Людмила Милевская - Пять рассерженных мужей
«Ах вот оно что!»
— Тома, нельзя быть такой завистливой, — попеняла я подруге. — Да, со мной приключилось счастье, ты стоически должна это стерпеть, а не мечтать о дурдоме. Выбрось глупые мысли.
И, чтобы у неё не возникало сомнений, я подробно рассказала за какого красавца замуж выхожу, какой он граф, и какой у меня теперь замок под Парижем, с лакеями и камином.
Не успела закончить я, как запричитала и Роза — думаю она с параллельного телефона наш разговор слушала.
— О, беда! Беда! — закричала она. — Сонька наша и в самом деле в дурдом попала! Горя своего не перенесла! Это все на совести Юльки!
— И Женьки! — вставила Тамарка.
— Никогда им этого не прощу! — заключила Роза. — И никто не простит им!
Тут уж, забыв о блаженстве и счастье, распсиховалась и я — довели.
— Да почему сошла с ума? — завопила я, горюя, что Мишель так рано увидел меня с противоположной, невыгодной стороны. — С чего вы, глупые, взяли? Так счастлива ещё никогда не была!
— Как с чего взяли? — удивилась Роза. — Сама же сказала, что в китайском ресторане сидишь, и это после сообщения о том, что становишься графиней.
— Да, Мама, да, — подключилась и Тамарка. — Это нонсенс.
— Ты же китайской кухни терпеть не можешь, — перебивая её, напомнила Роза.
— А тут вдруг жрёшь лягушек, червей и становишься графиней, — опять встряла Тамарка. — Что должны мы с Розой думать?
— Только то, что я замуж за графа выхожу, — отрезала я. — И почему обязательно червей? Ем утку по-пекински. Тут много есть сносной еды. Согласна, покойная бабуля моя утку готовила значительно лучше, быстрей и вкусней, но сама посуди, где китайцам взять такую бабулю?
— Мама! — взвизгнула Тамарка. — Не заговаривай нам зубы! По существу говори!
— По существу: становлюсь графиней, как бы противно вам это не было.
И я обратилась к Мишелю:
— Скажи им пару ласковых, дорогой.
Мишель перестал меня целовать и спросил:
— Кому?
— Моим подругам.
— Жёвузансю'и трэрёконэс'ан, — сказал он, и Роза с Тамаркой намертво замолчали.
Я испугалась:
— Что ты им сказал?
— Я вам очень признателен, — перевёл мне с французского Мишель, будто Роза и Тамарка когда-то этот неповторимый язык знали.
Я, торжествуя, спросила:
— Теперь вы поняли?
Отличный эффект!
— Мама, ты что, и в самом деле замуж выходишь? — забыв и про доллары и про Даню, горестно вопросила Тамарка.
И Роза за ней:
— Сонька, неужели ты замуж выходишь?
— А как бы вы поступили, если бы вам руку и сердце сам граф предложил? С замком, лакеями и камином под Парижем. Как бы поступили вы?
Роза и Тамарка охнули.
Ликуя, я подытожила:
— Вот так же поступлю и я.
— Мама, а как же Женька? — прорыдала Тамарка.
И Роза туда же за ней:
— Сонька, как же Женька? Он же умрёт без тебя!
— Ничего, Юлька его реанимирует, да и Роза поможет, для неё ничего невозможного нет, она же у нас гинеколог, — отрезала я и с чувством полнейшей победы отключилась.
Мишель с непониманием уставился на меня. Пришлось пояснить:
— Подруги, немного чокнутые, но очень милые. Прикидываются что за Женьку переживают, а сами боятся, что уеду в Париж. Остаться без меня боятся.
— Почему? — удивился Мишель.
— Я же вам говорила: совсем разучились без меня жить. На шаг отойду, как тут же паникуют: «Где Мархалева! Где эта Мархалева? Где? Где?»
— И где она?
— Ну как же? Вот она я! Вот!
— Вы же Романова, — растерялся Мишель, но тут же нашёлся и, шутливо хлопнув себя ладонью по лбу, воскликнул: — Ах да, Мархалева же это вы! Кстати, а почему вы назвались Романовой?
Пришлось рассказать о своей трагедии. Он (какая тонкая натура) был просто сражён.
— Но если вы так своей фамилии боитесь, почему же не взяли псевдоним? — спросил он.
О! Здесь мне было что рассказать!
— Как — не взяла? — воскликнула я. — Взяла, ещё как взяла! Но и здесь перешла дорожку подруга. О-о, сколько у меня неприятностей от них! Дело в том, что от первых шагов моей жизни подруги преследуют меня. Все важнейшие события с их участием происходят. Судите сами: первым издателем моим тоже подруга была. Само собой, она и таланту моему и красоте смертельно завидовала, а что ещё ей оставалось? Она же…
Впервые Мишель мой проявил нетерпение.
— Каким образом это отразилось на псевдониме? — прервав меня, спросил он.
— Самым прямым. Ну как же, самым прямым образом. Я взяла псевдоним, прекрасный псевдоним. Афродита Сапфирова. Как звучит! Ого-го! И подруга мне поклялась, что книга выйдет под этим именем, когда же я взяла в руки сигнальный экземпляр, то едва разрыв сердца не получила, но было поздно.
— Почему? Что же на обложке было?
— Ясно что. Сонька Мархалева — вот что было на той кошмарной обложке, — с ужасом пояснила я.
Мишель, не разделяя моего ужаса, спокойно заинтересовался пустяками.
— И как же оправдалась ваша коварная подруга? — спросил он.
— «Хватит с тебя красивой внешности,» — ядовито сказала она, однако и здесь я не прогадала. Мархалева — абсолютно алкогольная фамилия, а в то время как раз Перестройка началась, а с ней и перебои с алкоголем, что не могло не отразиться на вкусах трудящихся. Имя моё русские души грело, как и некоторые другие соответствующие имена. Такой культурный подъем пошёл в народе: выстраивались очереди перед картинами Петрова-Водкина, а мои книги с прилавков просто рвали. Теперь вы понимаете, кому обязана я бешеной стремительностью популярности?
— Своему отцу, давшему вам имя, — со знанием дела ответил Мишель.
— Да нет, подруге, которая не захотела оставить мне мой псевдоним, но вернёмся к нашей приятной беседе, — воскликнула я, протягивая ему для поцелуев свою руку.
Мишель мою руку взял, но целовать не стал, а со всей серьёзностью сообщил:
— Софи, я должен сделать вам предложение.
«Ах, — подумала я. — Ах! Вот оно! Началось! Началось!»
Сердце едва не выпрыгивало из моей груди.
— Софи, — краснея и нервничая, повторил Мишель. — Я должен сделать вам предложение.
— Делайте, — слабея, прошептала я.
Глава 33
В жизни каждой женщины наступает рубеж, который она перешагивает с вопросом: «А как там я?» Женщина смотрится в зеркало и зачастую видит, что она не очень.
Уже не очень. Или ещё не очень. В зависимости от первоначальной установки.
Переступив рубеж и выяснив, что от совершенства все ещё несколько далека, женщина обычно обращается к внутренним своим качествам, к духовным, так сказать, прелестям.
И сразу же обнаруживает, что вот здесь-то она как раз очень и очень. Все женщины (без исключений) обладают потрясающими духовными качествами, просто не все об этом знают. Зато уж те, которые знают, переступив рубеж, мгновенно начинают понимать какой высокой они цены.
Теперь уже, все осмыслив и разложив, женщина смотрит на себя в зеркало без всякого отвращения, а с должными удовлетворением и восхищением.
«Да, — думает она, — и умница я и красавица, правда, кожа не так уж свежа, но кто на это внимание обращает? Те молодые люди, которые постоянно встречаются в метро, задерживают на мне взгляд с большим интересом, чем на своих сверстницах. А что сказал мне вчера сосед? Ах! Когда я была юная, прекрасная и глупая, мне никто такого не говорил.»
И женщина (если она не дура) заключает, что за этим рубежом начинается лучшая её пора.
«Уже есть опыт, — радуется она, — но ещё сохранилась внешность. Отсюда бешеная уверенность в себе. Выходит есть все! Я во всеоружии!»
Если к этому добавляется и благосостояние, то женщина не просто во всеоружии, она смертельно опасна!
Для мужчин, разумеется. От мужчин такая женщина получит все, что захочет, а вот у них с ней могут быть большие сложности и даже осечки.
За тем рубежом, о котором идёт речь, у женщины открывается новая и очень интересная жизнь. Она перестаёт занимать свой ум мелочами и узнает о главном: о себе! И сразу открывается, что она всем нужна и все ей доступно, и в личной жизни и в карьере сплошной успех, сплошной успех и так довольно долго.
У некоторых от успеха нет-нет да и закружится голова, перестают они думать о будущем, о том, следующем рубеже, за которым опыт так катастрофически растёт, что для сохранения необходимой пропорции не хватает уже ни внешности ни всего остального.
Если женщина к рубежу этому не готова, она рискует пересечь его с очень плохим настроением.
Я сделала хуже, с разводом рубеж пересекла, а все потому, что тянет ко дну чрезмерно скопившийся опыт. Переизбыток его у меня, что не могло не сказаться на внешности. Да-да, очень перекос этот пережить тяжело. В самую пору давать объявление: «Меняю опыт на все остальное.»
А как ещё мне быть, когда впервые в жизни уверенность в себе потеряла? Я, умница и красавица, докатилась до чего: как последняя дура за мужем стала гоняться, будто нет у меня дел поважней.
