Татьяна Луганцева - Просто он работает волшебником
– Понимаю…
– Да что ты понимаешь… А тут на всю округу два ПТУ и было. Всех мальчиков, кто не спился, в слесари берут, девочек – в кулинары. Вот я и пошла…
– На кулинара? – уточнил Гена.
– Ну не на слесаря же! Профессию освоила – и опять полный ноль. Тут и устроиться‑то работать некуда. Есть еще две забегаловки, но там давно все места заняты. Уехать в город? Матери моей плохо, надолго ее одну не оставишь. Поэтому место официантки стало для меня просто подарком. Ну а с личной жизнью… – девушка споткнулась, быстро подладилась под размашистые шаги Геннадия, – с этим совсем плохо. Пенсионеры кругом одни, а я молодая. Все мечтала о чем‑то…
– О принце? – уточнил Гена, которого почему‑то не раздражала ее болтовня.
– О нем, – засмеялась девушка, – о нем ведь мечтают все.
– И что?
– Он явился ко мне в облике соседа… мужа соседки. В трениках и майке, со стойким запахом перегара. Он шел с мусорным ведром… Так и началось – выносил мусор, успевал заскочить ко мне на десять минут и возвращался к жене как ни в чем не бывало!
Геннадий удивленно покосился на девушку.
– Да, вот так‑то… Сейчас я и сама не могу ответить на вопрос: как я могла?.. Любила его? Никого другого не было? А однажды мне стало так тошно! Я вдруг поняла, что я и есть эта мусорка, помойка, куда он приходил со своим вонючим ведром, пока его жена ходила беременная. Как в туалет являлся – без цветов, без ухаживаний, со словами «Привет, малыш!», «Спасибо, малыш!».
– Мерзавец, – высказался Геннадий.
– Прозрела я в одночасье, и так мне мерзко стало! Меня мама тогда еле успела спасти – из петли вытащила.
– Да ты с ума сошла! – воскликнул Гена, покосившись на ее курносый носик.
– Был грех. Так и живу – от одного залетного мужика к другому. Извини, что я на тебя все это повесила… А еще говорила, что не создаю никому проблем… Если будешь здесь когда‑нибудь, заходи…
Гена заглянул в ее красивые глаза – и содрогнулся, увидев всю боль, тоску и одиночество этой девушки.
Он погрузился в раздумья.
«Зачем она мне все рассказала, эта девчонка? Это так страшно… жутко… я не хочу этого знать! Я – такой же скот, как и ее сосед, я просыпался рядом с сотнями таких, как она, удовлетворив свои «туалетные», действительно, потребности. И больше ничего… Я же никогда не задумывался – что они чувствуют, о чем мечтают, на что надеются? Может, кто‑то ждал от меня любви, романтических чувств? И потом – в петлю? Какой ужас! Зачем она мне все это рассказала? Задела что‑то в душе, сильно и больно зацепила!» – Гена покосился на ее белокурую головку.
– Сколько тебе лет?
– Почти тридцать.
– Хорошо выглядишь!
– Спасибо, а тебе сколько? – спросила она, явно для приличия.
– За сорок уже.
– Ты красивый, твоей жене повезло, – сказала девушка.
– Меня никто еще не называл красивым, – честно ответил Геннадий.
– Высокий!
На душе у него стало еще тоскливее. Внутренний голос убеждал его: «Ничего ей не говори, не разубеждай ее! Пусть она думает, что ты женат, быстрее отстанет. Совсем уж бабы несчастными стали, бросаются на любого встречного!» Но почему‑то он сказал правду:
– Да не женат я! – Заметив ее вопросительный взгляд, Гена добавил: – Не сложилось. Неуживчивый я, как одинокий волк. Привык один быть. Не могу, когда кто‑то все время мельтешит перед глазами, убирается…
– Один? – прошептала девушка. – А кто же для тебя готовит, убирает?
– Сам.
– А детей не хочешь?
– Не думал я об этом. Да и какой из меня отец? Работа такая – всю жизнь следаком пашу. Вечером – бутылка пива, и на боковую. А на следующий день – опять сплошная беготня, а зарплата не очень‑то… Я неинтересен для гламурных женщин, – вздохнул Геннадий, – и совсем я не принц, и крепкое словцо могу ввернуть!
– У вас тяжелая работа! Я бы переживала, ждала бы такого мужа, как вы, со службы. Не легла бы спать, не дождавшись его.
– Почему? – удивился Гена.
– Как – почему? Я бы волновалась! А вдруг моего мужа убили в перестрелке?! Я бы волновалась за него! – повторила девушка. – Я бы ждала его, и на плите всегда бы стояли кастрюли с горячим борщом и мясом. Мужчина должен есть мясо! А детям я бы рассказывала, что у них самый замечательный папа на свете. Он борется с преступниками, а если ему государство за это мало платит, то это – вина государства, а не его.
У Геннадия опять неприятно засосало под ложечкой. То ли в желудке – при упоминании о домашнем борще, которого он не ел уже лет сто, то ли из‑за сердца – от ее пламенной, искренней речи.
– А мне и одному хорошо! – Геннадий попытался выглядеть непринужденным и счастливым.
«Кого я обманываю? – вновь закрался противный голос в его подсознание. – Не жизнь, а проживание… От одного рабочего дня до другого, а единственное развлечение – бутылка! Ведь я никогда даже не испытывал такого чувства – чтобы хотелось скорее пойти домой! А ведь, наверное, это нормально? Я стал замыкаться, пытаться не слушать, когда другие мужики говорят о своих детях, об их болезнях, о жизни, успехах… Потому что лично у меня нет этой жизни и нет детей. Сам себе внушил, что я уже старый, не успею поставить ребенка на ноги. А другие‑то успеют? Они не боялись, а я… боялся! Я, получается, трус… А по отношению к женщинам – вообще оказался законченным подонком. Здоровье тоже разрушил, просто под корень… Желудок, давление, сердце… И ведь никто никогда меня не любил и не заботился обо мне!»
Когда они подошли к фабрике, Геннадий уже готов был расплакаться от жалости к себе, любимому. Но вовремя взял себя в руки, вспомнил о своих друзьях и вошел в проходную. И увидел того же деда. Тот с удивлением уставился на вошедших:
– Вы?
– Я…
– Опять приехали? – спросил старик.
– Я и не уезжал, – буркнул Гена.
– Не знал, что вы знакомы. – Старик покосился на девушку с пониманием.
– Я бы хотел повторить свой вопрос, – выдавил Гена, чувствуя себя не совсем трезвым человеком, требующим «продолжения банкета».
– Я утром все вам сказал: не знаю я, не видел этих людей, и сегодня они тоже здесь не появлялись! Вы хотели увидеть Нонну Степановну, она приезжала ненадолго и опять уехала… – сказал старик.
– И ничего особенного, необычного вы здесь не замечали? – спросил Геннадий.
– Маленький фактик есть, но вряд ли он имеет к чему‑то отношение, – оглянулся по сторонам вахтер.
– Меня интересует все! – твердо сказал Геннадий.
– Одна сотрудница не покинула рабочее место вовремя, – понизил голос старик.
– Какое?
– На фабрике. Утром все пришли – я все фиксирую, – а вечером ушли все, кроме нее, – пояснил дед.
– Может, она что‑то доделывала? – спросил Геннадий. – Мало ли почему человек задержался?
– На целый час? Она никогда не задерживалась, а тут вдруг… Вы сами спросили, что было не так, как всегда, вот я и рассказал.
– Как ее зовут? – спросил Геннадий.
– Тамара Юрьевна, – ответил вахтер.
– А, тетя Тамара! – обрадовалась девушка. – Я ее знаю. Не ушла, так?
– Нет!
– А вы, извините, могли отойти в туалет или просто… проморгать, – заметил Гена.
– Если я и отходил на пять минут, то ставил камеру на запись, вернулся – промотал все назад и просмотрел! Я очень ответственно отношусь к выполнению своих обязанностей! – сказал вахтер.
– Да уж, подход к делу у вас серьезный, – покачал головой Гена. – Кто еще задержался на фабрике?
– По моим подсчетам, больше там никого нет, – ответил вахтер.
– Вы пропустите нас – проверить? Мои друзья так и не вышли на связь, а теперь еще и какая‑то Тамара пропала…
Старик замешкался – и махнул рукой:
– А с чего мне против‑то быть? Никто же об этом не узнает! Я и сам с вами пройдусь… – Он закрыл дверь и поставил камеру на запись.
Втроем они двинулись по пустым коридорам. Шаги их отдавались в темных углах глухим эхом, было ясно, что здесь помещение пусто. На блеклых стенах висели старые плакаты, еще с советских времен, и планы эвакуации при пожаре. Линолеум во многих местах был протерт чуть ли не до цементного пола. На окне в конце коридора стояли цветы в горшках.
– Ау, люди! – закричал Геннадий.
– Говорю, нет тут никого. – Вахтер стал открывать одну дверь за другой, внимательно всматриваясь в полутемные помещения. – Тома! – позвал он несколько раз, но ответом была тишина. – Испарилась куда‑то!
Они прошли по всем цехам, осмотрели все углы и подсобные помещения.
– Испарилась… – повторил вахтер.
– Извините, я не представился, – вдруг спохватился Геннадий.
– Почему? Вы же мне удостоверение показывали, и я успел заметить: Геннадий Викторович вы, – старик еще раз доказал, что мимо него и муха не пролетит, – а меня дядя Миша зовут.
– Дядя Миша, здесь правда никого нет, и друзей моих тоже. А потайные помещения на фабрике имеются?
– Потайные? Насколько мне известно – нет. Но на то они и потайные… я могу о них и не знать, – честно ответил Михаил.
