В джазе только чижик-пыжик - Татьяна Игоревна Луганцева
Яна, едва почувствовав свои руки, обняла Павла Ивановича и заплакала.
— Все хорошо. Успокойся! Что ты им сделала, что убить хотели? Зачем мы их преследовали? Мы же подозревали, что они напали на твоего друга. А теперь я уверен, что это они и были. С тобой расправиться хотели… Для него, гляжу, человека убить — ничего не стоит.
— Отпустите, — прохрипел связанный мужик.
Яна инстинктивно вздрогнула.
— Отпустим-отпустим… — обернулся к нему Павел Иванович. — Догоним и еще отпустим! Тебя как звать-величать, гражданин преступник?
— Богдан Михайлович Лютиков, — ответил мужчина. — Я вам половину отдам. На всю оставшуюся жизнь хватит. Отпустите!..
— Гляди, какой резвый! Я тебя, дружок, могу прямо здесь схоронить и сейчас. За Яну! И никто и не узнает. Не тебе нам условия ставить. Рассказывай все! И чем это ты решил с нами поделиться? На всю жизнь, говоришь, хватит?…
Павел Иванович присел рядом с ним на корточки.
Яна же встала и прошлась по усыпанной сухими сосновыми иголками кладбищенской земле, размяла затекшие ноги.
— Так алмазы, огромные бриллианты! Очень много карат! Стоят немерено! Половину отсыплю…
— Хорош отсыпать, отсыпальщик! Ты толком говори! Не под протокол же! — подпихнул его слегка Павел Иванович.
— Скажу-скажу… Случайно в той сауне оказался, в Питере. Нажрался и заснул в закутке. Я там в командировке был. В себя пришел, смотрю, контингент в сауне поменялся. Гуляет братва, серьезные люди. Ну, очень серьезные! Короче, говорили они о не очень хороших вещах, совсем, скажем так, не хороших. Пришлось затаиться, чтобы не разоблачили, и слушать дальше. Под конец вообще стало страшно. Думал, вот сейчас обнаружат, поймут, что все слышал, убьют и фамилии не спросят. Я даже дышать перестал. Они говорили о своем огромном общаке, о странностях смотрителя. Назвали его кликуху, потом зачем-то имя, фамилию… Из разговора я понял, что для прикрытия он работает скромным мастером по ремонту обуви. А недовольны бандиты были тем, что их бабло хранилось не традиционно в деньгах, а в бриллиантах. Этот чудик переводил все поступления в очень дорогие камни. Говорил, это лучше, чем бумажки, брюлики всегда в цене растут. Но вот братва этого не понимала, нервничала. Один даже спросил, мол, зачем ему эти камни, мол, верняк, куплены они нелегально и как их сбывать потом? Мол, ему бы лучше реальными бабками. Мол, камешки, если продавать придется, это всегда потеря денег. Так что решили они, что мутное это дело, что надо бы всех спросить… У этого сапожника камней уже на миллиарды рублей, и ныкает он их чуть ли не в обуви. Это же не серьезно! Короче, сговорились сходняк проводить.
Ну, и много еще чего наговорила братва там в сауне. Но сам Богдан Михайлович уже ни о чем думать не мог, только о том, что у какого-то сапожника есть в наличии неохраняемые ценности, которых он за всю свою жизнь в глаза не видел и никогда не увидит. А уж чтобы честно заработать такую прорву денег, даже мечтать не стоит.
— В тот вечер я выпил и пришел к сапожнику по адресу, который уже узнал. Ну, захватил с собой пару стоптанных ботинок для правдоподобности. Типа набойки поставить… Увидал того мужика и не знаю, что на меня нашло… — опустил голову Богдан и затих.
Тертый калач Павел Иванович пнул его ногой, взбодрил.
— Деньги тебе глаза застили! Ты конкретику давай, факты! Я тебе не психолог — разбираться в тайнах твоей темной душонки и в грешных твоих мыслишках копаться. И не батюшка, чтобы грехи отпускать! Ты только что хотел задушить эту молодую, красивую женщину. И я зол, ну, очень на тебя зол!
— Ну, схватил один из сапожных молотков… У него на столе лежали. И по башке его, по башке!.. Пока… череп не расколол, — признался Богдан.
Яна, представив все это, почувствовала приступ тошноты.
Она отвернулась и склонилась к одной из оград, чувствуя, что земля плывет у нее под ногами. Нет, это всего лишь ходил ходуном один из прутьев в ограде — вот-вот оторвется. Яна перехватила руками за другие прутья и наладила дыхание. Головокружение почти унялось.
— Потом в жуткой спешке стал перетряхивать всю обувь, что была в его каморке, — продолжил Богдан Михайлович. — И ведь нашел!.. Старые ботинки, много пар… Они были тяжелее остальных. И там под стельками — брюлики. Много!.. Высыпал с килограмм бриллиантов…
— И что ты чувствовал в этот момент? — спросил Павел Иванович.
— Не знаю… Наверное, счастье… Запредельное!..
— Над трупом человека, которого ты только что забил? Счастье?! Хотя, понятно! По-твоему, оно того стоило. Ты ведь сорвал свой куш…
Павел Иванович покачал головой.
— Сорвал! Зря, что ли, в сауне рисковал? И услышал то, что услышал! Судьба подбрасывает шансы. Главное, услышать свою судьбу, понять и воспользоваться. Высыпал я в обычный полиэтиленовый мешок все эти камни, и ходу оттуда. Потом, конечно, испугался, понял, что братва искать будет, может, найдет…
— Это точно, — кивнул Павел Иванович.
— Решил вернуться домой и отсюда убежать за границу.
— Не иначе как в Турцию и не совсем легально? — уточнил старик.
— А ты, я погляжу, ясновидящий? — сплюнул Богдан, странным взглядом осматривая Яну.
— Много я вашей публики перевидал…
— В Турцию, как вариант. С такими-то деньгами!.. Я могу купить себе любой канал отхода, — усмехнулся Богдан. — У меня здесь связи во всех уровнях власти.
— Понятно. Тебе главное было сюда добраться. И привезти камни. Верно?
Богдан промолчал.
— И ты убил брата, чтобы везти урну якобы с прахом? Родного брата! — ужаснулась Яна.
Павел Иванович оставался совершенно спокойным, понятно, что по роду своей деятельности он сталкивался и не с таким зверством, так что выработал, наверное, своеобразный иммунитет.
— Да какой он мне брат? У нас никогда не было теплых отношений. Просто упырь! Сидел, играл на своем компьютере и тупо жирел. Что это за жизнь? Он до сортира доходил с одышкой! Я просто избавил его от мучений! Он не сегодня завтра все равно бы умер от ожирения. У меня в Питере не было знакомых, чтобы сделали урну с официальными документами. А тут тебе и ближайший кровный одинокий родственник в урне, и совершенно правдивые сопроводительные документы, и моя прописка, мол, везу прах брата на родину. И, знаете, такие вещи чужие люди даже руками не трогают. Кто боится, кто брезгует, кто уважает горе другого человека…
— Четко все продумал, — усмехнулся Павел Иванович.
— И ты высыпал камни прямо в прах человека? — спросила Яна.
— Еще чего! Пачкать камни в этой грязи! Я высыпал эту гадость, помыл урну и загрузил
