Людмила Милевская - Цветущий бизнес

Подъехав к клубу, я получила ответ на свой вопрос. Клуб был закрыт. В ответ на мой настойчивый стук вышел охранник в камуфляжной форме и изысканно объяснил:

— Мы с радостью ждем вас завтра, а сегодня санитарный день.

— Здорово вчера здесь насвинячили, раз сегодня санитарный день, — пошутила я.

Охранник сдержанно усмехнулся и сказал:

— Санитарный день у нас каждый понедельник. Если госпожа желает заказать столик на завтра, я приму заказ, но сначала покажите членский билет.

“Все в духе клуба, — подумала я. — Полное смешение времен: я госпожа, но день санитарный и членский билет. Это клуб или партия?”

— Билета у меня нет, — призналась я.

— Но вы здесь бывали.

— Да, с подругой, Татьяной Власовой. У нее есть членский билет?

— О, да, Татьяна Сергеевна член правления.

— Какого правления?

— Правления клуба.

Значит у клуба есть правление. Интересно, чем они правят? Власова в особенности. Стриптизерами? Абсолютно неясно. Зато ясно почему я не слышала музыки в тот знаменательный день: был понедельник, и клуб не работал.

Я не стала донимать охранника новыми вопросами, села в “Хонду” и уехала. Мне очень хотелось остаться и основательно изучить эту местность, но было очевидно, что этого не стоит делать днем.

До вечера было не так далеко, и я решила хорошенько подготовиться. Проехалась по магазин, купила подходящий фонарик, ботинки на толстой подошве, ручную пилку с набором лезвий и баллончик со слезоточивым газом. Баллончик покупала в страстной надежде, что уж он-то не пригодится.

Едва стемнело, я уже была у клуба. Не стала подъезжать вплотную, а оставила машину на обочине метрах в ста. Надела ботинки. (Всегда задавалась вопросом зачем они нужны в женском гардеробе. Видимо для таких вот случаев. Правда Нелли в них ходит на работу.) Прихватила сумку с фонариком, пилкой и баллончиком и отправилась на разведку.

Идти по трассе было опасно. В таком месте пешеход неизбежно вызывал недоумение. К тому же автомобили мелькали довольно часто, обжигая меня своими фарами.

Я спустилась с обочины, с безграничным отвращением поковыряла ботинком землю, брезгливо повздыхала и… решилась идти по полю. Уж и не помню, когда ходила по живой земле, да еще мокрой. Не могу сказать, что это было приятно. До сих пор, вспоминая, хочется сказать “бррр!”. Ноги проваливались по щиколотку в размоченную дождями почву, грязь чавкала и разлеталась в стороны, порой попадая в лицо. Моя скорость была далека от желаемой, но выхода не было, и я шла. Упорно шла на щедро облитый неоновым светом клуб “Три кота”.

Должна сказать что свет, не считая фар проезжающих автомобилей, был только там. Я же месила грязь в кромешной тьме, не решаясь воспользоваться фонариком. С тыла приближающийся к клубу огонек мог привлечь внимание охранника. Это никак не входило в мои планы, поэтому я сносила лишения стоически.

Поскольку о том, что творится под ногами, можно было только догадываться, а блины налипшей на ботинки грязи увеличивались с каждым шагом, я начала падать. Это было ужасно, потому что я не была к этому готова. Уже через двадцать минут пути у поля, к которому я испытывала брезгливость, было значительно больше оснований для отвращения ко мне. Если бы я просто легла на землю и покаталась по ней, клянусь, была бы чище.

“Теперь, чтобы сесть в “Хонду” придется раздеться донага, иначе Катерина меня убьет,” — страдала я, очередной раз поднимаясь из грязи.

К тому моменту отчаяние меня охватило такое, что кроме недоумения “на кой ляд мне все это нужно?” было только одно желание: вернуться. Оглянувшись, я поняла: до “Хонды” расстояние значительно больше, чем до клуба, нужно идти вперед.

Дальнейшее помню плохо, все силы ушли на борьбу с грязью и с отвращением к себе, которое нарастало катастрофически. Теперь уже не мне надо было бояться встречи с охранником, а ему со мной.

“Таких как я не моют, — брезгливо думала я, — таких сразу выбрасывают на помойку.”

С этой мыслью я и добрела, наконец, до построек, находящихся между дачей Власовой и клубом. Тут-то и понадобился фонарик. Выяснилось, что тыльная сторона клуба защищена высокой оградой из колючей проволоки. Вдоль ограды проходит узкая дорога, по которой, видимо, возят то, что опускают в подвалы.

Подвалы, в полуметрах от земли выдающие себя плоскими крышами, находились ближе к дому Власовой. Я без труда нашла ту трубу, по которой выползала когда-то, и после этого легко сориентировалась на местности. По всему выходило, что, выскочив из трубы, я побежала в сторону Ростова, следовательно в противоположную от клуба сторону. В тот день почему-то вывеска не горела и было темно. До трассы от подвалов близко, там меня и подобрал Владимир, но почему он ехал со стороны клуба?

У меня не было сомнений в том, что переговоры в холле вел именно он, но с кем? И куда делся тот человек? Остался на даче? Впрочем, это не так уж и важно.

Я потопталась вокруг подвалов и обнаружила серьезную массивную дверь, открыть которую не было никакой надежды. То, что здесь нет охраны, преисполняло оптимизмом, но все это находилось в таком неудобном для слежки месте, что я приуныла.

“Придется ждать, когда появится солнце и высушит грязь, — решила я. — В конце концов на дворе весна, и пора бы ей навести здесь порядок. Пока же ясно одно: в таких условиях невозможно работать.”

С этой мыслью я отправилась к “Хонде”. Отправилась не по полю, а по трассе, наплевав на всю конспирацию. В этом случае проходить пришлось мимо клуба. Тут же выяснилось, что нахожусь я в том состоянии, когда лучшей конспирации и не надо. Охранник каким-то образом заметил меня, но не узнал. Не решаясь подойти близко, он с глубоким отвращением обозвал меня бомжихой и обругал матом, обнаруживая в этой области недюжинные способности. Эти способности никак не читались при предыдущем общении, когда он был аристократически учтив. На этот раз я охотно подыграла ему, благо поднаторела в устном народном творчестве изрядно, благодаря Ивановой.

Обменявшись “комплиментами”, мы разошлись. Я поплелась к “Хонде”, ругая себя за непредусмотрительность. Из чистого у меня были только туфли, лежащие под передним сиденьем. Все, что было на мне пропиталось грязью насквозь и никак не годилось для светлых велюровых кресел.

Покопавшись в багажнике, я обнаружила вполне чистый мешок. С помощью пилки (вот когда она мне пригодилась) наделала дырок, получилось подобие платья. Выбрав момент, когда трасса была пуста, сбросила с себя свитер и брюки, затем, хорошенько подумав, бюстгальтер и плавки, после чего быстренько напялила мешок. Лишь тогда решилась присесть на сиденье хонды и поменять ботинки на туфли.

“Главное проехать мимо поста ГАИ, — думала я, заталкивая грязные вещи в багажник. — А уж как оправдаться за свой вид перед Ивановой и Катериной я всегда придумаю.”

Не учла я одного: оправдываться пришлось значительно раньше. Не успела я закрыть багажник, как была ослеплена светом фар. Когда зрение вернулось, задрожали колени. И было от чего. Передо мной стоял… Владимир. С улыбкой радости на губах, в дорогом костюме, в белой рубашке с галстуком и весь в запахе дорого одеколона, я же по колени в мешке и с признаками весеннего поля на руках и лице. От роскошной жизни у меня остались только туфли. Зато туфли французские на высоких каблуках. Но мешок все портил. Однако его (я имею ввиду Владимира) это не смутило, вернее, не сразу смутило.

— Софья! Надо же! Как мне повезло! Искал тебя везде, где только можно! — закричал он, разлетаясь ко мне и расставляя руки для объятий.

Я скромно стояла в своем мешке, ждала что будет дальше, рискнет он пачкать костюм или нет. Он не рискнул, передумал в последний момент, затормозив с недоуменным выражением лица.

— Что случилось? — спросил он, глядя на мои туфли, потому что на все остальное воспитанному человеку смотреть было неприлично. — Софья, что случилось?

У меня было много вариантов. Ссылаться на последний писк моды было глупо. Разбойничий налет тоже не подходил, особенно при наличии целехонькой “Хонды”. Другие версии требовали долгого и подробного объяснения, мне же в моем мешке было холодно и до смерти хотелось спрятаться в машине. Я предпочла молчать, глупо улыбаясь. До сих пор мне это шло. Несмотря на возраст.

— Софья, что случилось? — повторил он вопрос.

Я развела руками и продолжала молчать и глупо улыбаться, добавив к этому лишь легкое клацанье зубов.

— Ты же замерзла, бедняжка! — воскликнул он, найдя в себе мужества приобнять меня. — Может машина поломалась?

Вот что значит мужчина. Сразу видно: голова! Конечно же поломалась машина, а я самостоятельно пыталась ее починить и не заметила как вывозилась в грязи, но машину так и не починила. Пришлось, чтобы не пачкать сидений, натягивать на себя мешок.

Речь из меня лилась, как вино на свадьбе, и лилась бы еще лучше, если бы не клацанье зубов. Впрочем, это добавляло очарования. Такая беспомощная, насквозь промерзшая цыпка, требующая заботы.