Лоуренс Блок - Вор во ржи
С ее уходом в помещении стало тише и как-то темнее. От нее исходил свет, даже когда она не была разодета во все цвета радуги. Я остался в одиночестве. Генри не вернулся, и я не знал, собирается ли он возвращаться.
Я взял телефон и набрал номер Элис или тот, который она дала мне в качестве такового, но он не ответил, как это вошло у него в привычку. Положив трубку, я некоторое время обдумывал сложившуюся ситуацию и кое до чего додумался.
Я могу выйти сухим из этой грязной воды.
Одна дамочка пробудила во мне желание произвести на нее впечатление и оказать услугу одному писателю, чья книга — ну конечно же — изменила мою жизнь. «Ничей ребенок», возможно, не спас меня от преступной жизни, но навсегда изменил мое мировоззрение, чего никак нельзя сказать про рекламу на упаковке. И я попытался завладеть письмами Фэйрберна, но кто-то меня опередил, так что сейчас они для меня недоступны. Если вы собирались искать иголку, вам следует хотя бы знать, в каком стоге ее спрятали. А я не знал. Рубины мог взять кто угодно, и они могли находиться где угодно.
Следовательно, Фэйрберн не получит своих писем, но не обвинит в этом меня, потому что не подозревает о моем существовании. Возможно, он обвинит Элис Котрелл, а та, если хочет, пусть винит меня, но она исчезла из моей жизни, вернувшись лишь на мгновение, чтобы стонать от наслаждения в постели с безликим незнакомцем. Мне как-то не верилось, что я перед ней в долгу.
Меня угораздило оказаться рядом с местом преступления и из-за этого угодить под арест, но в камере я томился недолго и рано или поздно все обвинения будут сняты. Даже если убийцу Антеи Ландау никогда не найдут, на меня у полиции ничего нет.
Что остается? Рубины? Прекрасно. Я не проверял, но наверняка они так и лежат в пакете с кошачьим кормом. Пожелает Джон Консидайн заплатить двадцать тысяч баксов, чтобы их вернуть, захочет Айзис взять за них деньги — это уже не мое дело. Как только я верну рубины Марти, это будет его дело, и пусть он сам с ним разбирается.
А что остается мне? В данный момент — сумка только что приобретенных книжек, а от них мне мало толку, пока они лежат там, где лежат. Я выложил их на прилавок, наклеил ценники и стал расставлять по полкам. «Газовый завод Макгинти» оценить так и не удалось. Я впустую перелистал несколько каталогов и пока оставил его без цены.
Лениво я открыл книгу и начал было читать; но на середине третьей страницы знакомый голос оторвал меня от повествования.
— Так-так-так, — пробасил Рэй Киршман, и я выпрямился, громко захлопнув книгу.
— Эй, Берн, — сказал он, — у тебя такой вид, словно я тебя застукал с поличным, а ведь ты всего лишь читал книжку. Нечистая совесть замучила?
— Это ценная книга, — ответил я. — Не стоило мне ее читать. Во всяком случае, ты застал меня врасплох, Рэй.
— Если человек работает в магазине, он должен быть готов к тому, что к нему в любой момент могут зайти посетители. Это — один из рисков розничной торговли. Даже если это не магазин, а одна видимость, и его владелец на самом деле вор.
— Рэй!..
— Берн, письма еще не всплыли?
— Нет, — ответил я, — и не собираются. Признаться, я их искал, но кто-то меня опередил.
— И убил Ландау.
— Очевидно.
— По-моему, — продолжил он, нахмурившись, — прежде ты говорил, что письма у тебя.
— Нет, — возразил я. — Это ты сказал, что они у меня, а я сказал, что они в безопасности.
— От кого?
— От меня. Добавлю, мне наплевать, где они и кто их забрал.
— Берн, а как же наш договор?
— С ним все в порядке, но даже в аптеке не сделают что-то из пустоты. Нам нечего делить, Рэй.
— То есть ты умываешь руки?
— Именно.
Он хотел что-то добавить, но тут зазвонил телефон, и я потянулся за трубкой. Звонил Хильярд Моффет, крупнейший в мире коллекционер Гулливера Фэйрберна, просто чтобы напомнить о своей глубочайшей заинтересованности.
Я прервал его на полуслове.
— Писем у меня нет, — сообщил я. — И никогда не будет. К тому же сейчас я занят.
Я положил трубку.
— Я правильно тебя понял, — подал голос Рэй, — ты устраняешься?
— Именно.
— И в отель, к плюшевым мишкам, ты не возвращался?
— В «Паддингтон»? Конечно нет. Как бы я туда попал? Да меня бы, наверное, и не впустили.
— Берн, а когда ты у кого-нибудь спрашивал разрешения?
Телефон зазвонил снова. Я скорчил гримасу, снял трубку и услышал голос Лестера Эддингтона, крупнейшего в мире специалиста по Фэйрберну, напомнившего мне о том, как важно ему заполучить ксерокопии переписки Фэйрберна и Ландау. Поразмыслив, он решил заплатить мне несколько больше, чем обойдется ксерокопирование. Если быть точным, пару тысяч долларов, и…
Очень полезно помнить свою роль наизусть, а с памятью у меня не было никаких проблем.
— Писем у меня нет, — сообщил я. — И никогда не будет. К тому же сейчас я занят.
Я положил трубку.
— Ты твердишь одно и то же, — заметил Рэй, — и скоро сам в это поверишь. Но скажи мне, Берн, что ты делал прошлой ночью?
— Что делал?
— Угу. Общался с Кэролайн?
— Нет, у нее было свидание.
— А что делал ты?
— Ну, выпивал в «Бам Рэп».
— Один-одинешенек? Знаешь, что говорят про тех, кто пьет в одиночку?
— Полагаю, это лучше, чем сидеть в одиночестве и не пить, — ответил я. — Но я был не один.
— А потом?
— А потом вернулся домой.
— К себе в Вест-Энд, на Семьдесят первую?
— Да, я там живу. Это мой дом, так что, когда я собираюсь домой, я отправляюсь именно туда.
— Ну, ты ведь мог отправиться домой вместе с тем, с кем пил, — заметил он. — То есть к ней домой.
— Я пил с мужчиной.
— Никогда бы о тебе такого не подумал, Берн, но не мое дело, кого ты водишь к себе домой.
— Я отправился домой один, — уточнил я. — В свой собственный дом, один, и…
И зазвонил телефон. Я снял трубку и рявкнул в микрофон, возникла пауза, после чего мистер Виктор Харкнесс из «Сотбис» сообщил, что уже пытался застать меня, но у меня, видимо, не было возможности ему перезвонить.
— Я говорю неофициально, — сказал он, — так что считайте, что из научного любопытства. Мисс Антея Ландау заключила с нами договор о передаче писем Фэйрберна для продажи с аукциона. В качестве образца она показала нам несколько писем, мы их просмотрели, но она их нам не оставила. Однако мы выдали ей аванс, и она подписала с нами соглашение, которое распространяется на ее наследников и правопреемников.
— Вряд ли я вхожу в их число, — сказал я. — Даже не представляю, каким образом она могла бы упомянуть меня в своем завещании. Я не был знаком с этой дамой.
Последовала новая долгая пауза, затем мистер Харкнесс возобновил атаку:
— Хочу подчеркнуть, мистер Роденбарр, что мы весьма заинтересованы в этих письмах. Они буду в центре нашей январской продажи книг и архивов. Их ценность для нас значительно выше тех комиссионных, которые мы рассчитываем получить от продажи, хотя они сами по себе будут весьма существенными.
— Это интересно, но…
— Следовательно, — прервал он меня, — мы готовы выплатить комиссионные посреднику. Наличными. Никаких объяснений не потребуется.
— И вы вправе это сделать?
— Письма остаются законной собственностью мисс Ландау — вне зависимости от того, в чьих руках они находятся в данный момент. И наша с ней договоренность все еще в силе. Если нам удастся получить письма, мы никому не обязаны объяснять, каким образом они оказались в нашем распоряжении.
Я глубоко вздохнул.
— Писем у меня нет, — сообщил я. — И никогда не будет. К тому же сейчас я занят.
Я положил трубку.
— Ты повторяешься, — заметил Рэй. — Я бы сказал, ты напоминаешь заезженную пластинку.
— Пластинки и существуют для того, чтобы их заездили.
— Угу. Значит, вчера вечером ты отправился прямиком домой, да?
К чему он клонит?
— Я отправился в «Бам Рэп». Я тебе это уже сказал.
— Где выпивал со своим другом-гомиком.
— Его зовут Генри, — сказал я, — и он не голубой, по крайней мере, мне так не кажется. А какая тебе разница?
— Мне — никакой. Я не возил его к себе домой.
— Я тоже.
— Да, ты отправился домой в одиночестве. В котором часу?
— Не помню. Часов в восемь, может, в девять. Примерно так.
— И поехал прямо домой.
— Нет, еще зашел в магазин и купил молока. Зачем…
— Наверное, чтобы добавлять в кофе. А-а, зачем я спрашиваю? Так, чтобы разговор поддержать, Берни. Значит, ты поехал домой и провел всю ночь один, я правильно понял?
— Правильно.
— А утром…
— Встал и поехал в магазин.
— Открыл его, покормил кота и занялся своими обычными делами.
— Совершенно верно.
— И что, вот просто так вышел из дому и ничего не заметил?
Мне пришлось-таки спросить, хотя очень не хотелось услышать ответ:
