Что сказал покойник - Хмелевская Иоанна
Крик сторожа застал меня за работой. Я не ответила, так как была занята обработкой одного из самых больших камней. Встревоженный страж завопил ещё громче:
— Эй, ты-ы-ы! Почему не отвечаешь? Где ты там?
— А ты что, не видишь? — спросила я, не прекращая работы.
— Ясно, что не вижу! — отозвался он с заметной радостью. — У тебя там темно, как в могиле.
— Так надень очки! — посоветовала я и поинтересовалась: — Как здоровье?
— Чьё здоровье?
— Твоё, разумеется. Живот не болит?
— А почему он должен болеть?
— А потому, что каждый день ты наваливаешься им на эту дыру и орёшь изо всех сил.
— А откуда ты знаешь, что я лежу на живёте?
— А что, ты висишь вниз головой?
Похрюкиванье и новый вопль:
— Угадала, я и впрямь лежу на животе. Эй, послушай! Ты должна что-то сказать.
Теперь удивилась я:
— Что я должна сказать?
— Ну, шефу! Ты ему должна что-то сказать, так ведь? И будешь тут сидеть, пока не скажешь, так ведь?
— Все правильно! А что?
— Дура ты! Ведь тебя выпустят, как только скажешь. Почему не говоришь?
— Потому что мне вовсе не хочется отсюда выходить. Мне тут нравится. А почему ты мне еду спускаешь сверху, а не передаёшь через дверь?
— Одному человеку этой двери не открыть. Ты что, не видела разве? Всегда отсюда спускали тем, кто сидел внизу. Ну, хватят болтать, забирай еду и возврати кувшин.
— Подождёшь, не горит…
Прервав работу, я опорожнила корзинку и положила туда пустой кувшин. Мне пришло в голову, что он сможет мне пригодиться. Придётся соврать, что разбился. Но это немного позже, дня через два-три, а пока надо завязать дружбу со сторожем.
— Эй, есть ли у тебя семья? — поинтересовалась я.
— Какая семья?
— Не знаешь, какая бывает семья? Жена, дети…
— Ты что, нет, конечно! Зачем мне это?
— А сколько тебе лет?
— Семьдесят восемь! — с явной гордостью провыл он. — Послушай, если тебе что надо от шефа, говори скорее, а то завтра ею не будет.
— Хочу ананасный компот! А ему передай моё пожелание опаршиветь.
Как видно, он получил чёткое указание немедленно передавать все, что я ни скажу, так как поспешно удалился, не кончив разговора. Я вернулась к работе.
Не так уж трудно было вытаскивать из стены небольшие плоские камня. Время от времени приходилось прибегать к каблукам. Значительно труднее было извлекать крупные камни, но зато нагляднее были тогда результаты труда. Одним камнем, длинным я плоским, я стала пользоваться, как рычагом. Со временем у меня находилось достаточно орудий труда, так что уже не было нужды больше пользоваться туфлями.
Выемка в стене была уже порядочной — метр на метр, на высоте двадцати сантиметров от пола. Я понимала, что вырыть такой широкий подкоп мне не под силу, придётся его сузить. И ещё надо решить проблему транспортировки вынутых камней в камеру и размещения их в ней. Лучшим вариантом будет — и это решение доставило мне искреннее удовлетворение — сваливать их под дверью, тем самым исключая в будущем всякую возможность открыть её.
Когда истекали следующие сутки, путь к свободе исчислялся в тридцать сантиметров в глубь стены. Есть мне хотелось после этой каторжной работы жутко, рук я не чувствовала, поясница разламывалась, ноги затекли от сидения на корточках. Только крючок держался молодцом. В ожидании сторожа с едой я утешала себя мыслью, что голодная диета очень полезна для больной печени, и вязала из акрила сеть, с помощью которой намеревалась выволакивать камни из прорытого мною коридора. Я ни минуты не сомневалась, что небольшая ниша скоро превратится в длинный коридор, и, честно говоря, была в прекрасном настроении.
Наверху послышался скрежет, и из дыры раздался хриплый вой:
— Эй, ты! Жива?
— Не смей больше так обращаться ко мне! — обиженно прокричала я в ответ — А то отвечать не буду!
— Тогда не получишь еду!
— Ну что ж, умру с голоду, я тебе попадёт от шефа!
В хриплом голосе послышался живой интерес:
— А как надо обращаться к тебе?
— Обращайся ко мне «Ваше преосвященство»! Я тебе не кто-нибудь, моя прабабка даже была знакома с одной графиней!
В дыре радостно захрюкали:
— Ладно, согласен! Шеф велел спросить, как ты себя чувствуешь?
— Передай ему — как молодая луковка весной!
— Ананаса не получишь! Велел сказать, что ничего не получишь. Только хлеб и воду!
— А я как раз очень люблю хлеб я воду! Не надо мне ананаса, я раздумала. Слопай сам за моё здоровье!
— Я выпью за твоё здоровье! Ты мне нравишься. До сих пор никто не хотел со мной разговаривать, все меня только проклинали. Не говори ты ему, что должна сказать. Лучше посиди здесь подольше!
«А, чтоб тебе…» — подумала я, вынимая продукты из корзины. Может, взять кувшин? Нет, не стоит пока портить с тюремщиком отношения.
— У меня масло кончается! — крикнула я. — Нужен новый светильник!
— Я за масло не отвечаю! — как-то неуверенно ответил он. — Что мне велят, то и даю!
Коптилка светила ещё вполне прилично, но вдруг этот негодяй, шеф, захочет оставить меня в темноте? А этого я панически боялась. Ослепну, как лошадь в шахте. Поэтому я решила на всякий случай использовать отсутствие шефа для пополнения запасов.
— Свет мне положен, так что ничего! Шеф требует от меня указать одно место на карте. Вот ослепну, тогда сам будешь искать!
— Так уж сразу и ослепнешь! — Тем не менее в голосе сторожа не было уверенности.
Я объяснила ему, что, согласно новейшим научным исследованиям, ослепнуть можно за одни сутки. Не знаю, поверил ли он этому, но, видно, инструкции ему были даны самые категорические, потому что опять, прервав разговор на полуслове, он удалился и через полчаса принёс новый светильник. Спустив его в корзине не зажжённым, он решительно потребовал:
— А тот верни!
— Он пока горит, как погаснет — отдам!
Сторожу это не очень понравилось, но пришлось примириться с фактом.
Немного отдохнув и поев, я вновь принялась за работу. Камни, из которых складывалась стена, были уложены очень неровно, большие и маленькие вперемешку. Стоило вытащить один, как соседние уже поддавались, так что работа шла споро. Преисполненная оптимизма, я принялась высчитывать, сколько у мена уйдёт времени, если толщина стены составит шесть метров. Получалось два месяца. Наде все-таки использовать кувшин.
— Эй, ты! — заорал, как всегда, сторож на следующее утро.
Я не откликалась — надо выдержать характер.
— Эй, ты! — ещё громче заводил он. — Ваше преосвященство! Вы живы?
На «преосвященство» я могла откликнуться:
— Да ты что! Уже три дня, как померла!
— А почему тогда говоришь? — с явным интересом задал он вопрос, похрюкав до своему обыкновению.
— А это не я говорю! Это моя душа! Сегодня в полночь в виде привидения я приду пугать тебя!
— А почему меня? Пугай шефа!
— Его же нет!
— Дав вернётся через неделю! Не можешь подождать?
— Ладно, только ради тебя! Начну с шефа…
Пока мы переговаривались, он спустил корзину. Подняв её обратно, обнаружив, что нету кувшина, и встревоженно заорал:
— Эй, ты!
Я упорно молчала.
— Эй, ты! Чего молчишь? Отвечай, черт возьми! Где кувшин?
Я продолжала проявлять стойкость, а он не унимался:
— Эй, ты там! Черти бы тебя побрали! Ваше преосвященство!
— Ну что? — мрачно отозвалась я.
— Где кувшин? Отдай кувшин!
— Не могу! Разбился!
— Перестань валять дурака! Мне отчитаться надо. Черепки отдай!
— Не могу! Я на него села, и от кувшина остались лишь мелкие осколки. Ради твоих прекрасных глаз я не собираюсь копаться в грязи. А докладывать не советую!
— Почему?
— Нагорит тебе от шефа! Лучше помалкивай. У тебя что, другого не найдётся?
— О боже, боже! — в отчаянии простонал он, явно не зная, на что решиться. — Если не отдашь кувшина, больше не получишь воды!
— Дело твоё! От жажды помирают скорее, чем от голода.
