Галина Романова - Исполнительница темных желаний
Узнает он там что-нибудь новое и полезное, способное пролить свет на преступления? Вряд ли. В это верилось с трудом. Соседей Крякина опрашивали долго и тщательно. Никто ничего не видел. Ну, видели молодую даму, бредущую по дороге на высоченных каблуках. К кому эта дама пришла и от кого потом вышла, никто не заметил. Машин дорогих и иностранных через их поселок проезжает немало, поэтому на припаркованный за огородами автомобиль тоже никто не обратил внимания. Видел ли кто, как Крякин провожал до калитки Веру Прохорову, выяснить также не удалось. Из опрошенных никто не видел.
Правда, были еще соседи, которые к моменту приезда оперативников подались в город. Особо интересовала Мухина личность Татьяны Тепловой, с которой не удалось пока встретиться и поговорить. Болтали, что старик пытался свататься к этой одинокой женщине. Она будто бы и не отказала, но и с переездом не спешила. И вот она-то как раз и укатила в город сразу после убийства Крякина.
Мог он подозревать еще и эту женщину? Могла она совершить преступление на почве ревности? Могла, конечно. Татьяна Теплова, говорили, пылкая женщина. Своего покойного мужа, болтали, поколачивала. Так что…
Так что круг подозреваемых становился все шире и шире. И у каждого из подозреваемых имелся свой мотив.
Кто? Кто же он – хитроумный, коварный и беспощадный человек, расправляющийся со своими жертвами с такой жестокостью? Что движет им: страх, ненависть, зависть? Как вычислить его среди толпы, отгораживающейся от тебя стопроцентными алиби и вежливыми оскалами улыбок. Он ведь там, где-то среди них, – этот ужасный человек, убивающий беспощадно. Он среди этой дружественной массы затаился, потому и поймать его пока не удается. Никто же не хочет помогать следствию, никто! Не сотрудничают, а потом платят за это жизнью.
Вон и Вера Прохорова, если и в самом деле была убита, то лишь за то, что узнала чужой секрет. А Воронову ничего не сказала, когда тот ее допрашивал. Ничего, мол, старик ей не сообщил. Мужа ее не видел, а все остальное ее будто бы и не интересовало.
Ой, вряд ли, Вера, ой, вряд ли так оно было.
Если Крякин сообщил ей о том, кто после Панова еще побывал в фирме, то именно этого человека она, видимо, и попыталась шантажировать. Она же что-то такое говорила своему мужу. Что-то про информацию, которая огромных денег стоила.
Решила заработать, идиотка? Своих средств и папенькиных стало мало? Заработала!
Если подозрения Воронова относительно ее гибели обоснованны, то получается…
Получается, что Веру убил тот человек, который три года назад убил Зою. И ее мужа, возможно, тоже. Который убил тетку Полины Пановой только для того, чтобы замарать имя Антона Панова, или, как сейчас принято говорить, чтобы подставить его и усадить на скамью подсудимых.
Это страшный преступник. Как он ловко уводит следствие туда, куда ему самому нужно! Как ловко путает все следы. Как умело заставляет профессионалов думать именно так, как ему это выгодно!
И он пока в выигрыше – этот страшный человек! Пока у него все складывается как нельзя лучше. Панов сидит. Крякин мертв. Вера, которой Крякин выдал чужой секрет, тоже мертва. И что главное – доказать факт ее смерти, как насильственный, будет очень сложно. Практически невозможно!
А доказывать придется, черт побери, придется, иначе количество трупов будет множиться, пока это чудовище не оступится.
Должен же он оступиться! Непременно должен. Потому что взбешен, потому что боится, а когда преступник боится, он совершает ошибки. Где-то, где-то он должен был ошибиться. Где? Где просмотрели они с Вороновым его ошибку?
Мухин вздохнул, глянув в хмурое небо, сыпавшее на землю липкой ледяной влагой. Начнет он сегодня с Верхних Выселок, а потом станет пятиться, следуя след вслед по вехам Воронова. Ну, если тот где-то что-то пропустил, он его тогда…
Глава 20
Виталий приподнял голову от подушки и прислушался. Да, он не ошибся, телефон в прихожей действительно разрывался от надсадного звона. Надо было найти в себе силы встать с кровати, преодолеть расстояние в десяток метров, снять трубку и…
Сил не было – вот в чем проблема. Ни сил, ни желания отвечать кому-то настырному, кто звонил и вчера вечером без перерыва, и сегодня с утра принялся донимать его.
Если звонит кто-то из близких, то пускай перезвонит ему на мобильный. Благо тот лежал на его тапке рядом с кроватью. Так решил Прохоров еще вчера, когда не пожелал подниматься.
Если названивает тот тупоумный плешивый мент, который болезненно морщился всякий раз, как ему Виталий намекал про неправдоподобную Веркину смерть, то пускай идет к черту.
Виталий достаточно потратил на него душевных сил и здоровья, которых у него на тот момент было – кот наплакал. Их и теперь не больше, но сейчас неожиданно прошло желание добиваться правды. Стало быть, пропало и всякое желание общаться с представителями правоохранительных органов. Пускай все катятся куда подальше. Он никого не хочет видеть, никого.
На работе он взял отпуск, хмуро сообщив Хаустову, что не может пока, не в силах работать. Тот на удивление принял известие спокойно, хотя оставался один. Панов сидел под следствием. Прохоров теперь собирался оплакивать жену. С пониманием покивал, заявление подписал и даже просил звонить, если вдруг понадобится его помощь.
О какой помощи речь?! Кто ему способен сейчас помочь?! Кто вернет ему надоедливую, взбалмошную Верку, которая… Без которой…
Прохоров не думал, не мог представить себе, что ему будет так больно. Сколько раз, бывало, он готов был придушить ее. Сколько раз мысленно с ней расставался. Избавлялся от нее, проклинал. И вот теперь, когда избавление вдруг наступило, он оказался к нему не готов. Он не мог принять его, не мог осознать. И даже богатство, свалившееся ему на голову так внезапно, не оценивалось в той мере, в которой должно было, по идее, быть оценено.
– Теперь ты свободен, очень обеспечен и сейчас ты мне уже ничем не обязан, – проскрипел сухим старым деревом его тесть на следующий день после похорон.
– А раньше был обязан? – отозвался Прохоров, не особо церемонясь.
Устал он от церемоний и реверансов, устал от постоянной полуприсядки, в которой его держала Вера перед своим папашей.
– Раньше – да, – кивнул старик, роняя седую голову на грудь. – Раньше ты был мне обязан… Ты обязан был сделать мою дочь счастливой. Теперь… Теперь ты свободен от всех обязательств. Ты вообще свободен…
Он как будто указал ему на дверь последней фразой. Словно выставлял его из своего дома. Выставлял из отношений, так и не сложившихся в тесные родственные. Выставлял оттуда, куда когда-то Прохоров был допущен с его неохотного благословения.
– Станете гадить мне теперь? – уточнил он перед уходом. – Вы предупредите, чтобы я к этому был готов.
– Гадить? – удивился Терехов. – Зачем? Не ты же убил ее, Виталий. Не уберег… Хотя мы с тобой оба виноваты. Оба не уберегли нашу Верочку. Она так была слаба перед всем тем, что называлось пороком, что…
– Иван Сергеевич, – глухим голосом позвал его Виталий.
Страшная правда о смерти Веры, которую он носил в себе, не давала ему покоя, но его почему-то никто не желал слушать.
– Иван Сергеевич, Веру убили. Я в этом практически уверен.
– Кому?! Кому это было нужно?! – Терехов отрицательно замотал головой. – Лучшие эксперты проводили осмотр машины и вскрытие. Никто ничего не нашел. Ни единого волокна, ни единого намека на синяк. Если и был кто-то рядом с ней перед ее смертью, он не помешал ей… Она сама, Виталик, сама воткнула эту проклятую иглу себе в вену.
– Возможно, но кто-то постарался, чтобы дряни этой было больше, чем нужно!
Сопротивление старика горькой правде Прохорова не просто донимало недоумением, оно убивало его. Оно убивало память о глупой Верке. Которая, несмотря ни на что, была достойна того, чтобы обстоятельствами ее кончины интересовались чуть больше, чем это происходило на самом деле. Все как-то очень скоро с этим смирились. Как-то очень уж безропотно восприняли известие о ее смерти. Почему?!
– Да потому, что мне стыдно, как ты не понимаешь! – прокричал ему в спину старик, когда Прохоров уже собрался уходить, выговорившись. – Мне стыдно, что моя дочь – наркоманка! Ты знаешь, как мне выражали соболезнования, нет? Я готов был сквозь землю провалиться, когда слышал за спиной настороженный шепот о том, что я ее избаловал. Что надо было быть с ней построже. Что она распустилась. Что ничем не занималась. Вот безделье и довело ее… Может, Виталий, она и влезла в какую-то дрянную историю, может быть. Но… Но я, как и отрицать этого не стану, так и копаться в этом не хочу.
– Почему? – снова почувствовал Прохоров обидный укол в сердце.
Кто бы мог подумать, что ему так неприятно будет равнодушие самых близких Верке людей.
– Потому что это уже ничего не способно изменить. Ничего!
Может, старик был и прав. Веру из могилы уже не поднять. И правды той страшной, из-за которой – он был уверен – она и погибла, тоже не узнать никому.
