Наталья Александрова - Руки вверх, я ваша тетя!
— В милицию!
— Ну, как скажете, — растерянно проговорил Ананасов. В его практике это был первый случай.
Оказавшись в кабинете Ананасова, Калерия Ивановна огляделась по сторонам, горестно вздохнула и протянула:
— Ох, и бедненько живете!
— По средствам живем, — недовольно огрызнулся капитан, — денег не воруем и не печатаем…
— Так хоть бы прибрались тут маленько! — тетя Каля покачала головой и закатала рукава.
— Эй, вы это чего? — Ананасов окончательно растерялся. — Я, это, не затем вас привез.., я с вас показания снять хочу…
— Успеется с показаниями твоими, — отмахнулась Калерия Ивановна.
Она уже сгребла в мешок пустые бутылки, вытерла пыль со столов и приступила к шкафам и прочим немудреным предметам милицейской мебели.
— Ох ты… воскликнул Ананасов, присовокупив еще кое-какие нецензурные выражения, увидев свой освобожденный от многолетнего мусора стол, — вот же оно, дело Полупотрошеного! А я уж думал, что его сообщники обвиняемого выкрали!
В это время дверь кабинета бесшумно отворилась, и на пороге появился невысокий, но очень широкоплечий, увесистый и основательный мужчина среднего возраста с небольшими пронзительными глазами и медно-красным цветом лица.
— Товарищ подполковник! — Ананасов вскочил и вытянулся в полный рост, насколько это позволял его измученный похмельем организм. — Разрешите доложить, подозреваемая доставлена! А что она здесь занимается несанкционированной уборкой — так это чистой воды ее самодеятельность! Я пытался пресечь, но безуспешно!
Подполковник стоял на пороге, как громом пораженный, и не сводил с тети Кали своего правоохранительного взгляда. Да и было на что посмотреть! Тетя Каля, в своих нестерпимо пламенеющих тюльпанах с закатанными по локоть рукавами, несколько растрепанная и раскрасневшаяся, могла яркостью своей окраски затмить пожарную машину или даже целый отдельный дивизион противопожарной охраны.
— Какая женщина! — воскликнул сраженный наповал подполковник. — Какая женщина!
Затем он повернулся к Ананасову и проговорил:
— Конечно, безуспешно! Где тебе ее пресечь? Это же не женщина, это явление природы! Навроде тайфуна или этой.., как ее.., цукини.., то есть, цунами! Тебе с такой женщиной ни в жисть не сладить!
После этого он окончательно забыл о своем незадачливом подчиненном, всем корпусом повернулся к тете Кале и церемонно представился:
— Подполковник Хохленко, Кузьма Остапович!
— Очень приятно, — тетя Каля весьма ловко слезла со стола — к этому времени она уже добралась до люстры — и также представилась, слегка зардевшись, что при ее природном цвете лица, усугубленном перманентным южным загаром, вряд ли можно было заметить:
— Калерия Ивановна я, Свириденко…
— А, так это вы… — задумчиво протянул подполковник и тут же решительно добавил:
— Ну, дак я зараз же вижу, что вы тут беспременно ни при чем.., вы, так я вижу, в этом конкретном случае невинная жертва трагического стечения обстоятельств…
— Ну вот же пришел настоящий мужчина, — проворковала тетя Каля, — и сразу же все в точности определил! Вы, Кузьма Остапович, с одного разу прямо в самый корень попали!
— Ты что же это. Ананасов, — повернулся подполковник к своему донельзя изумленному подчиненному, — что же ты такую исключительно порядочную женщину заставил напрягаться, к нам ехать.., поговорил бы мирно по месту жительства…
— Так я и хотел по месту жительства, а она сама затребовала…
— Ну, если сама — так это просто другое дело… тем более, что иначе бы я.., то есть мы с ней…
Подполковник был и вообще-то не очень речист, а сейчас, под действием особых обстоятельств, решительно не смог выбраться из этого предложения и несколько смутился. Ананасов видел такое впервые, да и вообще — смущенный подполковник милиции — зрелище куда более редкое, чем горилла-альбинос или шаровая молния.
Вообще, на глазах Ананасова происходило что-то необыкновенное, что-то поистине редкостное, что-то отдаленно напоминающее случающееся раз в году цветение кактуса «царица ночи».
Калерия Ивановна стояла посреди кабинета с закатанными рукавами и пыльной тряпкой в руках и не сводила зачарованного взгляда с Кузьмы Остаповича.
При его появлении она почувствовала дыхание родных степей, вольное дуновение южного ветра, колышущего бескрайние ковыли, в ушах у нее зазвучали скрип запряженных волами чумацких телег и звонкие голоса гарных хлопцев, перекликающихся, едучи на высоком возу:
«Гей, Грицько, сукин кот, ты куда ж, так тебя и разэтак, горилку заховал?»
Конечно, все эти экзотические звуки ей только померещились, и никаких чумацких телег в жизни она не видала, да и вообще чумаки вывелись из отечественного обихода больше ста лет тому назад, а в последнее время на их место народилось такое же буйное племя «челноков» — однако от подполковника действительно пахнуло на нее чем-то удивительно родным.
— Кузьма Остапович! — зачарованно повторила непоколебимая тетка, и это имя прозвучало в ее устах настоящей музыкой, отдаленно напоминающей небезызвестный марш Мендельсона.
— Калерия Ивановна! — в лад ей проговорил бравый подполковник, и в его голосе появились немыслимые прежде мечтательные нотки.
Представилась ему вдруг отчего-то тарелка пламенеющего борща — такого густого, чтобы ложка в нем непременно стояла, и такого ароматного, что все соседи начинают задумчиво принюхиваться, и миска замечательных вареников, такая глубокая, что не всякой вилкой можно достать до ее дна, и такая широкая, что не всякая птица долетит… впрочем, это уже, кажется, перебор.
Почувствовав, что мысли его приобрели слишком уж неслужебное направление, и вспомнив, что на него смотрят милицейские массы в лице славного капитана Ананасова, подполковник прокашлялся, сбрасывая очарование момента, и проговорил, обращаясь к свидетельнице:
— Присядьте, прошу вас, Калерия Ивановна! Зараз мы с вами тут побеседуем, чтобы больше вас не беспокоить…
С этими словами он подставил тете Кале инвентарный стул, несколько маловатый и хлипкий для ее внушительных габаритов. Стул под тетей Калей печально скрипнул, но тем не менее устоял.
— Отчего же не побеседовать… — тети Калин голос прозвучал как-то особенно певуче, как сопрано певицы Нетребко в арии Виолетты, только не так печально, — но только мне никакого беспокойства.., если с вами еще встретиться — так я всегда согласна…
Опомнившись и подумав, что сказала что-то лишнее и вряд ли приличное для уважающей себя вдовы, тетя Каля потупилась и закончила:
— Спрашивайте, Кузьма Остапович, все, что для вас только может быть интересно!
Собственные слова снова показались ей двусмысленными, и тетя Каля еще больше зарделась.
Подполковник еще раз прокашлялся и, вместо того что его действительно интересовало, спросил:
— Я, конечно, извиняюсь, но как же это вышло, Калерия Ивановна, что вы вошли в кабинет нотариуса Штокенвассера через дверь, а вышли оттуда непонятным науке способом?
Кузьма Остапович остался очень доволен своим вопросом — тем, как ловко и умело он его сформулировал, как прилично ввернул науку, и особенно тем, как безошибочно ему удалось выговорить трудную фамилию покойного нотариуса. Даже ехидный Ананасов, кажется, посмотрел на своего начальника с большим уважением.
— Да как же вы могли подумать, Кузьма Остапович, — вскричала Калерия Ивановна, — что я могла что-то сделать тому нотариусу? Да разве ж у меня сил хватит?
Капитан Ананасов был непоколебимо уверен, что эта тетка могла голыми руками расшвырять взвод омоновцев, если бы возникла у нее такая надобность, но его начальник так не считал. Он благосклонно глядел на свидетельницу и ждал ответа на свой вопрос.
Калерия Ивановна несколько пригорюнилась, вспомнив тот ужасный день, и начала:
— Такое дело, Кузьма Остапович, что была я замужем три раза…
Подполковник очень заинтересовался направлением, которое приняла их беседа, и слушал свидетельницу с чрезвычайным вниманием.
— И все мои мужья были люди основательные и достойные…
— Чего вы вполне заслуживаете! — не удержался от реплики подполковник.
Тетя Каля польщенно опустила взгляд и продолжила:
— А на данный момент я женщина свободная и самостоятельная, а проще говоря — вдова…
Подполковник явно обрадовался и продолжал слушать с удвоенным вниманием.
— И приходит мне вдруг приглашение посетить этого самого нотариуса.., ну, который теперь покойник. Я недолго думая собралась, пока синенькие не поспели, и отправилась…
Мудрая тетя Каля не стала упоминать свою петербургскую племянницу, и не стала также заострять внимание на истории с льготным железнодорожным билетом, из-за которого погибла несчастная Захаровна. Хохленко, который про эту историю, естественно, помнил, в данный момент больше интересовался смертью нотариуса, которая произошла на вверенной ему территории, и не стал сбивать свидетельницу лишними вопросами.
