Андрей Ильин - Универсальный солдатик
Любовница жила в купленном на ее имя коттедже, ездила в переписанном на нее “Мерседесе” и одевалась в принадлежащем ей бутике.
“Эту статью расходов тоже придется сокращать, — подумал про себя Юрий Антонович. — Бутик можно будет забрать, коттедж тоже, переписав на нее в качестве отступного квартиру в центре, а “Мерседес”... черт с ним, с “Мерседесом”, .. В конце концов можно подобрать себе какую-нибудь интеллигентную женщину с ребенком, например библиотекаря или доктора, купить ей однокомнатную хрущевку... И жить бедно, но зато спокойно...”
И на глаза Юрия Антоновича навернулась слеза. Жалко себя стало.
Но потом слезы высохли, потому что Юрий Антонович думать перестал, а начал отдыхать. Вначале в сауне в подвале, потом в спальне на втором этаже, потом в спальне на третьем этаже. До спальни на четвертом этаже он не добрался — годы уже не те.
Потом он лежал на кровати общей площадью двадцать пять квадратных метров и смотрел свой домашний, с экраном на два дюйма больше, чем в обыкновенном, кинотеатр. Вернее, не смотрел, а переключал каналы, потому что количество каналов прямо пропорционально значимости владельца телевизора. У Юрия Антоновича было три тысячи каналов в десяти — дома, на даче, в офисе, здесь, не здесь, и еще там — телевизорах.
Он переключал каналы, не задерживаясь ни на одном больше пары секунд. Но вдруг задержался, замерев пальцем над кнопкой пульта. Потому что на экране мелькнуло знакомое лицо. Ну очень знакомое лицо...
— Мать твою... Это же Иванов! — ахнул Юрий Антонович. — Это же он — Иванов!!
И крикнул свою любовницу, которая знала три языка. Потому что любовница его ранга обязана была знать как минимум три языка и уметь играть на скрипке.
— Что они там говорят?
— Они говорят, что сегодня ночью русский преступник Иванов захватил в самом центре Парижа заложников, — перевела любовница.
— Во дает! — поразился Юрий Антонович. — Я, между прочим, его знаю, — не без гордости сказал он, показывая на экран.
Лицо Иванова показывать перестали и стали показывать какую-то улицу и окна квартиры, в которой находились заложники. Потом слово дали полицейскому. Который стал что-то говорить, часто показывая вверх.
— Он у них там убил нескольких человек. И еще какого-то снайпера на крыше, — сообщила любовница.
— Иванов? Ну еще бы! Он им там такого устроит!.. Он им там пол-Европы перемочит!.. — радостно сказал Юрий Антонович.
И тут же радоваться перестал, потому что сообразил, что радоваться особо нечему. Перемочит он, конечно, перемочит, но его тоже... И тогда все — тогда денежки пропали. Окончательно пропали. А вот если бы они взяли его живьем, то это совсем другое дело.
Совсем другое...
— Где мои штаны? — быстро спросил Юрий Антонович.
— Ты что, уже уезжаешь? — удивилась любовница.
— Уезжаю.
— Куда?
— В Париж...
Глава 47
Внешне ничего не изменилось — внешне все оставалось так же, как было. Стояли машины. Под ними лежали полицейские. Заунывно, понимая, что ничего этим не добьется, бубнил психолог. Его слова не менее заунывно переводил на русский переводчик.
— Одумайтесь... нет никакого смысла... человеколюбие... сострадание... Страшный суд... достойное содержание в отдельной камере... мы готовы выслушать и выполнить любые ваши требования...
Хотя на самом деле никто никакие требования выслушивать и выполнять не собирался. Потому что решение было принято, и к месту действия, рассредоточиваясь по ближайшим переулкам и дворам, подтягивались дополнительные силы полиции. Маневрируя в узких улицах, разворачивались пожарные машины. Выключив сирены и мигалки, подъезжали и выстраивались рядами микроавтобусы “Скорой помощи”. Из огромных армейских грузовиков выпрыгивали солдаты в камуфляже и касках и рассаживались вдоль стен на одолженные в ближайших кафе стулья. Солдатам здесь было делать нечего, но захваты заложников в Париже происходят не каждый день, и никто не хотел оставаться в стороне.
За пожарными, полицейскими и госпитальными машинами на дальних подступах напирали на ограждение толпы зевак, которые убеждали полицейских, что живут вон в том доме и что им обязательно туда надо попасть, потому что они забыли выключить утюг, фен и кофеварку.
Полицейские морщились, в сотый раз объясняя, что это невозможно, что улица закрыта для проезда и пешеходов до особого распоряжения, и многозначительно постукивали себя по ботинкам концами длинных дубинок.
Десятки упирающихся друг в друга машин натужно сигналили, вначале желая прорваться через пикеты, потом пытаясь развернуться в толпе.
Было оживленно и как-то даже празднично...
На одной из крыш дома разворачивали аппаратуру телевизионщики нескольких независимых каналов. Они прикручивали к штативам камеры, устанавливали направленные микрофоны, закрепляли тарелки спутниковых антенн. Среди них, с завистью косясь на навороченную аппаратуру, с камерой под мышкой бегала творческая группа российского ТВ, приехавшая в Париж в составе делегации министерства внутренних дел.
— Видал? — говорил оператор режиссеру. — А у нас?..
А у тех видал?.. А мы!..
А у этих, вообще...
Приседая на четвереньки, с соседней крыши прибежал взмыленный редактор.
— Вы чего тут? Я с французами договорился на десять минут сигнала! Пошли быстрей.
Оператор, режиссер и редактор, оскальзываясь на черепице и хватаясь за специальные, натянутые пожарными веревочные леера, побежали на соседнюю крышу.
— А Серега где?
— Здесь где-то был... Может, до ветру отбежал. Стали, прыгая по крыше, искать Серегу. Нашли. Серега на скверном английском клеил журналистку СNN, пытаясь подать себя в лучшем свете.
— Ну ты чего?! — прикрикнули на него. — Там Сашка у французов десять минут оторвал!
Серега сорвался с места и побежал вслед за оператором.
— Вот здесь встань, — показал режиссер. — Отсюда башню видно.
Исполняющий роль ведущего Серега встал.
— Так нормально?
— Сойдет.
Режиссер дал отмашку. Оператор включил камеру.
— Мы ведем свой репортаж из Парижа, — сказал Серега.
Оператор, чтобы доказать, что репортаж идет не из Моршанска, дал панораму Парижа, завершив ее кадром с Эйфелевой башней.
— В доме напротив, — показал ведущий на совсем другой дом. — Вон за теми окнами, — ткнул наобум в какие-то окна, — находятся заложники, которых удерживает гражданин России. Французская полиция готовится к штурму...
Режиссер посмотрел на часы и стал ожесточенно размахивать руками, показывая, что все, сворачивайся, шабаш...
— Мы будем держать вас в курсе событий, — быстро закруглился Сергей.
— Ты чего, — удивился он. — Время же еще есть.
— Какое время? Я халтурку надыбал, — объяснил режиссер. — Московский канал.
— Сколько?
— По штуке за минуту.
Все оживились. Ведущий встал на то же место.
— Поехали, — дал отмашку режиссер.
— Я в Париже! — категорически заявил ведущий. — И, стоя здесь, напротив дома, где неизвестный преступник удерживает заложников, я невольно вспоминаю милую моему сердцу Москву. Где ничего подобного не случалось. Может быть, благодаря самоотверженной работе столь часто ругаемого нами мэра, а может быть, потому, что москвичи — это особый народ...
“Три минуты”, — показал режиссер три пальца.
— И здесь, в центре Парижа, я вынужден признать, что не все так плохо в нашем отечестве... Шабаш!
— Осталось четыре минуты, — сказал редактор. — И три заказа. По полштуки.
— Кто?
Редактор перечислил каналы.
— Ладно, поехали!..
— Это Париж, — сообщил ведущий. — Внизу — французская полиция, которая готовится взять штурмом вон тот дом, — показал на дом, — где находится доведенный до отчаяния гражданин России, взявший заложников, чтобы выразить свой протест. — Редактор показал большой палец... Репортажи сбросили через французскую “тарелку” в Москву за полсотни минута. И пошли пить кофе...
Но даже дойти до кафе не успели, потому что заметили на улице какое-то подозрительное оживление.
Полицейские стали кричать громче, начальства стало больше. Подкатили какие-то новые машины, из которых стали выпрыгивать и красться вдоль стен полицейские с штурмовыми лестницами в руках.
— Кажется, началось, — обеспокоенно сказал режиссер.
И действительно началось...
— Слышишь? — показал на окно товарищ Максим. И выключил орущий французские песни магнитофон.
Магнитофон орал на случай, если полицейские приляпали к окнам “жучки”. Вот и пусть теперь слушают своих певцов.
Иванов закрутил во все стороны головой. Но ничего не услышал.
Товарищ Максим включил музыку.
— Шум моторов!.. Понял? Машин стало больше, не иначе подкрепление пригнали. Значит, скоро начнется.
Что скоро начнется, было понятно любому. Кроме Иванова...
Товарищ Максим обежал квартиру, соображая, как лучше приготовиться к штурму. Как будут развиваться события, он примерно знал, сам когда-то в таких мероприятиях участвовал. Начнут они со стандартного, как е-2 — е-4 хода — спустятся с крыши на веревках и швырнут в окно пару гранат со слезоточивым газом и еще одну-две светошумовых. Потом упадут на подоконники сами и начнут палить во все, что встанет на их пути... Еще одна группа попытается высадить дверь и в конце концов высадит, зажав всех, кто находится в комнате, в клещи. Сдержать их можно, посадив под дверь заложников. Но лучше не под дверь, потому что дверь устоит дольше...
