Ирина Павская - Мужчина-вамп
Уже лучше. Неужели начинает верить?
— В целом история преступления мне представляется следующим образом. Матвей начал работать у вас, и вы, Алексей Михайлович, постепенно его приблизили. В определенном смысле, сами понимаете, о чем я. Вот и выходит, что девушка и юноша, родственники, ровесники, любили вас одинаково сильно и в результате не смогли поделить. Их борьба за ваши чувства была тайной, но жестокой. К тому же Матвей, на беду, оказался очень ревнивым. Я с вашим водителем общалась немного, но заметила, что он болезненно самолюбив, замкнут. И, пожалуй, психически неуравновешен.
Подлубняк опять отвернулся к окну. А я вдруг почувствовала, как во мне поднимается волна раздражения против этого сильного породистого мужчины.
— Признайтесь, Алексей Михайлович, вы не любите Матвея. Так — пользуетесь, когда хотите. Уж извините за невольный цинизм. И сердечное предпочтение всегда отдавали Кире. А парню доставалась водительская зарплата, подарки вроде этой зажигалки и встречи время от времени. И то, наверное, только по вашему желанию. Незавидная роль. К тому же еще не стеснялись заводить новые знакомства прямо на глазах у Матвея. Скорей всего он сам вас и на свидания подвозил. Скажем, с Макаром Шальновым. А теперь Макар убит, и убийство почему-то связывают с вашим именем. Почему?
— У него нашли мою визитку, — покорно ответил Подлубняк. От первоначального апломба Алексея Михайловича не осталось и следа. Значит, я била в точку. — Что, и Макара тоже… Матюша?
— Этого я не знаю, но очень похоже на правду. Бедный обезумевший влюбленный убирает всех, к кому вы хоть немного привязаны. Будете удивлены, но и Джину скорей всего отравил он же. В тот день Матвей привозил корм для собаки, якобы по вашему поручению. Вы поручали?
Подлубняк нервно пожал плечами:
— Не помню.
— Да, впрочем, теперь неважно. Надо было разбираться сразу. И еще он угощал Джину какими-то конфетками, хотя щенка терпеть не мог. Кстати, Джина к Матвею тоже особой привязанности не питала. Возможно, что-то чувствовала.
— Откуда вы это узнали?
— От Людмилы Семеновны.
— Почему она сама мне ничего не рассказала?! — вскричал Подлубняк.
— А разве вы ее спрашивали? Вы с ней даже разговаривать не стали. Выгнали, и все! Вот что, Алексей Михайлович, я не вправе читать вам мораль, но как-то так получается, что вы никого не сделали счастливым в своей жизни, никому не дали настоящей любви и тепла. Даже Кира страдала от вашего невнимания и одиночества. Она поссорилась с матерью. Растеряла всех подруг и, кроме всего прочего, мучилась от ваших… гм… нестандартных сексуальных наклонностей. И при этом вынуждена была молчать, стесняясь даже говорить на эту тему. Вы ее просто задавили своим величием и убийственным обаянием. Как идол, как бог.
— Неправда! Кира любила меня! — сквозь зубы выдавил Подлубняк, не оборачиваясь. Казалось, даже его спина излучает ненависть ко мне. Пора было заканчивать тяжелый разговор. Но еще оставался главный козырь. Я вздохнула:
— Конечно, любила. И Джина любила. А Людмила Семеновна — та просто обожала. И Матвей любит. До смерти любит. А что касается правды или неправды… Я вам сказала, что главный свидетель — Кира. Вот, прочтите на досуге. Это дневник. Ко мне попал случайно, почти случайно. Надеюсь, руку своей… своей Киры вы знаете. — И я положила тетрадь рядом с зажигалкой.
Ничего, Кира, ты ведь писала не только для себя. Надеялась втайне, что когда-нибудь и ОН прочтет. Поэтому не сердись за то, что я открыла твою тайну.
Подлубняк наконец-то оторвался от подоконника и подошел к столу. Его лицо было похоже на каменную маску.
— Кто вы? Чего хотите? Чего добиваетесь? — Алексей Михайлович смотрел на меня так, словно я была призраком, вещающим из потустороннего мира.
И тут я неожиданно успокоилась. Кажется, он понял все. Даже больше, чем я хотела. И принял все. И поверил. А что будет дальше — дело его воли. И совести.
— Я? Я — Серафима Александровна Нечаева, искусствовед картинной галереи. Это мое настоящее имя и настоящая профессия. Можете не сомневаться. А почему я занялась расследованием? Ну, во-первых, я успела познакомиться с Кирой. Она мне понравилась. И было искренне жаль бедную симпатичную девочку, заплутавшуюся между добром и злом. Во-вторых, я не знаю, что еще может сотворить Матвей, постоянно находясь возле вас, словно ангел смерти. И еще одно, Алексей Михайлович. Николай Ерохин задержан по обвинению в поджоге. Он — отец четверых детей и ни в чем не виноват. Подумайте об этом, не берите дополнительный грех на душу. Я уверена — чтобы освободить Николая, у вас хватит и влияния, и денег. Он должен вернуться домой. Это все.
Мы оба молчали какое-то время. Потом я поднялась из кресла и сказала:
— Мне пора. Зажигалку и дневник я оставляю вам. Вы удивитесь, какой могла быть Кира откровенной, когда оставалась наедине с тетрадкой. До свидания.
Подлубняк не пошевелился и даже не ответил на мое прощание. Я поняла, что теперь на его привычную вежливость рассчитывать не приходилось.
Не помню, как очутилась на улице. Мне показалось, что наш разговор тянулся целую вечность и в городе уже вечер. Но вокруг ничего не изменилось. Все так же светило солнце, девчонки во дворе прыгали через скакалку. Невесть откуда взявшаяся поливальная машина, фыркая и оставляя за собой мокрую дорожку, выбиралась на проспект. Наверное, водитель приезжал домой перекусить.
Итак, моя тяжелая миссия была закончена. К тому, что я сказала Алексею Михайловичу, прибавить больше нечего. Надо полагать, с сегодняшнего дня прекратится и моя деятельность в качестве помощника дизайнера. Я бросила последний взгляд на дверь подъезда. Странно, но мне вдруг стало немного грустно. Не увижу я финального великолепия грандиозных Раечкиных планов и не разопью на радостях шампанское с бригадиром Толиком. Не приду сюда больше, даже если меня потащат на веревке. Во избежание ненужных моральных проблем. Люди не прощают вторжения в свои тайны, пусть это и сделано с благими намерениями. Алексей Михайлович Подлубняк навсегда исчезает из моей жизни. Если не считать, конечно, пакетов с молоком на прилавках супермаркетов.
Глупо я поступила или умно, выложив все этому непростому человеку? А что оставалось делать! Идти в милицию? Вы себе это можете представить? Вот и я не представляю. Ладно, надо подвести итог — я сделала, что могла. Мне самой не под силу освободить Николая Ерохина, хоть из кожи выскочи. И улики тоже все отдала Подлубняку. А если хорошенько разобраться, зачем мне чужие зажигалка и дневник? Впрочем, нет, кое-что осталось и у меня на память. Я открыла сумку и нашарила в ее тесном шелковом пространстве сложенный вдвое листок. Вот она, картинка из журнала мод, на которой Кира нарисовала ненавистную Мальвину. Кудрявая голова, рот куклы перекошен, а на шее… На шее художница-любительница довольно узнаваемо изобразила анатомическую подробность, присущую только мужчинам. Адамово яблоко или, иными словами, кадык. Эта удивительная деталь смутила меня сразу, едва я увидела рисунок. И еще до разговора с Наной Беридзе посеяла в моей душе сомнение относительно половой принадлежности девочки Мальвины. С чего бы Кире так причудливо уродовать Мальвину? С лихвой хватило б и криворотости. И вообще — несмотря на всю условность рисунка, сквозь облик неприятной куклы проступали мужские черты. Случайно такого эффекта добиться трудновато. А поэтому, когда Нана раскрыла тайну редкого имени, я в обморок не упала. Отнюдь нет! Ее откровения попали на подготовленную почву. Дальше все связалось само собой.
Ну что, теперь снова в деревню к Зойке? И так от моего отпуска остался мышиный хвостик. Завтра и поеду. Я шла в облаке душноватой городской теплыни и нарочно отвлекала себя простыми мыслями на всякие бытовые темы. Купить Зойке колбасы, заштопать любимые джинсы (а может, ну их! Буду ходить в художественном рванье), заплатить за квартиру. Но все мои попытки успокоиться не удавались. Каждая клеточка организма продолжала дрожать пережитым волнением. Нет, завтра не поеду в деревню. Подожду пока. Чего я собиралась ждать, и самой внятно не сформулировать. Хотя кое-что определенное все-таки имелось. Нельзя уехать вот так, не предупредив Раю об окончании нашего плодотворного сотрудничества. И не дождавшись звонка от Бориса. Подождать, подождать! Вдруг произойдет еще что-нибудь. И утихомирить душевный хаос.
Помнится, перед встречей с Подлубняком я грезила о граммулечке коньяка. Между прочим, его живительная сила не помешала мне бы и сейчас. Хорошо, пусть не коньяк. Действительно, нечего пестовать в себе нескромные желания, требующие денег. А бокал сухого я заслужила? Вполне! И чашку приличного кофе. А потому сегодня вечером я буду одинокой грустной дамой приятной наружности, которая сидит, погруженная в свои переживания, за столиком кафе «Встреча». Сидит просто, без всяких там целей. И никого не ждет.
