Дарья Донцова - Смех и грех Ивана‑царевича

Вахрушина опустилась на табуретку и показала рукой на полукруглый диванчик:

— Садитесь. Я с Надей всегда советовалась, по любому вопросу к ней спешила. Когда в Италию укатила, прямо депрессия началась. Звонить дорого, а компьютером Надюша не владела, по скайпу с ней не побеседуешь. Мы письма писали по старинке — ручкой на бумаге. Да только Надюша‑то любила эпистолярный жанр, я же — хоть и бывшая училка русского языка и литературы, — черкану пару фраз, а рука уже устала. Как она моего приезда ждала! В последней своей записке… Сейчас найду… Вот, слушайте!

Мария Борисовна взяла со стола большую косметичку, вытащила из нее листок и начала читать вслух:

«Машенька! Когда же мы встретимся? Столько всего накопилось, в письме не сказать. Вот уже месяц, как Елизавета Матвеевна придирается ко мне по любому поводу. То я плохо белье постирала, то суп невкусный, то пыль в гостиной. Замечания хозяйка делает с намеком на мой возраст. Вчера утром зашла на кухню и буквально напала на меня: «Почему на плите грязь? Глаза у тебя от старости ослабели, ничего не видишь». А сегодня сказала: «Надежда, ты перестала справляться со своими обязанностями». Во как! Мне очень обидно. Если вспомнить, что я для них сделала, то плакать хочется. Да и девочка очень изменилась. Очень! Маша, я боюсь — вдруг они меня выгонят? Да, обещали до смерти обо мне заботиться, но это же слова. Как жить, если меня турнут? Пенсию я себе хорошую не заслужила, хоть с рассвета до заката пахала, что и понятно: ведь не на государство работала, а на хозяев. Насчитали мне, Машенька, в свое время в собесе жалкие тыщонки, их едва на коммуналку хватит. Сейчас‑то я на всем готовом, при полном холодильнике, Елизавета съеденного мной не считает, могу чай с кофеем все время пить, бутерброды с сыром есть, с их стола питаться. Ну да ты понимаешь, если у плиты стоишь, с голода не умрешь: суп попробуешь, котлету отщипнешь — и сыта. Я деньги не трачу, откладываю, уже скопила кой‑чего. Но что будет, когда запас проем? Смогу ли рассчитывать на внуков? Они в последнее время совсем другие стали, даже девочка. А поговорить мы с тобой не можем. Ох, черно у меня на душе, Маша. Страшно и плохо. Когда же ты наконец приедешь?»

Вахрушина положила листок на стол.

— Я ей написала, что Елизавета никогда не посмеет выставить домработницу из дома. И еще добавила — если Винивитиновой дурь в голову взбредет, надо ей кое о чем напомнить, прямо сказать: «Если ты, хозяйка дорогая, лишишь меня зарплаты, порушу я все твои надежды на сытую богатую жизнь в роли тещи олигарха. Сгрызешь тогда локти, да поздненько будет». Но, честно говоря, не рассчитывала я на то, что Надя моим разумным советом воспользуется. Она Кирилла Алексеевича обожала, перед Лизой вину ощущала. Сложно мне вам эти хитросплетения объяснить. Надюша человек мягкий, стеснительный, боязливый, вечно ею помыкали — старшая дочь, младшая, внуки, Винивитиновы… Надя всем угодить пыталась, а окружающие лишь хамели, ноги об нее вытирали. Жадные они, а Надежда бессребреница, только и думала, как им хорошо сделать. Но, видно, допекли ее. Небось Лизка, княгиня наша самозваная… — Мария Борисовна взглянула на меня: — Да‑да, я разобью сейчас ваши иллюзии. Елизавета к дворянству никакого отношения не имеет. Кирилл Алексеевич сыну жену сам подбирал, искал здоровую, из приличной семьи. Богатую не хотел, тогда у Винивитиновых денежки водились. А когда Кирилл умер, «князья» чуть по миру не пошли. Семен, не в пример отцу, лентяй. Но с фантазией оказался, придумал экскурсии водить, поэтому Винивитиновы на плаву остались. Повторюсь, обеспеченную невестку Кирилл Алексеевич в дом пускать не собирался. Наде он один раз сказал: «Ты же помнишь, была у нас уже девушка с мешком золота, так стала в усадьбе командовать. Чуть что не по ее, бежала отцу жаловаться». — Рассказчица поморщилась. — Елизавета‑то у Семена вторая жена. А первый раз Кирилл отпрыска рано женил, тому только восемнадцать стукнуло. Ума еще не накопилось у парня, не погулял он. В общем, нашел Кирилл Алексеевич ему в невесты дочь обеспеченного человека, за которой жирное приданое давали. Свадьбу закатили на весь мир. А молодая жена быстренько от супруга ушла. Правда, успела ему дочь родить. Ее Людмилой зовут, сейчас она в золоте купается, крутой бизнес ведет. Кирилл Алексеевич из‑за развода расстроился и решил: больше не нужны ему избалованные капризницы. Бедная невестка за счастье посчитает в обеспеченный дом попасть, свекру руки целовать станет, Сене в ноги кланяться. Вот он такую и нарыл. И прав оказался. Первое время Лиза тенью по усадьбе ходила, всем улыбалась, к Надюше на «вы» обращалась, Майю Семену простила. Очень уж ей назад, в убожество родительской квартиры, не хотелось. А с годами пообвыклась, нос задирать стала. Но все равно, пока Кирилл Алексеевич жив был, опасалась характер демонстрировать. Один раз Елизавета при свекре сказала, дескать, мы, представители аристократического рода… Так старик ей по лбу щелкнул при всех домашних, в присутствии Надюши. И гаркнул: «Дворян тут много, но тебя среди них нет. Фамилия тебе по мужу досталась, носи ее тихо. Благородный человек происхождением не кичится, все это удел чернолапотных. И ты мне внука червивого родила, долг не исполнила!» Ну, а когда Кирилла похоронили, тут у Лизы тормоза отказали. Откуда только спесь взялась! Как она разговаривать начала! И смешно, и противно. Надя все удивлялась, потому что фраза «мы, князья Винивитиновы‑Бельские» у хозяйки с языка не сходила. Семен с супругой не спорил, он больше всего хотел, чтобы его в покое оставили. Лизка в усадьбе своих родителей поселила, сестру‑неудачницу…

Я молча слушал негодующую женщину. Забавное существо человек. Кирилл выговорил снохе за слова «мы, представители аристократического рода», а сам сказал: «Дворян тут много, но тебя среди них нет». Неужели он забыл, что его отец Алексей никогда не имел титула? Что не существовало на Руси князей Винивитиновых‑Бельских?

Когда‑то мой отец сказал: «Запомни, Ваня, люди наивны и доверчивы. Повторишь пару раз, что ты племянник английской королевы, и народ в конце концов поверит. Распусти сам о себе сплетню, и она зацветет буйным цветом…»

— Но я отвлеклась… Похоже, Надежда все по моему совету Лизке в лицо выложила, а та ее убила. Опыт у нее имеется. Мужа извела, может, и любовника тоже, — повысила голос рассказчица.

Я вздрогнул:

— Полагаете, что Елизавета Матвеевна лишила жизни Семена? Зачем ей так поступать? У нее был другой мужчина? И почему Кирилл крикнул невестке: «Ты мне внука червивого родила, свой долг не исполнила»?

Мария Борисовна оперлась ладонями о стол:

— А вот за этим я вас, Иван Павлович, и позвала. Вы свою семью имеете?

— Не завел пока, — спокойно ответил я, — не очень‑то спешу.

— Можете не продолжать, — перебила меня собеседница, — знаю, почему бобылем живете и к богатым нанимаетесь. Небось квартиры своей нет?

Я на всякий случай кивнул. Вахрушина вскочила:

— У Надежды хорошая двушка — две комнаты, кухня просторная, кладовка, лоджия еще. Район зеленый, магазинов много. Если мне поможете, получите эту квартиру.

Честно говоря, я ожидал каких угодно слов, но не этих. Потому слегка задержался с ответом. Наконец вымолвил:

— Заманчивое предложение… Но я Надежде Васильевне посторонний человек, в завещании не упомянут, и есть прямые наследники — дочери плюс внуки.

Мария Борисовна снова села:

— Нет. У Майи и у Лидии собственные квадратные метры в наличии. А Надина двушка мне завещана.

— Не знаю, как у врача, а у наркоманки большие планы на материнское жилье, — тихо произнес я.

Вахрушина покраснела:

— Обещаю, что отдам вам ключи и документы, оформлю дарственную по закону.

Я решил выразить вполне оправданное удивление:

— И за какие же заслуги я получу столь щедрый презент?

Пожилая женщина навалилась грудью на стол:

— Надя всю жизнь вела записи. В маленьких таких книжечках пометки делала — где была, что купила, как у Винивитиновых дела. Никто, кроме меня, о блокнотиках не знал. Хранила их моя подруга в своей спальне. Где именно, понятия не имею, но они там, в усадьбе. Принеси мне ее заметки за последний год, другие не нужны, и двушка твоя.

Я отметил, что собеседница перешла вдруг со мной на «ты», и начал свою игру:

— Вы правы, надоело мне по чужим углам ютиться. Но прежде, чем я приму ваше предложение, разрешите задать вопрос. Зачем вам блокноты?

— Хочу доказать, что Елизавета убийца. Точно она сначала мужа отравила, а потом Надю извела, — стукнула кулаком по столу хозяйка дома. — Нельзя, чтобы смерть моей подруги ей с рук сошла. У Надежды тайн от меня не было, знаю про Лизкины художества, но доказательств нет. Словам никто не поверит, а написанное — документ!

Я кивал в такт речам женщины. Но на самом деле был с ними не согласен. Составить любой текст несложно, бумага все стерпит. Дневники домработницы, если они, конечно, сохранились, не улика, но в них может найтись масса занимательного.