Инесса Ципоркина - Убийственные именины
— Идиоты! Там Максим! Мертвый!
— Т-твою м-ма-ать!!! — пронесся по дому и затихшему саду хоровой вопль.
Глава 9. "Ты шутил со мною, милый, ты со мной лукавил"
Максимыч, как ни странно, оказался еще жив. Его осторожно вынесли наружу по другой лестнице — той самой, у подножия которой он и лежал, скрючившись и неестественно вывернув шею — уже не человек, а просто полумертвое тело. Входом из сада почти не пользовались, потому что подгнившие ступеньки могли в любой момент подломиться, да так, видимо, и сделали под тяжестью боссовой туши. Верхняя ступень была сломана, порожек в ослизлой плесени — понятно, каким образом бедолага Максим загремел вниз. Какого черта Варвариному начальнику понадобилось в подвале, выяснить не удалось. Но последствия были налицо: весь в пыли, синяках и ссадинах, с разбитым лицом и сломанной шеей, Максимыч был увезен на скорой и через несколько часов скончался в больнице, не приходя в сознание. Всю ночь семья Изотовых просидела в больнице, в грязном и душном приемном покое, где, казалось, болью и ужасом были пропитаны даже стены. После скорбного известия молча вернулись домой и разошлись по комнатам — отсыпаться.
На следующий день Данила с Иосифом отправились в Москву: обсуждать за завтраком гибель незадачливого "друга дома", встречать его родных, которым Гоша, как самый мужественный из присутствующих, по телефону сообщил о несчастье, утешать рыдающих родственников — казалось нестерпимым. Даже друг с другом они не смогли об этом разговаривать. Встали пораньше, стоя у кухонной плиты выпили крепчайшего кофе, сели в машину и уехали. Большую часть пути провели в молчании. У Дани постепенно сузились глаза, превратившись в две щелки, горящие недобрым светом, кулаки капканами сжали руль, выпятился подбородок, на щеках заиграли желваки. Ося почти со страхом наблюдал за другом, потом решился заговорить:
— Слушай, а ты его не угробишь?
— Кого? — поинтересовался Данила таким голосом, что сразу становилось ясно: вопрос задан неискренне.
— Ты прекрасно понял, о ком я говорю, — голосом, твердым и холодным, как финский нож, отчеканил Иосиф, — Нечего ваньку валять! Я спрашиваю: ты уверен, что не покалечишь Алексиса в ходе мирной беседы? Неохота слать ободряющие письма другу в Магадан.
— НЕТ!!! — гаркнул Данила во всю мощь своих легких так, что заботливый приятель подпрыгнул на сиденье, — Хватит меня спрашивать об одном и том же! Не собираюсь я Алексиса жизни лишать! И прекрати себя накручивать! Я просто хочу этого братца-кролика в непроходящем сексуальном угаре приструнить, чтобы он не смел крутиться возле Ларки, и не появлялся бы больше ни в ее жизни, ни в нашем доме вообще!
— Оторался? — ласково спросил Ося, умильно глядя на Даню, — Вот и славненько! У-тю-тю! Какой мы хороший мальчик Данечка, кузиночку мы защитим, а художничка зверски убивать не будем. Мы его только немножечко покалечим, ну совсем чуточку, так, для проформочки! Небольшое тяжкое телесное поврежденьице мирной беседе не помеха.
— Хватит издеваться, — ухмыльнулся Данька, — Не будем мы ему наносить тяжких телесных поврежденьиц, уговорил. Предупредим строго-настрого, и домой поедем! Удовлетворен?
— Теперь да. Могу всем лицом излучать чувство исполненного долга.
Вскоре они доехали до дома, в котором жил Алексис: Даня с недоброй улыбкой, а Иосиф — с чувством исполненного долга на лице.
Как оба и предполагали, незадачливый отравитель оказался дома. Алексис в свое время по протекции Варвариных друзей и знакомых набрал дорогих заказов на дизайнерское оформление разных офисов и пентхаусов, а на гонорары приобрел вместительную квартирку со студией. Теперь остепенившийся ваятель, если не шатался по злачным местам, то сидел дома — у себя или у Варвары. В мастерской он, правда, чаще дебоши устраивал, чем занимался "древообработкой". Но после посещения Вавочкиного юбилея, перешедшего в похороны, а особенно после ночи, едва не стоившей Фрекен Бок жизни и целого дня ужасного ожидания, что за ним вот-вот придут "из органов" Алексис занимался профилактикой стресса по старинному русскому рецепту: уединение, много водки и разговоры по душам с самим собой.
К моменту приезда обоих "следопытов" несостоявшийся убийца так основательно провел утренний сеанс аутотерапии, что отворил дверь, даже не спросив, кто пришел. Будь он чуть более трезв или чуть более сообразителен, стоять бы мачихинским Холмсам перед закрытой дверью до Страшного суда. Здесь им повезло — небольшая компенсация за пережитое: Алексис находился дома и с утра (а может, с вечера) был пьян до изумления — настолько, что впустил опасных визитеров. Данила кинулся на бедного папу Карло, точно ястреб на куропатку, и за шкирку втащил его в комнату. На Варвариного протеже было жалко смотреть — он лишь вяло болтался в могучей Данькиной руке и недоуменно озирался вокруг, словно видел это помещение впервые.
А посмотреть было на что: вся мебель в доме завалена брошенными как попало шмотками, грязной посудой, окурками и огрызками всяческой "фаст фуд". Ощущение было такое, что здесь не убирали лет сто и не проветривали лет сто двадцать. Иосиф, войдя в этот хлев, просто остолбенел. Дане было наплевать на антисанитарные условия — он целиком и полностью был сосредоточен на предстоящей "мирной беседе". Швырнув пьяного дровосека на диван, Данила схватил стул, стряхнул с него какое-то барахло, поставил перед диваном и уселся с самым прокурорским видом.
— Ну-с, молодой человек, — начал он почти спокойным голосом, — надо нам с вами покалякать… о делах наших скорбных, — после многозначительного вступления Даня придвинул стул поближе и нагнулся к самому лицу Алексиса, глядя на пьяного ваятеля "со значением", совсем как Лариска.
У того от страха задрожала нижняя челюсть, аж зубы клацнули. Ося, предчувствуя недоброе, предупредил нежелательное развитие событий, сев рядом с Алексисом и продолжив начатую другом тему:
— Мы тут кое-что обнаружили, — сказал он, доставая из сумки тщательно упакованные оболочки таблеток и стакан с осадком на дне, — Очень непредусмотрительно было оставлять ЭТО на столе в Ларисиной комнате, — он указал на стакан, — Ну, а еще непредусмотрительнее — выбрасывать ЭТО, — он переместил палец на упаковки, — в помойное ведро. Вы, батенька, дилетант и страдаете нарушениями логического мышления. Теперь придется объяснять нам, зачем творческой личности отпаивать нервную поклонницу смертельной дозой транквилизатора.
Алексис начал изворачиваться. Бедный плотник всеми силами пытался ослабить хватку Данилы с Иосифом — двух гончих, наконец-то вцепившихся в добычу. Он нес унылую чепуху про якобы имевшийся у него при себе травяной отвар и полное свое неведение насчет транквилизаторов, которые Зина дала сестрам Изотовым, отрицал очевидное, даже блефовал — абсолютно неубедительно. Впрочем, Алексисовых усилий хватило ненадолго. Довольно скоро он стал терять темп — бедняге требовался допинг. Ваятель потянулся за бутылкой, стоявшей здесь же, на столике, но Данила резко перехватил вожделенный сосуд и отвел руку в сторону. Когда напиток стал недосягаем, в глазах незадачливого "подследственного" появилась тоска, как у окольцованного буревестника… или пингвина, на худой конец. Даня понял, что действенный метод обработки немилого лжеца найден. Чтобы дожать его окончательно, изверг Данька сделал вид, что сейчас выльет драгоценную влагу прямо на ковер. Алексис судорожно сглотнул и решительно протянул руку:
— Хорошо. Тем более что вы все равно ничего не сможете доказать. И никакие ваши стаканчики-таблеточки не помогут, я скажу, что в глаза не видал отравы этой!
Даня хмыкнул и отдал бутыль. Допрашиваемый сделал мощный глоток из горла и продолжил под жесткими взглядами своих мучителей:
— Думаете, я насмешек да шепотков за спиной не слышу? И клички эти мерзотные, которыми меня все подряд награждали, я наперечет знаю! Зинаида говорила на похоронах, что Варвара всех использовала. А меня использовала не только она, другие тоже: Лариска, Зинка, Максимыч, заказчики…
"Да кому ты сдался со своими буратинами!" — усмехнулся про себя Данила, — "Используют лучших, или хотя бы пригодных к использованию. А ведь ты, Алешенька, зуб на Изотовых давно имеешь! Однако… Может, ты действительно убийца, а не просто трепло с комплексами?"
Лицо Дани, несмотря на активную работу мысли, оставалось холодно-непроницаемым. Куда-то исчезли жалость, которую Данила еще недавно чувствовал к опутанному Варвариной любовью, словно паутиной, бесталанному дурню, и злость на труса, готового убить мать двоих детей ради своих шкурных интересов, возникшая сегодня поутру. Оставался только чистый интерес любителя кроссвордов — впишется-не впишется. Даня смотрел на Алексиса с безразличным видом, будто учитель биологии — на препарированную аскариду, и лишь слегка кивал, когда слышал что-то особенно гадкое. Ося воспринимал происходящее куда живее: морщил нос, хмурился, дергал щекой и брезгливо ежился в течение всего Алексисова рассказа. Папе Карло уже было все равно: вначале он уныло бубнил себе под нос, перечисляя нанесенные обиды. Потом, перейдя к отмщению за непонимание и унижение, Алексис разошелся и почти орал, а его физиономия светилась радостью. Чувствовалось, что он гордится собственным демонизмом, и созданный в его воображении холодный злодей вытесняет реально существующего пьяненького альфонса, до смерти напуганного совершенным преступлением.
