Дороти Кэннелл - Хрупкая женщина
– По-моему, нанесённые удары имеют в первую очередь психологическое значение, – сказала я. – Коробки конфет явно недостаточно, чтобы я набрала прежний вес. Цель этого мерзкого телефонного звонка – вызвать во мне чувство, что я недостойна быть худой. И знаете, это сработало! Вот ведь я делаю то, чего не делала многие недели, – кладу в кофе сахар, ем один кусок хлеба за другим. Но всё, – я решительно отодвинула тарелку. – Враг допустил громадную ошибку. Если справиться с ним можно только посредством полного воздержания, то я готова.
– Браво! – кисло отозвался Бен и снова уронил голову на стол. – Но только не обманывайся, будто ты делаешь это ради наследства. Если даже ты прикуёшь меня к стулу, я всё равно не успею написать книгу за оставшееся время. Возможно, нет смысла опасаться очередного удара со стороны врага – он уже сделал своё чёрное дело.
– А третье условие? Клад?
– К чему теперь его искать?
И только позже мне пришло в голову: а не это ли было истинной целью врага?..
Глава двенадцатая
Что бы ни замышлял невидимый враг, он, похоже, решил на время оставить нас в покое. Последующие недели прошли без треволнений. Я занималась работой по дому, изучала личность Абигайль Грантэм и чувствовала бы себя вполне сносно, если б не отчуждённость Бена. Нет, я не ощущала его пренебрежения, он вёл себя чрезвычайно вежливо, но отстранённо. С Доркас Бен находился в прекрасных отношениях, из чего я заключила, что его поведение вызвано вовсе не депрессией в связи с гибелью книги. Надо отдать Бену должное, он сумел довольно быстро примириться с утратой, хотя отчасти этому способствовала Доркас. Она не давала ему сидеть в своей комнате и предаваться хандре.
– Дуйся-дуйся, – ворчала моя подруга, – только потом не жалуйся на еду. Ты же знаешь, кому придётся готовить. Элли круглые сутки возится с мебелью на чердаке. Я, может, и сумела бы сварганить творожную запеканку или что-то в этом роде, но, к несчастью, не ведаю, как правильно разбить яйцо, не говоря уж о том, чтобы его сварить.
В тот же вечер ужин в обычное время дымился на столе, как всегда до отвращения изысканный. Бен даже выказал сдержанную гордость за фазаний пирог на дрожжевом тесте.
– Отлично, – захлопала в ладоши Доркас. – Завтра мы вновь усядемся за пишущую машинку! Я понимаю: писательский труд – это не вязание, здесь нельзя просто восстановить распустившиеся петли, но…
– Я как раз думал об этом, – признался Бен. – Когда ощипывал эту несчастную птицу, от души желая, чтобы на её месте очутился тот мерзавец. Так вот, я размышлял, почему Господь не наделил меня фотографической памятью. И тут мне в голову пришла довольно неожиданная мысль. А почему бы не восстановить содержимое моей памяти при помощи гипноза? Правда, требуется настоящий специалист, мастер своего дела, а не какой-нибудь прощелыга из общества некурящих трезвенников, но где его найти? В этом проклятом доме нет даже телефонного справочника.
– По-моему, где-то был, – рассеянно заметила я, обмозговывая идею Бена, – но его упаковали вместе с хламом тётушки Сибил и отправили в её домик. В любом случае этот справочник устарел лет десять назад. Кроме того, я могу предложить кое-что получше, чем мусолить страницы. Джилл!
– Джилл? – Бен посмотрел на меня без всякого энтузиазма. – Та тощая смешная коротышка, которую ты называешь своей подругой? Насколько мне известно, она вовсе не гипнотизёрша.
– Разумеется, нет, но она наверняка знает кого-нибудь из этой братии. Джил помешана на переселении душ и прочих столь же весёлых штуках. Она знакома с человеком, который занимается тем, что переносит людей в их прежние ипостаси, так что твой случай для него пара пустяков. Завтра же напишу ей!
* * *Так я и поступила. И, должна заметить, Бен по достоинству оценил мою готовность помочь. Но через несколько дней в нём появилась отчуждённость. Это произошло постепенно, поэтому трудно сказать, с чего всё началось.
К счастью, всё остальное шло довольно неплохо. Когда я разобрала на чердаке груду старых половиков, то обнаружила под ней дубовую резную панель, некогда висевшую над камином. Ту самую, что упоминала в гроссбухе Абигайль. Я попросила Джонаса отчистить находку от грязи. Старик нахмурился, но засучил рукава, не преминув пробурчать:
– Стыдно заставлять мужчину выполнять женскую работу.
Но я отметила, что садовник напевает себе под нос, причём, в отличие от тётушки Сибил, вовсе не погребальную песню.
На следующий день прибыли две новые работницы, со снисходительным одобрением оглядели плоды моих усилий и взялись за дело. А в среду на первом этаже начала трудиться целая армия электриков, водопроводчиков, плотников и маляров. Спальни и ванные могут подождать. По всей вероятности, когда дойдёт до них, нас с Беном уже не будет в Мерлин-корте. Самое большое неудобство заключалось в том, что теперь нельзя было пользоваться кухней. Работники, стелившие полы, считали верхом бесцеремонности, если кто-нибудь из нас робко заглядывал на кухню в надежде разжиться стаканом лимонада, а поскольку столовая также была недоступна, то приходилось принимать пищу либо в старой прачечной, либо на свежем воздухе. Бен, то ли чтобы отвлечься от мыслей о книге (Джилл всё ещё не ответила на моё письмо), то ли не в силах справиться с собой, проявлял огромное рвение во всём, что касалось кухни. Как только рабочие приступали к новому этапу, тарахтение пишущей машинки тут же стихало и Бен опрометью мчался на кухню. Он спори с водопроводчиком и делился обидными замечаниями в адрес электрика. А уж когда дело дошло до новой плиты, он своими указаниями довёл рабочих до истерики.
– Хозяйка! – простонал один из бедолаг, вытирая лоб платком после очередной вылазки Бена. – Вашему муженьку что, не надо ходить на работу?
– Нет, – отозвалась я, оставив без внимания слегка ошибочное суждение о наших отношениях с Беном. – Он ещё не решил, чем займётся, когда вырастет.
Мы пришли к выводу, что, если не желаем спровоцировать всеобщую забастовку, имеет смысл покидать дом в дневные часы. Бельмо в глазу, естественно, отказалось сдвинуться с места, но Доркас с радостью каждое утро надевала фетровую шляпу, вооружалась термосом с чаем и отправлялась в огород, который превратился в её вотчину.
Я же вспомнила, что собиралась выяснить по приходской метрической книге дату смерти Абигайль.
В дальнем конце церкви на аналое рядом с купелью обнаружилась нынешняя метрическая книга. Старые книги были сложены на полке аккуратной стопочкой. Я довольно быстро отыскала запись о смерти дяди Артура. Мерлину, наверное, было лет двенадцать, когда его папаша отбыл в мир иной. Я искренне надеялась, что этому зануде нравится пекло. Никаких сведений о его жене не было.
Раздумывая, что бы это значило, я отправилась в деревню. Высокий щеголеватый господин, торчавший за лакированной стойкой в ювелирной конторе Пуллетта, был сама любезность; он с сожалением сообщил, что все записи фирмы давностью в пятьдесят и более лет сгорели при пожаре. Значит, про кольцо Абигайль следует забыть. Возможно, я придавала слишком большое значение записи о его продаже, но по-прежнему была убеждена, что если это и не клад, то, безусловно, путь к решению загадки. В последующие недели я с интересом изучала повседневную жизнь Абигайль, представавшую из её домовых книг, и увлечённо восстанавливала прежний облик дома. Её дома.
Покупка обстановки для чужих жилищ всегда доставляла мне немалое удовольствие, но сейчас эта процедура обернулась истинной радость. Доркас частенько составляла мне компанию, и каждый раз мы непременно заходили пообедать в какой-нибудь живописный ресторанчик. Сдержанность в еде вошла у меня почти в привычку, тем более что сопровождалось изрядными физическими упражнениями в виде прогулок по торговым рядам и рынками в поисках подходящих украшений, призванных возродить дом. Наибольшие сложности возникли с каминной полкой в гостиной. Я не хотела, чтобы она выглядела тяжеловесной или слишком вычурной. Однажды днём мы, как обычно, прогуливались, заглядывая во все попадающиеся на пути магазины, и внезапно наткнулись на лавку под названием «Китайская шкатулка», зажатую между кирпичными магазинами с кургузыми фасадами. Именно Доркас углядела то, что нам требовалось.
– Вот! Жёлтая китайская ваза с лазурной росписью! Поставь её на каминную полку с парой бронзовых канделябров, и ничего больше не надо.
Подняв глаза на вазу, я тотчас поняла, что Доркас права. Мою подругу вновь посетил столь редкий для неё проблеск подлинного вкуса.
Хлопоты были очень приятными, и дом, до этого полностью оголённый, начал возрождаться к жизни, словно дерево после долгой холодной зимы. Две почтенные дамы с биржи труда закончили свои труды, начистив укусом и газетами все окна так, что те заблестели подобно сотне сверкающих глаз. В тот день, когда они, получив деньги, удалились, я вспомнила о своём намерении поговорить с викарием.
