Дарья Донцова - Шопинг в воздушном замке

— Я отыскал полезную вещь? — слабым голосом поинтересовался Селезнев. — Можно посмотреть?

Не дождавшись ответа, он выдернул у меня пакет, запустил руку внутрь и разочарованно сказал:

— Бечевки! Зачем они здесь?

— Вы завтракали? — спросила я, сменив тему.

— Нет, — растерянно ответил Селезнев. — И не ужинал. Насчет обеда не помню, вчерашний день вообще из головы выпал, целиком.

— Вы ослабели от голода, — покачала я головой, — нужно плотно поесть, например геркулесовой каши.

— Она невкусная, — по-детски закапризничал Селезнев.

— А как насчет яичницы?

— С удовольствием. Моя жена Клара сначала обжаривает на сковородке в растительном масле несколько кусочков черного хлеба, потом добавляет к ним пару крупно порезанных луковиц, несколько нашинкованных помидоров и засыпает готовое блюдо зеленью. Сумеете такое приготовить?

— Легко! — пообещала я и потащила Григория на кухню. — Сейчас сварганю завтрак за пять минут.

Но когда я приступила к готовке, мой энтузиазм немного поубавился. Стало понятно, что в доме Ринга допотопными были не только плита, утюг и стиральные средства — о тефлоновой посуде тут тоже не слышали. Я вытащила из духовки здоровенную чугунную сковородку, водрузила ее на конфорку и стала искать подсолнечное масло. Бутылка обнаружилась в шкафчике. Памятуя о том, что вчера подала к чаю бефстроганов вместо варенья, я вытащила из горлышка пробку и предварительно понюхала содержимое. Нос не почувствовал никакого запаха. Это мне показалось естественным — двухлитровую бутыль украшала этикетка «Московское экстра. Рафинированное. Дезодорированное».

Я осторожно наклонила емкость, из горлышка на сковороду полилась струйка. Масло оказалось жидковатым. Я люблю то, которым торгуют на рынке, — настоящее деревенское, с ароматом жареных семечек. Но, хозяйничая на чужой кухне, не следует капризничать.

Пока масло нагревалось, я порезала хлеб и бросила его на сковороду. Раздался треск, и масло стало бурно пениться. Это меня слегка удивило, но потом из глубин памяти всплыло воспоминание.

…Вот моя мама, стоя у плиты, с удрученным видом говорит соседке тете Марфе, которая мирно пьет чай на нашей кухне:

— Прямо беда! На сливочном масле котлеты горят, а подсолнечное пузырится.

У тети Марфы были советы на все случаи жизни.

— Посоли постное масло, оно и успокоится, — сказала она.

— Ой, и правда перестало пениться, — обрадовалась через пару мгновений мамуля. — Хороший способ, не слышала о нем раньше…

Я схватила солонку и начала энергично трясти ее над шипящим, словно злой кот, черным хлебом, но пены стало еще больше. То ли во времена моего детства масло было другого качества, то ли соль добывали в других шахтах, но маленькая хитрость, которую использовали мама и тетя Марфа, мне совершенно не помогла.

— Теперь помидорчики, — посоветовал Григорий, с интересом наблюдавший за процессом приготовления завтрака.

Я живо нарубила томаты и отправила их к хлебушку, шипение перешло в активное фырканье.

— Трех минут хватит, — тоном знатока заметил Селезнев. — Эй, что вы делаете?

— Выливаю сюда яйца, — ответила я.

— Предварительно надо помидорно-ржаные кусочки выложить в тарелку, — начал руководить мной Селезнев. — Моя любимая жена Клара обычно освобождала сковородку, доливала еще чуток маслица, и лишь тогда наступает черед яиц.

— Нет проблем, — пожала я плечами и сделала как он велел.

— Пахнет замечательно, — одобрил Григорий, — почти как у моей любимой Клары.

— Рада слышать, — улыбнулась я и быстро вылила три яйца в пузырящееся масло.

— У меня проснулся аппетит, — объявил Григорий.

— Прекрасно, — обрадовалась я.

— Вы замечательно готовите, — отпустил комплимент Селезнев.

— Под вашим руководством, — не осталась я в долгу.

— Фырчит!

— Наверное, уже готово, сейчас сниму, — сказала я и схватилась за лопатку.

Селезнев облизнулся, я подула на пузыри и тронула один кружок яичницы. Масло зашумело, как закипевший чайник, часть пены вылетела на плиту, я невольно зажмурилась, поддела второе яйцо, услышала громкий треск и вскрик Григория:

— О господи!

Сообразив, что случилось нечто непредвиденное, я предусмотрительно шарахнулась в сторону и только тогда открыла глаза. Ничего страшного не произошло. Из сковородки по-прежнему вылезала пена, но это было не ново. А Селезнев сидел, задрав голову.

— Ну и ну! — протянул он. — Интересный поворот сюжета. У моей любимой Клары такого никогда не случалось.

Я тоже посмотрела на потолок и подпрыгнула:

— Ни фига себе!

Селезнев, неодобрительно глянув на меня, кивнул.

— Согласен, странное зрелище.

По его тону стало понятно: Григорий категорически не одобряет женщин, употребляющих сленговые выражения. Но мне было недосуг думать о чистоте речи. Потому что на потолке, прямехонько над плитой, красовалась бело-желтая заплатка.

— Что это? — поразилась я.

— Кусок яичницы, — дрожащим голосом ответил Григорий.

Я еще больше изумилась.

— Как она там очутилась?

— Ты ткнула в сковородку лопаткой, и из нее вдруг вылетела часть завтрака и впечаталась в потолок, — объяснил Селезнев, неожиданно отбросив церемонии и перейдя на «ты».

— Не может быть, — засомневалась я. — Чтобы глазунья вот так летала…

— Не трогай ничего! — попросил Григорий.

Но я уже поддела оставшуюся на чугунине яичницу. Правда, теперь взяла для этой цели не лопатку, а простую столовую ложку.

Пена забурлила, завтрак издал свист, из сковородки стартовал шматок глазуньи и в мгновение ока прилип к потолку рядом с первым куском.

— Ух ты! — пролепетала я. — Кому сказать — не поверят.

— Лика, сделай одолжение, свари кофе, — попросил Павел, входя на кухню. — Доброе утро, Гриша. Ты как?

— Не особо, — кашлянул Селезнев. — Тело моей бедной жены еще не отдали для похорон. Господи, Паша, прости! Я очень соболезную тебе в связи с трагической кончиной Веры.

Брыкин кивнул и наклонился над сковородкой.

— Это сырники? — спросил он.

— Нет, — замотала я головой, — это всего лишь…

Остаток фразы застрял в горле — один кусок глазуньи отделился от потолка и шлепнулся прямо на блестящую макушку Павла. Уж и не помню, сообщала ли я вам, что бизнесмен имеет весьма обширную лысину, доказательство огромного количества тестостерона в его организме.

–..! — заорал Павел и чуть не плюхнулся лицом в чугунину. —..!

— Не нервничайте! — забегала я за спиной Брыкина.

–..! — не успокаивался хозяин. —..!

— Это всего лишь яичница, — встрял Селезнев.

Павел икнул и почти нормальным голосом спросил:

— Хочешь сказать, что она сама выскочила из посудины и прилипла к моей голове?

— Глазунья упала с потолка, — уточнила я.

— Снимите с меня эту мерзость и перестаньте издеваться! — взревел Брыкин.

Я попыталась допрыгнуть до макушки хозяина, потерпела неудачу и попросила:

— Присядьте, пожалуйста…

— С ума съехала? — пошел вразнос бизнесмен. — Может, еще прикажешь мне на колени перед тобой встать? Сию секунду сбрось с головы лепешку! Фу, что у меня по шее течет?

— Масло, — пискнула я.

— Какое? — раздул ноздри Павел.

— Подсолнечное, — залепетала я, — московское, рафинированное, без запаха, продукт отличного качества.

— Издеваешься? — обиделся Павел. — Сначала про яйца, которые с потолка падают, шутканула, теперь про масло загнула.

— Она не шутит, — встал на мою защиту Григорий. — Хотела завтрак приготовить, а он наверх ускакал и до сих пор там находится, можешь посмотреть.

Павел покорно задрал голову.

— Где? — близоруко щурясь, спросил он.

— Вон там, прямехонько над плитой! — пояснила я. — Видите?

Брыкин моргнул, и тут вторая часть яичницы спланировала вниз, упав ему прямо на лицо.

–..! — заревел Брыкин. —..!..!

— Павел, здесь женщина! — Григорий запоздало укорил приятеля за мат.

— Стащите это! Снимите! Уберите! — вопил Брыкин. — Чего ждете, олухи? Кретины, я ничего не вижу! Чем это воняет? Гадость!

— Сядь на табуретку! — Селезнев решительно взял инициативу в свои руки. — От визга ничего хорошего не будет. Моя любимая жена Клара всегда говорила: «Суета делу помеха».

— Оторви тряпку от моего лица!

— Это глазунья, — уточнил Селезнев, — вполне съедобное, вкусное блюдо. Черт!

— Что? Что? — заерзал на стуле Павел. — Долго мне еще в дерьме сидеть?

— Не отходит, — сквозь зубы процедил Григорий. — Очень странно, она как будто приклеилась.

Я подошла к мужчинам.

— Просто вы ее подцепить не можете, сейчас я отковырну.

— Живее! — злился Павел.

Я схватила ногтями белый пласт и дернула его на себя.