начал ее целовать. Долго, требовательно, даже жестко. Оторвавшись, отошел на шаг и, тяжело дыша, спросил:
— Еще?
— Лучше не надо. — Она также тяжело дышала. — Иначе дело, за которым мы сюда приехали, полетит ко всем чертям.
— Согласен. Но при случае…
Он рассматривал ее, словно не видел никогда. Она была невероятно красивой. Утонченно красивой. Никаких грубых красок и мазков не сделала природа, создавая ее. Все мягко, нежно.
— Я тоже хотела бы повторить, — улыбнулась Кира и повернулась к двери. — Вообще-то я пришла, чтобы позвать тебя на ужин. Ресторан через час закрывается. И вот еще что…
Она встала у двери, на всякий случай держась за ручку, видимо, чтобы удрать, если вдруг что-то пойдет не так.
— Я с этого момента буду говорить тебе
